Кстати, Юнги всё же задумывается о покупке вельш-корги. Донхи говорит, что всё из-за их жопки сердечком.
Кстати, Донхи.
Донхи.
Донхи.
Намджун готов повторять это имя до тех пор, пока не успокоиться.
Потому что он, блядь, блядь-блядь-блядь, не может успокоиться!
- Ты становишься жадным, - говорит Юнги, от скуки вытирая стакан. У него в кои-то веки всё, тьфу-тьфу-тьфу, спокойно, и с документацией, и с поставками, и с публикой, и даже техника не барахлит. Донхи, как обычно, босиком петляет между танцующих фигур, и это тоже издали похоже на танец, вызывает какие-то странные ассоциации, но Намджун быстро их отбрасывает: мало ли что привидится на нетрезвую голову? – Она тебе и так много доверила, а тебе теперь этого мало.
- Потому что, хён, - на удивление внятно и осознано отвечает Джун, смотря кристально трезвыми глазами на старшего, - она – будто паззл. И у меня не хватает, допустим, двадцать кусочков из ста. Количество совсем не критичное, но… Я не вижу, слон на этом пазле бьет ногой по мячу, или пинает щенка? Понимаешь меня?
- Понимаю, что ты пересматривал «Я слышу твой голос», - хмыкает в ответ всепонимающий хён, а после ласково, но строго говорит. – В общих чертах ты, конечно, прав. Но, Намджуна, ты не боишься, что эти двадцать кусочков пазла сделают больно? Что никому и не стоит собирать эти сто кусочков вместе?
- Хён… - пораженно выдыхает Намджун, но Юнги его снова обрывает.
- Я не за тебя боюсь. Ты переживешь и не сломаешься, потому что в тех двадцати кусочках сто процентов Донхи никого не пинает. Но она, вот она уже не раз на грани была, Намджуна. Может, она и не хочет складывать паззл? Может, ей и так хорошо?
- Я становлюсь жадным, - наконец, хорошенько подумав, выдыхает огорченно юрист и смотрит большими грустными глазами на удивительного и просто идеального хёна Юнги. – И мне надо что-то с этим делать, пока не натворил фигни, ведь так?
- Именно так, Намджунни, - с нежной улыбкой подтверждает хён, и Ким искренне обещает себе постараться.
И он реально пытается.
Видимо, недостаточно хорошо.
***
- Не дави на меня.
Девушка прижимается к стене спиной и смотрит – яростно, с готовностью бить и защищаться. Намджуну этот взгляд совсем не нравится: он не хочет, чтобы Донхи злилась на него, чтобы видела в нем угрозу, но почему-то поднимается давно подавляемое упрямство.
- Я и не давил, - а сам подходит поближе, опирается руками на стену по обе стороны от её головы и впивается взглядом в уставшие глаза.
- Чушь, - Донхи отрезает сразу же, и уже после этого у юриста появляются сомнения в верности своих действий. – Ты постоянно давишь. Расскажи то, объясни это, ночуй у меня, живи у меня…
- Постой, ты не так поняла…
- Всё я верно поняла, - обрывает его без любых сомнений, безжалостно продолжая. А глаза пылают гневом. – Ты давишь постоянно, Намджун. Влезаешь везде, куда только можно: не думал, что Тэхён мне сразу же начнет рассказывать о твоих визитах и расспросах? Даже сейчас, или тогда, когда я не хочу отвечать: ты вот так нависаешь сверху, не даешь мне избежать ответа, не даешь убежать, и мне приходится говорить и выкладывать всё, потому что страшно, потому что я не знаю, чего от тебя ожидать. Скажешь, это не давление? Да я всё время будто под прессом!
- Постой, но ты же знаешь, что я в тебя… - пробует Джун, в ответ получая арктически холодный взгляд.
- Об этом ты тоже не подумал, так ведь? Что это – тоже рычаг давления? Что мне неловко, неуютно вообще знать об этом, что теперь сомнений еще больше, что… Чёрт возьми, зачем я тебе вообще это объясняю? – она почти что отчаянно повышает голос, говоря всё это, изо всей силы отталкивает парня от себя и, подхватив сумку с пола, выходит из кухни.
До Намджуна наконец доходит, что если она уйдет – это конец. Они больше не увидятся, Донхи уволится из бара – основного места её дохода – и компании, уйдет из доставки и будет искать другие работы, потеряет на это кучу времени, отощает в конец, а её вечно недолеченный бронхит доведет её до могилы.
