Кристина возвращается только через полчаса. Стелла от волнения готова разреветься, и от трёх высоких бокалов выпитого сока ей очень хочется в туалет. Но она не позволяет себе двинуться с места и делает вид, что увлечённо переписывается с кем-то и слушает музыку.

— Ну?!

— Всё,— говорит Кристина, и слышно, что голос ей даётся с трудом. Она берёт бокал Стеллы и допивает сок.— Они долго не подходили, потому что было неудобно. Мы стояли прямо на виду. Я отошла выбросить сигарету, и в этот момент они к нему подошли… Он повёл себя довольно благородно, сказал, что мы не знакомы, а то бы меня вместе с ним увезли, и ты бы ещё часа четыре тут просидела.

— Можно, я в туалет схожу?

— Иди. Мне надо напиться.

— Не переусердствуй,— советует Стелла.— Я быстро.

— Да я фигурально.

Кристина берёт бокал с недопитым бурбоном, недоверчиво нюхает его, ставит обратно и заказывает себе ещё коктейль. Стелла возвращается почти мгновенно.

— У меня ноги дрожат,— признаётся Кристина.— И ещё я ругаю себя, что согласилась, чтобы ты участвовала.

— Это ты просто на каблуках.— Девочка игнорирует вторую часть фразы.

Кристина наклоняется и стаскивает туфли, ставит ноги на прохладный пол:

— Блаженство. Как в них вообще ходят?

— Когда я тебя в первый раз увидела, ты тоже была на каблуках.

— Там каблук в два раза короче. Да и сидишь весь день, а сегодня мы шесть километров прошли.

В бар они пытались попасть уже пятый раз. Один раз их не пустили, дважды такси просто не приезжало на вызов, один раз у девушки заклинило замок, и она час не могла выйти из дома, а сегодня таксисты вообще объявили забастовку, и пришлось добираться пешком: автобусы в эту часть города уже не ходили. В бар нужно было попасть обязательно, потому что позавчера Стелла сопоставила все факты, слухи и пугающие новости о маньяке, хитрыми путями — через Сабину — получила доступ к внутренним сводкам, спала ночами часа по два или три, ложилась, лишь когда замечала, что дома напротив окрашиваются бледно-мандариновыми и персиковыми оттенками, но выяснила, где можно встретить того, кто взбудоражил всю восточную часть города. Сегодня пришлось снова идти в школу, и времени на нужные и важные дела оставалось ещё меньше.

Расплатившись, девушки выходят на свежий воздух. Дышать сразу становится легче.

— Но в следующий раз я всё равно оставлю тебя дома,— сердито говорит Кристина.— Ты привлекала слишком много внимания, он на тебя раз пять смотрел, мог запомнить. Надеюсь, он нескоро выйдет…

— Кристина, успокойся. Меня в таком виде родители не узнают.

— По шлёпанцам узнают.

Они смеются и вызывают такси. Забастовка к этому времени уже закончилась.

Полчаса спустя Кристина, наконец, расслабившись, засыпает, только тикающие часы немного беспокоят. Она смотрит на них сонно, заворачивается в покрывало и проваливается в сон, как в тёплый кисель. Часы продолжают громко тикать.

12.

Идёт мелкий дождь, и Кристина сидит прямо на мокром бордюре. Она не может заставить себя встать. Она уже обошла развалины вдоль и поперёк несколько раз.

Утром Кристина проснулась под звука нестерпимо тикающих часов. Померила температуру, удивилась, что та в норме. Долго медитировала под горячим душем, пока не почувствовала, что скоро сварится заживо. Включила ледяную воду, окончательно проснулась и, вытираясь насухо, гадала, будут ли ещё письма от художника или уже нет? Вчера она поблагодарила его в сообщении, и он в ответ беспокоился, не обидел ли он её этими рисунками. Переписывались долго, почти до рассвета.

Кристина вешает полотенце сушиться, выпивает стакан прохладной воды, обнажённая садится на краешек постели и берёт телефон. Три пропущенных звонка от Стеллы и несколько голосовых сообщений: «Никак не могу открыть дверь». «Уже открыла». «Когда пойдём?»

