Намджун молча смотрит в пол. И как ему на это реагировать?
- В любом случае, как ты уже догадался, скорее всего, все их я нанесла себе сама, - так спокойно говорит Донхи, будто в этом нет ничего такого.
Будто не она кромсала свое тело лезвиями.
- Впервые это случилось после… после Рейна, - а вот и пошли эмоции, понимает Намджун, поднимая голову. Донхи говорит, скривившись, крепко сжав руки в кулаки и мелко подрагивая. – Мне казалось, что я… грязная, изувеченная, и если я изрежу себя, то это не сделает ничего плохого – только снимет с меня часть той отвратительной липкости.
- Не сняло? – тихо спрашивает Намджун, готовый в любой момент броситься к ней, но Донхи лишь кивает.
- Не сняло. Стало лишь хуже, более страшно и еще более больно, так что я отложила лезвия, спрятала их… И не вспоминала об этом до того момента, как не ушла от семьи Тэхёни и начала жить одна. Сначала у меня ничего не получалось: никто не хотел брать на работу девчонку без опыта работы и образования, меня смешивали с грязью или предлагали сразу раздвигать ноги, чёрт, ты не представляешь, сколько я разного услышала… Меня накрыло, уже когда я в клубе работала чуть больше месяца. Пришла с работы, упала на кровать, уставилась в потолок и подумала: а есть ли смысл? Пахать, как лошадь, изнурять себя, вкалывать ради призрачной мечты, ради, возможно, несуществующего будущего? Наверное, смысла нет. И я пошла в душ, включила воду… Испугалась лишь тогда, когда увидела кровь, так много крови на своем теле. Намджун, дорогой, ты представить себе не можешь испытанный мною ужас, - она так отчаянно пытается высмотреть что-то в его глазах, но когда не получается, успокаивается. – Я тогда, как могла, обработала это всё, замоталась бинтами от подмышек и до талии, наверное, и – как финальный штрих – отсекла свои длинные волосы. Кажется, с этой частью тоже всё, - она неуверенно улыбается, и Намджун осознает: она боялась отвращения.
- То есть, ты за два раза умудрилась столько… Чёрт, - он морщится, когда девушка кивает, - как же тебе было больно… И с тех пор ни разу?
- Неа, - соглашается, придвигаясь чуть ближе, и Намджун сразу же ловит её крепко сжатые пальцы своими. – Хотя хотелось не раз, это правда.
- И как же ты с этим борешься? – глупо спрашивает парень, и Донхи смотрит на него так, что ему тоже становится неловко. – О. Ты… приходила ко мне?
- Ой, заткнись, - ворчит Донхи, отталкивая его руку, в непонятном смятении смотря на нее, потом на так и сидящего в одной задершейся майке Намджуна, закатывает глаза и бросает. – Приготовлю нам что-то поесть.
- Там в холодильнике куча еды от мамы, можешь просто разогреть, - предлагает парень, со стоном поднимаясь с пола – ноги затекли. – Как ты можешь так изящно вставать? Мне будто кости выломали, - жалуется, на что ему из кухни прилетает хриплый смех.
- Дэнс-группа, помнишь? Слушай, я закурю тут?
- Да, конечно.
Он бы пошел за ней, но чувствует, что девушке необходимо дать немного личного пространства. Да и сгрести в обнимашки можно и попозже… Чёрт, уже три часа ночи?!
- Baby, - поёт тихо на кухне Донхи, видимо, снова вспомнив о своей странной любимой группе, которую Намджун так и не смог себя заставить нормально послушать. – Did you forget to take your meds?
Намджун втихаря, пока подруга не видит, гуглит текст песни, потому что не уверен, как ему воспринимать услышанное. Текст хотя бы немного радует, вот только…
Он отчаянно слышит вместо столь безобидного «таблетки» такое горькое и отчаянное «безумие».
***
- I was alone, falling free trying my best not to forget… - Донхи напевает, совершенно забывшись, но когда это осознает, то думает, что вот уж этого как раз не стоит смущаться перед Намджуном.
Текст песни проходит сквозь нее, и на строчке «What happened to us, what happened to me» её голос сбивается, и она застывает на кухне, ошарашенная внезапно свалившимся на голову откровением.
