- Пошли, там баклажаны еще есть и курица в соусе, или тебе какой-то суп приготовить?

Тянется за протянутым полотенцем, вот только Намджун быстрее, и она затихает в поистине медвежьих объятиях для её хрупкого тела – тонкого, изможденного, выдержанного только на кофе и сигаретном дыме. Затихает, молча прижимаясь влажной после дождя щекой к его рубашке, даже не дергается (почти), когда парень утыкается в её волосы носом, лишь дышит тихо и сипло своими вечно недолеченными легкими.

А Намджуну крышу сносит. Срывает бешеным ураганом от жара её тела (надо бы не забыть подмешать ей таблетки; как ребёнок, чесслово), от дыхания, оседающего на кадыке, от запаха, боги, как же она умопомрачительно пахнет – дождем, сигаретами своими ментоловыми и легко, на грани ощущений – что-то свое, непонятное. От этого у него, взрослого уже мужчины – нет, не коленки подкашиваются – но в голове туманится, так что приходится даже щеку прикусить, чтобы в себя прийти. А Донхи молчит, даже когда он уже откровенно касается её шеи губами, хотя, возможно, она даже и не видит в этом ничего… эдакого.

- А ты умеешь суп с тефтельками делать? Мама такой делала.

- Мама где-то оставила рецепт, но я ничего не обещаю, - Намджун отвечает искренне, но чёртова хрипотца предательски его в другом случае выдала бы – но это же Донхи. Тихо фыркающая ему в рубашку Донхи, которая даже не осознает горьких Намджуновых мук. – А ты пока покупайся и высуши волосы. Хорошенько просуши, я проверю!

Донхи скрывается за дверью, и только тогда юрист со вздохом абсолютного недоумения ерошит волосы.

Она впервые вспомнила при нем о родителях.

***

- Знаю, что ты хочешь этой темы избежать, - Донхи, только что еле осилившая третью тарелку супа, согласно кивает и уворачивается от подзатыльника, - но и я уже молчать не могу. Почему ты не отбивалась тогда? Почему молча терпела?

Уборщица молчит. Методично похрупывает тостами, вылавливает из кастрюли еще одну тефтельку, после молча роется в холодильнике, варит какао и даже украшает его столетие назад купленными маршмеллоу.

- Это был мой отец.

Намджун чувствует, что руки начинают дрожать. Донхи, тем не менее, абсолютно спокойна – оно и понятно, девочка-то почти две недели прокручивала эту беседу – монолог – в своей голове, но вот Джуну это воспринять не так и просто.

- Я живу отдельно от семьи из-за возникших разногласий, стараюсь с ними вообще не пересекаться, но вот тогда не успела скрыться от беседы. Это всё, что сейчас я могу тебе сообщить.

- Мне и того хватает, знаешь ли.

И это правда. Ему нужно эту ситуацию обмозговать, попытаться принять такое…

Поискать статьи в интернете, обзвонить нескольких знакомых психологов, чтобы посоветовали верный путь к мягкой разведке прочих обстоятельств, сдержать себя от других звонков, последствия которых уже будут откровенным вмешательством в чужую жизнь.

- У меня девушка была, я говорил? – Донхи удивленно поднимает брови, и на одной до сих пор заметна крохотная царапина. Намджун и сам не понимает, чего это вдруг решил пооткровенничать, но вдохновлённо вещает дальше – от его незапланированной исповеди градус напряжения на кухне очевидно понизился. – Мы с ней вместе были со школы, глупые еще зелёнки влюбленные, смешные до не могу – Юнги-хён вечно с нас ухахатывался, когда мы отмачивали что-то нестандартное, а вот Джин-хён… мы с ним позже познакомились, - он замолкает, гоняя какао в кружке круговыми движениями запястья, смотрит на нерастворившиеся черные крапинки и вспоминает то время день за днем. Ухмыляется горько, когда в голове автоматически нажимается stop – чтобы не видеть самого болезненного.

- Знаешь, что самое смешное? В каких-то дурацких двадцать лет просыпаться каждое утро с ощущением того, что ты попросту убил свою жизнь. Потратил время на эффект плацебо, чёрт возьми. Вот у тебя такое бывает? Понимать, что всё летит в тартары, что еще немного – и всё, конец, и ты держишься на плаву, держишься живым только потому, что когда-то пообещал.

