- Да, но ты привыкнешь.

Донхи издает тяжелый вздох и послушно скрывается за дверью, пока Юнги уже бессовестно ржет, докуривая вторую.

Всё дело в том, что стоило Сокджину признать её (как это происходит и какими критериями парень руководствуется, никто так и не узнал), и он обрушил на несчастного проблемного ребёнка столько любви и нежности, сколько способен был. Юнги в свое время так вообще от него прятался недели три, но хён поймал, накормил, дал отоспаться и промыл мозги. Качественно так, до сих пор дрожь берет, стоит такое вспомнить.

Тем не менее, когда Сокджин-хён позвонил ему час назад и довольным голосом сообщил, что Донхи ему вполне припала к душе (к вящей радости Намджуна) и он намерен взять её под свою опеку, Юнги бессовестно заржал, как беременная лошадь, в порыве смеха случайно растрощив какую-то статуэтку.

После владелец клуба выслушал долгую и подробную лекцию о том, как он теперь вынужден относиться к Донхи (ничего нового он, однако, не услышал, что повергло Сокджина в восторг – значит, он верно воспитал Юнги), что ему стоит подталкивать девочку к регулярным приемам пищи и вообще, Юнги, не будь жлобом, подними зарплату дитю. Юнги и так уже над этим думал, но дело в том, что он и так Донхи каждый месяц выплачивал премию как лучшему работнику, а на повышение именно заработной платы девушка начала отказываться сразу же после знакомства с Намджуном.

Дверь скрипнула, и из нее вывалилась мерно жующая бутерброд Донхи, протянула еще один шефу и жалобным (впервые на его памяти; чёрт, вот Намджун обзавидуется!) голоском протянула:

- А мне точно нужно называть его хён?

- А почему не оппа? – Донхи на этот вопрос только фыркает пренебрежительно, смотрит задумчиво на пачку сигарет, но пихает её назад в карман необъятной толстовки.

- Никогда в жизни так больше никого не назову. Так что, точно нужно?

- Да, а то жизни спокойной не даст. Что, уже успел лекцию о вреде курения прочесть?

Донхи снова прискорбно вздыхает, опуская голову, и Юнги снова бездушно ржет, скотина эдакая – у него уже давно не было случая так хорошо повеселиться.

***

- Мы сегодня вдвоем? – Донхи осторожно принимает протянутое мороженое, благодаря всего лишь кивком головы, и Намджун в ответ огорченно тянет, не замечая, впрочем, как девушку передергивает от его слов:

- Да, хён-хён сегодня никак не может прийти, и ему очень грустно, что он не сможет побольше с тобой поболтать.

- Мне вот совсем не грустно. Совсем-совсем.

- Что ты там бормочешь? Вечно ворчишь себе под нос, я же не слышу!

- Да забей ты!

Они грызутся еще долго, в какое-то время Намджун просто ловко изворачивается, берет девушку в «стандартный хёнский захват» и с чувством полного удовлетворения жизнью трёт её макушку под яркие цветастые нецензурные обороты. Когда юрист наконец выпускает её, Донхи готова рвать, метать и мстить, а еще она злобно фырчит и рычит, пока Намджун быстренько фотографирует её растрепанную выжженную краской шевелюру и - редкостное явление – покрасневшие щеки.

- Хён просил отправлять ему фотки, - ржет счастливо, пока Донхи прицеливается, чтобы по его наглой морде попасть жестяной банкой с пивом – они заодно решили и затариться к ужину. Намджун решает стрелять на поражение. – Я принесу нам еще мороженки.

Донхи застывает на мгновение, фыркает себе под нос что-то вроде «ну и козел же ты» к вящему неудовольствию проходящих мимо двадцатилетних мамашек, но бутылку прячет обратно в пакет. Кто бы знал, что величайшая слабость Сон Донхи – это обычное шоколадное мороженое? Намджун весело хихикает и перебрасывается парочкой шуток с продавщицей, которая охотно отвлекается от рабочей рутины, и к своему комбинезончику парень выходит, сияя счастьем и улыбкой, в каждой руке по вафельному рожку вкуснейшего мороженого…

Донхи стоит, застыв соляным столбом, и даже не мигает, смотря куда-то через дорогу. Намджун, не осознавая даже, как, в одно мгновение оказывается рядом с ней, и барменша отмирает, оборачивается к нему и с детским восторгом на лице забирает свое мороженое.