Но… Если она действительно чувствовала себя под давлением всё это время, то почему не ушла раньше?
Блин, а всё началось с того, что он просто спросил её, откуда она знает Тэхёна. Возможно, действительно с некоторой… твердостью.
Чёрт побери.
Намджун догоняет её уже на улице.
- Я облажался, - искренне признает, тяжело дыша и совершенно не представляя, как разрозненную кучу мыслей сформировать в единый комок. – Но честно попытаюсь исправиться.
- И ты думаешь, я поверю, - хмыкает саркастично девушка, но Ким на это лишь горячо кивает.
- Да. Да, ты поверишь. Потому что хоть я и давил на тебя всё это время, ты оставалась. И решила перечеркнуть всё лишь тогда, когда я перешел границу в своем желании знать. Потому что ты хотела рассказать кому-то это всё. Потому что ты до сих пор хочешь.
Донхи смотрит не то чтобы недоверчиво… Но вот прям чувствуется, что ей очень хочется наладить соединение по типу «мой кулак – твой нос, если ты еще хоть слово вякнешь, гребанный Намджун».
Он не хочет быть в её глазах грёбанным.
Он и правда круто облажался.
- Я не подумал. Дурак. Идиот, честно, идиот. Казалось, лучше быть с тобой полностью откровенным, чтобы ты понимала – я не обижу. Чёрт, да это звучит так глупо… И знаешь, что? Это вот всё безумие. То, как отчаянно и тупо я пытаюсь привлечь твое внимание. То, как тебе нравится мое общество, но ты лишь отфыркиваешься и отрицаешь это, хотя сама влюблена в мой дом. И да, чёрт, да, я принимаю всё твое безумие, и знаю, что ты понимаешь мое.
Он инстинктивно понижает голос, приближаясь почти вплотную.
- Так почему ты не хочешь принять свое сама?
Донхи тяжело дышит, сцепила кулаки аж до мелких царапок на огрубевшей от постоянной работы коже, и вот кажется, что сейчас она ему хорошенько врежет.
Не кажется.
Намджун ошарашено потирает покрасневшую щеку, понимая, что это не была легкая пощещчина – ему только что изо всей силы ввалили неплохим таким хуком правой. Хорошо хоть, пошатнулся, но на ногах стоять остался.
- Не дави на меня, - спокойно, и от этого еще более ужасающе говорит Донхи и, не смотря Намджуну в глаза, возвращается в дом. – Пошли, или ты простыть хочешь?
***
Февраль давит им обоим на мозги, неуклонно подбираясь к такому же слякотному и унылому марту. Намджуну кажется, что Донхи в его обществе вроде бы и комфортно, но вот почему-то всё время подсознательно чувствует себя на пороховой бочке с уже зажженным фитилем.
Донхи всё еще не отпирает своим ключом дверь, дожидаясь Намджуна, хотя он ей честно пообещал, что можно заходить в любое время и вообще, если что, то в любой момент он может организовать для нее отдельную комнату. Донхи кривилась, шипела обозленной кошкой, иногда царапалась даже (Намджун выявил, что он мазохист, потому что потом эти царапины любовно оглаживал и умиленно улыбался. Застукавший его за этим занятием Сокджин-хён скорчил сложное лицо, а потом долго о чем-то втолковывал ржущему Юнги-хёну, но это уже другая история), но всё равно держала глухую оборону.
Когда в телефоне мигает оповещением календарь о том, что сегодня Намджуна ждет рвотно огромное количество красных сердец на улице и длиннющие очереди в магазинах за сладким, его взгляд на мгновение затуманивается от представленный фантазий, где только он, Донхи и шоколад, но потом ему приходится прогнать сладкую дрему и встать. Работа не ждет, котенок не кормленный, но уже чем-то гремит в гостиной. Хоть бы не джойстиком…
Юнги зовет выпить, одиночка интровертный, не признающийся в своей жуткой романтичности – вот повезет какой-то девушке, если он всё же решится позвать её на свидание – но на самом деле все они такие, вечно недолюбленные, недохваленные и потому держащиеся друг за друга. Чихо пишет, что может организовать двойную свиданку, Сокджин советует сделать шаг вежливости и купить шоколад (Намджун этот вариант сразу же вычеркивает, потому что раз – фантазии, два – Донхи в него им швырнет и еще поглумится), Ёнгук зовет записывать вместе грустный микстейп о любви.