Текст песни проходит сквозь нее…
Донхи пролжает напевать дрожащим голосом I was alone staring over the ledge
trying my best not to forget, но теперь чувствует, что её еще и не держат совсем ноги, а подпевающее мычание заинтересовавшегося песней Намджуна еще больше выбивает её из колеи.
Внутри ворочается что-то немного похожее на давно сдохшую бабочку, которую недоуменно поднял некромант-недоучка навесне.
Сейчас зима, и Донхи пиздец как холодно.
И неожиданное осознание собственных чувств бросает в дрожь гораздо больше, чем описываемое песней безумие.
Baby, did you forget to take your meds?
========== Loud like love ==========
Love on an atom,
Любовь в каждом атоме,
Love on a cloud,
Любовь в тучках,
To see the birth of all that isn’t now
И способны увидеть рождение того, чего нет сейчас
Донхи начинает немного подвисать. Намджун на это дело не особо обращает внимания первые разы, потому что ну, а что, человек трудно живет, мало спит, вот и время от времени нужно процессору приостановиться и подумать, перезагрузиться там, трансляцию какую-то параллельную выключить, вкладки со спамом позакрывать…
Когда Донхи от обычного тихого «привет» и загребущих объятий со спины вздрагивает и роняет кружку, он начинает что-то подозревать. От комбинезончика вкусно пахнет горьковатым табачным дымом, ментол осел где-то в волосах прозрачным послевкусием, а старая кожанка приятно пахнет дождем — апрель выдался сырым и мерзким. Но помимо всего этого фоном еще остается эта ниоткуда появившаяся… робость, что ли? Если это слово вообще применимо к упрямой колючей малышке с деструктивными взглядами на жизнь. Возможно, не робость. Наверное, это можно описать по-другому, смущение там, неуверенность, но Намджун упорно старается не думать о подобном, потому что ну, наталкивает на мысли о небезразличии Донхи к его чувствам.
А она как раз подробно объяснила: о подобном ему даже мечтать нельзя.
Ну, как объяснила… Она просто никогда не поднимала эту тему, отмалчивалась, если вдруг захмелевшему от бутылочки соджу, мурлыканья Синди и присутствия самой Донхи не удавалось сдержать язык за зубами и он ляпал что-то сладкое и невозможно влюбленное, а еще она всё так же разрешала себя обнимать. Конечно, немного царапало то, что инициатором касаний всегда был и остается лишь сам Намджун, но лучше так, чем никак.
— Ты всё время витаешь в облаках, — насмешливо тянет, сжимая руки немножечко крепче, чтобы не спугнуть малышку, а лишь привести в чувство. Донхи шипит рассерженной кошкой, и Синди сбоку торопливо мурлыкает, призывая хозяйку успокоиться — чудная такая. — Серьезно, малышечка, что случилось?
— Совершенно абсолютно ничего, — выдыхает комбинезончик, выскальзывая юрким ужом (вертлявой гадюкой скорее, если учитывать её характер, но Намджун обожает даже те мгновения, когда она плюется ядом) из крепкой хватки и торопливо подхватывает котенка на руки. — Я просто… устала. Да, устала.
Она понимает, что сказала это зря, когда в дом Намджуна час спустя вваливается Тэхён, виснущий на Сокджине и с удовольсвтием трещащий о чем-то интересном новому любимому хёну, а сзади вяло шаркает ботинками по дорожке Юнги. Видок у него такой, будто его силой притащили.
— Что, — и вдруг расплывается в ухмылке, — ты тоже имела глупость сказать, что устала?
Донхи всей своей сущностью предчувствует какой-то трындец.
— Не бойся, — шеф ерошит ей волосы, а после выкапывает в кармане пуховика резинку для волос и невозмутимо стягивает на голове Донхи подобие хвостика. — Они просто будут нас кормить и рассказывать, что мы плохо о себе заботимся, — однако когда они слышат бодрый гогот Тэхёна с гостиной, то оба задумчиво косят взглядами на вешалку. Юнги огорченно выдыхает и принимается разуваться. — Они же расстроятся, если мы уйдем, — ворчит, но Донхи успевает заметить блеклый румянец на острых скулах.
***
Утром Донхи просыпается между Намджуном и Тэхёном на диване, и первый так ласково обнимает её, шепчет что-то успокаивающее, стоит только завозиться в попытке выскользнуть, а после и просто так легко, будто девушка ничего не весит вообще, затягивает на себя сверху и ловит в цепкий капкан объятий.
