– Это не баба, а доктор. Она вас осмотрит и скажет – есть паховая грыжа, или нет. Если есть грыжа – я принесу вам свои извинения, и пойдешь ты домой, к своей жене. Если нет – не взыщи. Снимай штаны, а не то хуже будет.

– Не стану снимать перед бабой! – судорожно вцепился парень в штаны. – Дохторша, она все равно баба!

– Ты бы лучше не ерепенился, а не то я людей свистну, мигом с тебя все снимут, – пригрозил я.

– Ну, милый, ты не бойся, я тебе ничего не оторву, а только потрогаю, – улыбнулась Татьяна профессиональной улыбкой медсестры, от которой вспомнились времена, когда лечили зубы без обезболивания, а стоматологи говорили с улыбкой – мол, больно не будет.

Мигунов, затравленно озираясь, сказал:

– Не надо трогать, нету у меня грыжи.

– Ага, так я и думал, – вздохнул я. – Но штаны, парень, все равно придется снимать. На слово никому верить нельзя.

Несчастный Мигунов пытался сопротивляться, но скорооказался стреножен собственными штанами. Танька, не побрезговав, все пощупала, посмотрела.

Надеюсь, она догадается вымыть руки?

– Здоров, как бык-производитель, – резюмировала сестра милосердия.

Пока плачущий Мигунов натягивал штаны, его товарищ, даже не попытавшийся прийти на помощь другу, трясся в углу.

– Голик, а у тебя плоскостопие? – уточнил я, и приказал: – Снимай сапоги.

Со вторым «белобилетником» было проще. Испуганно глядя то на меня, то на «дохторшу», парень принялся стягивать сапоги.

– Твою мать! – выругался кто-то из нас. Может я, а может Татьяна.

Выругаешься тут, если слезу выбивает.

– Ты портянки стираешь? – сморщила Татьяна носик.

– Так, на той неделе стирал, – начал оправдываться парень.

Врал, разумеется. Я такой вони, даже в казарме на сотню бойцов, не нюхал.

Мужественно преодолев себя, Таня посмотрела на ступни Голика.

– Пройдись, – велела сестра милосердия, а когда тот сделал пару шагов, махнула рукой. – Обувайся. – Повернувшись ко мне, усмехнулась: – Годен к строевой службе.

– Спасибо, – поблагодарил я девушку. Подумав пару секунд, попросил: – Татьяна Михайловна, еще одна просьба – напишите мне рапорт.

– Рапорт? – удивилась девушка.

– Ага, рапорт, – кивнул я. – Я же старый бюрократ, вы знаете. Укажете – мол, паховой грыжи и плоскостопия не обнаружено. Квалифицированная медсестра… то есть, сестра милосердия, фамилия, имя.

Конечно, это не заключение медицинской экспертизы, но пусть будет. Мало ли, перед кем-то придется бумажками потрясти. И революционные трибуналы любят бумажки, если они убедительно составлены.

Татьяна ушла, а я занялся задержанными. Установить фамилию доктора, подписывавшегося так неразборчиво, труда не составило. К тому же, я мог бы ее узнать и из официальных источников – не так уж много в Смоленске врачей, задействованных в призывных комиссиях. Фамилия доктора самая что ни на есть русская, Митрофанов.

– Доктору сколько платил за «липу»? – поинтересовался я, предвкушая, как «раскручу» парня на признание в грабежах, или разбоях.

– Нисколько, – хмуро отозвался Голик, а не до конца отрыдавший Мигунов только кивнул.

– Как это? Может не деньгами, а зерном брал?

– Да так, – хмыкнул Голик. – Откуда у нас деньги, чтобы справки покупать? И хлеба лишнего нет. Вон, в германскую, сынок дядькина кума, за «белый билет» корову отдал, так у него стадо было, а у нас телка. Я ничего предлагать не стал. Дохтур сам предложил – мол, парень, хочешь, я тебе медицинский отвод сделаю? А кто откажется? Дураков нет. Дураки в семнадцатом вывелись, а новых нарожать не успели.

Как говорится – все страннее и чудесатее. Доктор, сам предлагающий «закосить» от армии и, совершенно бесплатно? Такого либо не может быть, либо этот доктор получал какую-то иную выгоду.

Отправив задержанных в камеру, пошел к Смирнову.

Игорь Васильевич, выслушав мои соображения, посмотрел бумаги и крякнул.

– Так говоришь, дело важное, а людей у тебя опять нет? – насмешливо поинтересовался я.