Донхи молчит, хотя Намджун уверен – было. Было, понимает, знает, ведь и сама нахлебалась в жизни того, о чем не принято говорить в культурном обществе.

- Она была для меня всем, - Намджун легко, действительно легко и совсем безболезненно улыбается. – Хорошо, что только была. Пока не решила, что отношения со мной для нее не выглядят перспективными, потому что она повзрослела – а я тогда еще нет. Потому что она хочет семью и детей, сидеть дома и вышивать крестиком – а я не нагулялся тогда. Я и сейчас еще не нагулялся, я вообще не уверен, что когда-то мне будет достаточно! Просто мне нужен человек, который точно так же, как и я, будет принимать спонтанные решения поехать в горы в середине рабочей недели, который решится на безумные поступки, который, в конце-то концов, сможет понять мою любовь к реп-баттлам и будет без ума от моих друзей. Ей же понадобился примерный семьянин… И она его себе нашла. Порвало меня это, конечно, знатно, - парень наконец допивает свое какао, и Донхи молча пододвигает к нему свою кружку – так заслушалась девочка, глаза широко открыты и сияют любопытством и сочувствием одновременно, Намджун умилиться успевает, - но меня тогда Джинни-хён нашел. Взял за шкирку, вытащил из кучи дерьма, в которую я себя методично зарывал каждый день, надавал пиздюлей и заставил взяться за ум.

- Тогда это же лучший конец истории, ведь так? – Донхи сейчас так напоминает послушную ученицу старшей школы с этими её доверчиво открытыми глазками и ожиданием на лице, что Намджун не сдерживается и прыскает смехом.

- Конечно же, лучший, - он подмаргивает, допивая и её какао, - я же тебя встретил.

- Да ну тебя! – Донхи закатывает глаза и идет варить еще одну порцию «волшебного нектара», пока Намджун бессовестно ржет с её бубнежа под нос.

- Комбинезончик, а спой-ка мне на французском!

- Да пошел ты!..

Комментарий к The Bitter End

* Placebo - Protege moi

========== Every me, every you ==========

Sucker love is known to swing.

Гребанная любовь полна нерешимости

Prone to cling and waste these things.

Легко цепляется и растрачивается

Pucker up for heavens sake.

Соберись с силами, ради всего святого!

There’s never been so much at stake.

В этот раз ставки выше, чем когда-либо

- Хён, это Сон Донхи-шши. Она у Юнги-хёна подрабатывает, - Намджун светится дружелюбием, как лампочка, у Донхи её типичный заморенный вид «и что я тут забыла?», а Сокджин просто в бежевом кашемировом свитерочке и сияет голливудской.

Донхи он уже не нравится.

Ей вообще эта ситуация не нравится, но Намджун вчера тупо забрал её с работы, отволок домой, где по традиции накормил супчиком, приговаривая, что детишки должны хорошо кушать, а после уложил спать, поцеловав в лобик под ехидные комментарии…

И утром тянет её на встречу с «хён-хён, Джинни-хён просто пуся, ты его сразу полюбишь», но что-то этот хён-хён смотрит на нее, как на кусок дерьма на его пути. Донхи уже намеревается тактично (в её нынешнем понимании этого слова) объявить о вотпрямсрочных делах…

- Тут недалеко отличная лапшичная открылась, пошли, я проставляюсь!

Намджун сияет таким радостным солнышком, что она улыбается бяке-хёну-Сокджину одними уголками губ и покорно тащится за великовозрастным дитём.

Не замечая, впрочем, удивленного взгляда в спину.

***

- Донхи. Донхи, ты в порядке? – Юнги машет рукой перед её лицом, весело фыркая от отрешенного взгляда, уставленного на кончик полуистлевшей сигареты. – Ты уже фильтр скоро курить будешь.

- А? Что? – девушка недоуменно оглядывается по сторонам, пока не спотыкается взглядом о начальство. Начальство подпирает стенку и скаберзно ухмыляется. – Мне что, уже на смену?

- Нет, пока еще перерыв. Сходи что-то на кухне выканючь пожевать себе, потом завал будет.

- Угу, - Донхи отрешенно кивает, промаргивается и тушит сигарету, с которой сумела сделать только одну затяжку – дальше подвисла. – А это всегда так?