Но только вот Намджун не дурак.

Она счастливо грызёт это мороженое, шутливо (!) толкается локтями и ворчит-ворчит-ворчит, но в глазах – стынь. Абсолютная пустота, которую так неприятно видеть после её кривоватой улыбки одними уголками губ, но на той стороне от дороги Намджун не замечает абсолютно ничего странного.

Когда они сворачивают из этой улицы, Донхи всего на мгновение скользит взглядом по девушке в цветастом платьице – май ведь, тепло и сладко - которая весело хохочет над шуткой своего сопровождающего.

Намджун не успевает заметить выражение горькой ненависти к себе на лице Донхи.

***

- Почему ты теперь можешь выбираться ко мне только раз в две-три недели? – Намджун приносит прямо в гостиную тарелки с восхитительным рагу и свиными стейками, которые, вообще-то, он специально учился готовить у Сокджина – лучшего повара Кореи (плевать, что пока непризнанного всем её населением, но хёну щенячьего обожания парней и так всегда хватало). Донхи быстренько убирает со снова заваленного бумагами стола, по привычке сортирует их на стопки «важное», «срочное дело», «проэкт на вторник» и с выражением привычной прохладной саркастичности жмет кнопку. Сегодня они решили отойти от традиций и включить Звёздные Войны.

- У меня сейчас много работы, действительно много, еще и надо по делам мотаться, иногда время Тэхёну уделять, а то он мне уже звонил в слёзах: «Нуна, ты меня больше не любишь?», - пискляво кривляется, со своим привычным изяществом отмахиваясь от протянутой ей тарелки. – Спасибо, я не голодна, лучше себе на утро оставь.

- Заткнись и ешь, - Намджун силой пихает вилку и нож в руки девушки, строго её оглядывая, - ты похудела, пока мы не виделись, скорей всего, снова одним кофе и табачным дымом питалась. Так что не выпендривайся, у тебя рёбра сквозь толстовку просвечивают.

Девушка молча ёжится, в необъятном черном балахоне даже и правда кажется меньше и тоньше, чем обычно, и Намджун пытается успокоиться: она не виновата в том, что у него на почве желания заботиться крыша едет.

- Я не буду больше орать, просто поешь. Сокджин-хён шесть часов угробил на то, чтобы меня научить это вот всё готовить.

- Хорошо, - смотрит побитым щенком, снова куклится, как бабочка, и парню приходится силой притянуть её к себе, содрать этот проклятый балахонище (главное, не думать при этом, что майка под ним задралась и пальцы скользнули по голой коже, и пахнет она как, как же терпко и вкусно она пахнет) и… защекотать.

По истечению воспитательной пытки Донхи снова умилительно растрепана и со своей белой кожей и черной одеждой похожа на сороку после дождя, но теперь никакой неловкости или напряжения, только Чубакка что-то рычит на экране и стейки вкусно пахнут.

Идиллия.

***

- Назови синоним к слову любовь.

- Чего? – Донхи на мгновение отвлекается от Лавкрафта, которого выцепила на полке, и недоуменно взирает на вдохновлено сопящего Намджуна, который возит карандашом в блокноте, время от времени приговаривая «Вот пацаны обзавидуются!». Если сначала у барменши была хлипкая надежда, что он работает над каким-то важным делом и в их офисе ужасная конкуренция, но нет, после третьего сиплого под нос «Я крутой репер Намджун, и все вы сегодня будете подо мной, сучки!» она глубоко разочаровалась в этом человеке.

- Синоним к слову любовь, ну или слово такое, чтобы её охарактеризовало, - терпеливо повторяет Намджун, не зная, как тонко намекнуть, что ему так хорошо пишется только из-за её присутствия рядом, задумчивого взгляда внутрь книги, оголенных ключиц и очевидного отсутствия белья на небольшой груди. – Но только такой, чтобы за душу торкнуло сразу же.

Донхи долго не думает.

Донхи просто вспоминает.

- Богохульство.

- А? – Намджун ждал «боль», «страдания», «сантименты» или чего-то в таком роде, но не этого уж точно. Донхи снова съеживается в свой защитный клубочек на диване, её голова – на его коленях, и её теплое дыхание иногда касается голых Намджуновых ляжек – он дома ходит либо в шортах, либо в «полотенчике».