– Угадал, – кивнул начальник Смоленского чека, а потом честно сказал: – Еще тут одна заковыка есть. Ты говоришь – понадобятся списки призывников?

Смирнов замялся, но мне и так стало ясно. Дело, как всегда, попахивает внутренними склоками, соперничеством между особистами и территориальными отделами. Военные комиссариаты, с одной стороны, подчиняются губисполкомам, а с другой, если поблизости фронт, и его командование, еще и перед военными отчитываться должны. И кто должен заниматься проверками в военкоматах – особисты, или местные чекисты, порой непонятно. Мне, в Архангельске, благодаря совмещению двух должностей и отдаленностью особого отдела шестой армии, было попроще.

– Понятно, – усмехнулся я. – Военком не хочет идти на контакт?

– Вроде того. Конечно, в особых случаях, договариваюсь, но может и упрется. Списки-то секретные.

– А копии ты не снимал? – поинтересовался я.

Игорь Васильевич не стал делать круглые глаза – мол, нет у него доступа к секретным документам, и не вербовал он секретаршу или машинистку, ответил честно:

– Общие списки есть, но толку от них, если пометок нет – годен, или не годен? Ты же не станешь по всей губернии подомовой обход проводить – ушел парень в армию, или нет?

– Должен быть список призывников, отправленных в части, – предположил я. – Сравнить этот список с изначальным, вот и выявим, кто от армии освобожден.

– В военкомате постоянно человек из особого отдела фронта маячил, крамолу выискивал, в мусорные корзинки лазал, – вздохнул Смирнов. – Девчата для меня копии поостереглись делать. Да и оснований не было военкома, или врача в чем-то подозревать. Военный комиссар губернии у нас с восемнадцатого года служит, человек проверенный.

Да, а у меня-то есть в Архангельском губернском военкомате свои люди? Хм… А ведь до сих пор нет. Упущение. Ну, Смирнов и на должности дольше меня сидит, ему положено везде агентуру раскинуть.

– Тогда так, Игорь Васильевич. Доктора этого, Митрофанова, сам арестуешь, чтобы мне время не тратить, и не искать, а с военкоматом, со списками призывников, разберусь.

Смирнов посмотрел на меня с подозрением, спросил с усмешкой:

– Опять ведь, что-то просить начнешь, вымогатель?

Я раздумчиво почесал затылок, и честно признался:

– Фантазии не хватает. Вроде, мыло ты дал, кормить обещал, а что еще? Небось, у самого ничего нет? У меня в Архангельске такая же хрень.

– У тебя-то хрень? – удивился Смирнов. – Я глянул, у тебя сотрудники в новой форме, и сапоги приличные. Спросить хотел – как умудрился заполучить? Или от интервентов осталось?

Мне стало смешно. Вспомнив, как ходил, выпрашивал для сотрудников шинели и гимнастерки, хмыкнул:

– Так это и не сотрудники вовсе, а бойцы РККА. А красноармейцев Красная армия снабжает, ко мне они только приписаны – вроде, в командировке. А для сотрудников что-то выбить – фиг вам, от Советской власти. Хожу, побираюсь. Что-то в горисполкоме выклянчу, что-то у армейцев. И смех, и грех.

– Всё как у нас, а у нас – как везде, – махнул рукой Игорь Васильевич. – Авось, доживем, когда и нас начнут по высшей категории снабжать.

Смирнов вздохнул, а я не стал говорить, что самое тяжелое у ВЧК еще впереди. Вот, грянет нэп, финансирование на содержание чекистов урежут так, что сотрудники начнут выходить на большую дорогу, а сотрудницы – на панель, станет совсем невесело. Конечно, «наверху» спохватятся, начнут выправлять ситуацию, но сколько людей потеряем? Впрочем, как знать. Новая экономическая политика заявлена чуточку раньше, чем в той истории, все еще может пойти не так. Покамест, надо заниматься текущими обязанностями. Смирнову – отправлять людей за доктором, а мне отправляться в губернский военкомат, благо, что идти недалеко – только через дорогу перейти.

Вызвав на всякий случай пару красноармейцев, а еще Книгочеева с Исаковым (мне что, самому документы читать?) отправился знакомиться с военкомом.

Губернский военком Коромыслин – худощавый высокий мужчина, чем-то напоминавший самого товарища Дзержинского, только моложе, без бороды и усов, не стал меня гнать взашей, норадости от появления в собственном кабинете уполномоченного Особого отдела ВЧК не выразил.