Сегодня они собираются в пригород, куда девочка не может съездить уже полгода. Однокурсники рассказывали о старом строении, похожем на замок, увлекательно и живописно. Четыре раза договаривались поехать туда вместе, ещё с осени, но, конечно, так и не договорились. Хотела поехать с Аней, но Аня заболела в тот день, когда окончательно собрались, и с тех пор в школу почти не ходила. Одна собралась и поехала, но таксист оказался подозрительным, и девочка на полпути вышла под каким-то предлогом, оплатив всю дорогу. Стелла с жаром убеждала Кристину, что такое они пропустить не могут. Кристина сомневалась, не ощущая ровным счётом ничего, но согласилась.

И теперь сидит на мокром бордюре, промокшая, с потёкшей тушью, смотрит на обвалившуюся стену и проклинает себя. Замечает на руке свежую бордовую царапину, проводит по ней пальцем и запускает ладони в волосы — точно так же, как это делала Стелла.

Дождь расходится, и девушка всё же встаёт и снова бродит между обломков балок, металлических проржавленных перекрытий. Она не думает, что может обвалиться что-то ещё. Двадцать минут назад она нашла один шлёпанец девочки, а потом — совсем в другом месте — второй, окончательно порванный. Она сжимала их в руках и не чувствовала, как из глаз льются слёзы. Ей казалось, что она перестала чувствовать — всё сразу, звуки, запахи, волнения. Что-то мешается сбоку, и девушка видит, что рубашка её сбоку разорвана. Она просто отрывает и выбрасывает лоскут ткани. Горло саднит — никто не отозвался, пока она звала девочку.

Кристина выходит под дождь и беззвучно плачет. Хочется снять рваную рубашку, выкинуть её, исчезнуть под дождём, никогда больше не существовать. Сил нет ни на что, и Кристина снова садится на мокрый высокий бордюр с торчащими петлями для подъёмного крана — лет двадцать назад так делали — и сидит, сложив руки на коленях и глядя на исцарапанные ладони. Ногти на правой руке обломались, когда пыталась откатить обвалившиеся брусья. Слёзы заканчиваются, и дождь едва моросит, но небо обложено облаками, которые никогда не закончатся. Кристина сидит на холодном бетоне много времени, кажется, несколько часов, отключается от усталости, и ей не нужно больше никуда идти, сегодня или когда-то в будущем. Сегодня её смена на работе, но она даже не вспоминает об этом.

Девушка достаёт телефон и листает фотографии. Экран немедленно покрывается мелкими каплями, и сквозь них фотографии даже сочнее и ярче. Там, где Стелла задрала футболку и смотрит на свой худенький живот, жалуясь, что он круглый после пиццы. Там, где она забралась на асфальтоукладочный каток и делает вид, что мчится на огромной скорости. Там, где она увлечённо рисует. Там, где она сонная и растрёпанная сидит за завтраком, надев один носок, а про второй забыв. Где показывает Кристине язык. Где обула Кристинины туфли на каблуках и пытается держать равновесие. Где прыгает босиком в лужу после небольшого утреннего дождя, и на лице её улыбка, фантастически широкая и чудесная. Поправляет очки с умным видом — объясняла свою теорию справедливого мироздания. С набитыми щеками и с пальцами, измазанными земляничным вареньем. Фотографии Кристина делала тайком или на бегу, Стелла сердилась или стеснялась, но они вместе от души смеялись над снимками. Весь экран в каплях, они мешают смотреть, и девушка прячет телефон в карман. Кажется, кто-то писал или звонил — наверняка Слава, но сейчас не хочется говорить ни с кем.

13.

Слава Ракитин не может найти себе места. Он звонит Кристине уже в двенадцатый раз, но она просто не берёт трубку. У него странное предчувствие. Ещё с утра она написала ему несколько забавных сообщений, он сделал пару набросков к её новому портрету, акварельному, очень нежному, и, запивая волнение третьей кружкой кофе, занимал мысли тем, что уже заканчивал чистовой вариант. Телефон он забросил куда-то, отчаявшись.

Час назад он успел добежать до её квартиры, звонил, стучал и просто ждал, какая-то необъятная женщина с половником прогнала его сердито, и он поплёлся домой. Руки нервничали, портрет от этого выходил непривычный, словно девушка смотрела огромными глазами сквозь пелену дождя, и дождь на улице не прекращался. Позвонил кто-то с городского телефона, Слава едва нашёл телефон в ворохе одежды, стал перезванивать, но не дозвонился, расстроился ещё больше, а к портрету решил больше не притрагиваться, чтобы не испортить.