========== Часть 1 ==========
Я сидела на болоте и злилась. В первую очередь на себя.
Форму мне выдали отвратительную. Саол Тхой Бимук, наш биолог, выяснил, что основной вид на этой планете — лягушки. По пьяному делу, как обычно. Я посмотрела: мерзость, боже мой, какая мерзость, но спорить же не станешь. Облачилась, форма оказалось очень тесной, пуговица где-то в районе уродливого рта, самой не расстегнёшь, и я третьи сутки сидела с затёкшей спиной на листе огромного растения посреди болота. Пробовала перепрыгнуть подальше к берегу — никак, едва не утонула, снова забралась на лист, сидела и мысленно ругала себя.
Капитан, биолог, корабельный кок и стюардесса. Стюардесса, понятное дело — это я. Мне всегда доставались самые скромные роли. Наверняка это потому, что я слишком много ворчала. Нужно от этого избавляться.
Наш кораблик «Стрела», пролетев порядка сорока световых лет, валялся на дне болота безвестной планеты, и я даже не знаю, успели ли все остальные катапультироваться. Где-то недалеко должны были сидеть ещё три наших лягушки — ужасная, ужасная маскировка! И то, если всё хорошо, если они успели выбраться из корабля.
Я неуверенно квакнула пару раз (непонятно, как на этом языке разговаривать — никакой системы, всего четыре регистра, поэтому я издавала звуки, которые получались). Тут же хором отозвалось не менее сотни лягушек. Я испугалась, что они примут меня за свою, а вдруг у них брачный период? И я предпочла помалкивать. За три дня я успела рассмотреть настоящих лягушек. Саол Тхой Бимук сделал очень грубые костюмы, было едва похоже, но сама господствующая раса, похоже, особым интеллектом не отличалась. Я совсем приуныла: что делать? Я девушка, меня должны спасать. Но наши мужчины особой храбростью не отличались. Саол Тхой Бимук — пьяница, всю дорогу из его каюты выкатывались пустые бутылки. Убираться, понятное дело, приходилось мне. Кок наш, почтенный Равай Лук Тороз, только и думал, что о своём камбузе; вечно в муке и в пятнах каких-то соусов, с пузом, из-за которого пришлось раза в два увеличить дверной проём. И капитан, Ярш Тогар Лубс. Ничего плохого о нём сказать не могу. Не то чтобы ничего плохого о нём не знаю, но потом мне же хуже будет.
Всю дорогу я ныла, как мне скучно, и мужчины развлекали меня как могли. Без особой фантазии, правда: всё больше кино, шашки и пирожки. Теперь-то я понимаю, что в полёте было ещё ничего. Наш кораблик, романтично названный «Стрелой», усердно пропахал несколько звёздных систем насквозь, чтобы затонуть… Впрочем, не буду повторяться.
Смеркалось. Были на исходе третьи сутки моего безделья. Я втихомолку ругалась, причём не как девушка, а как второсортный сапожник: местное население всё равно не поймёт. Сомневаюсь, что среди этих наглых зелёных морд найдутся такие же чудесные лингвисты, как тот милый мальчик из аспирантуры, которую мне пришлось бросить. А вот если бы не бросила, сейчас бы сидела на диванчике у милого аспиранта, слушала бы его вдохновенную болтовню и лопала бы конфеты с чаем, а не мёрзла бы на болоте! Вот тянет меня всегда на какие-то сомнительные приключения.
Внезапно в воздухе просвистела стрела, настоящая, деревянная, с оперением, чуть было не воткнулась мне в макушку, но я вовремя увернулась и ошеломлённо смотрела, как стрела уходит под воду. А вдруг это послание? А вдруг наш доблестный капитан что-то придумал? Недолго думая, я нырнула вслед за стрелой, побарахталась, запутавшись в водорослях, едва не захлебнулась, добыла стрелу и, поскольку она была слишком тяжёлой для моих теперешних рук, зажала в губах и с трудом выкарабкалась на свой листок. Положила перед собой, начала рассматривать. Ну, стрела. У нас такими пользовались веков двадцать назад, и то не как оружием, а чтобы привлечь внимание. Сидит, например, барышня у себя в будуаре, красоту наводит, в высшей степени дезабилье, и тут в форточку стрела влетает с приколотой запиской. Жду, мол, вас, прекрасная дама, там-то и там-то, форма одежды свободная. Хорошо, если барышня в этот момент не вставала из-за трюмо, а то бы кавалер вряд ли дождался. Ну да те времена давно прошли, я их уже не застала.
Стрела. Никаких надписей, дерево поцарапанное, красоты никакой. Оперение — словно гусей ощипали. Я озадаченно рассматривала, потом даже снова попробовала на вкус — мало ли, какие сигнальные системы тут приняты.
В этот момент в кустах на берегу что-то затрещало, глухо раздались голоса, а потом из кустов вышел человек. Я застыла от неожиданности. Тут тоже есть люди? Почему же наш пропойца биолог решил, что тут лягушки доминируют? Или они тут на самом деле более развитые, чем люди? Я ничего не могла понять.
И тут…
Да что ж такое!
За какие прегрешения мне это?
Я знаю, я не ангел. Два моих достоинства — симпатичная мордашка (не в лягушачьем обличье) и довольно приятная фигура (опять же, не в данный момент). Я откровенно признаюсь, что я не самая большая умница. Я даже готовить умею не больше десяти блюд, и то все на завтрак. Но я добрая, я никого не хочу обижать. Ворчу, правда, много. Но стараюсь, чтобы этого никто не слышал.
Так за что меня послали на практику с самым дурным составом?
Понимаете, этот человек говорил, и говорил связно. У меня как пелена с глаз упала. Лягушки не говорили, и я даром теряла время, пытаясь анализировать их язык и найти хоть какие-то закономерности. А человек говорил, значит, он разумный, и значит, господствующая раса на этой планете была очень похожа на нашу! Боже, боже, боже… Я бы расплакалась, но я не знала, как это делают лягушки.
Впрочем, хватит. Помимо своей воли я начала улавливать закономерности в языке этого человека, довольно смешно одетого (длинный кафтан, стрижка под горшок, пузырящиеся штаны и высокие сапоги, как у девушек лёгкого поведения одного революционного периода). Так. Он тоже ворчит. Близкий по духу, значит, контакт будет проще установить. Ну, было бы проще, если бы я не была лягушкой. Язык довольно простой, неправильных глаголов не больше двухсот, а падежей вообще всего семь. Только инвектив много, но это, думаю, уже персональное. Я ещё раз мысленно поблагодарила милого мальчика лингвиста, который как-то в кафе между двумя пирожными вдохновенно рассказывал мне о том, как быстро понять чужой язык. Жаль, не дослушала тогда (тут я мысленно покраснела).
«До темна успею ли… Бесы бы побрали батюшку с его затеями! Ну, отправил я стрелу, а вот если как она на болоте на этом окажется? Старшему да среднему братьям девчонки приятные достались, внятные, а мне вот раз — и лягушка достанется какая-нибудь…»
Я обмерла, слушая.
«Ни зги не видно же, что за напасть. И болото. Сейчас вот засосёт меня, как ложку в горшке с кашей поутру, и всё. И поминай, как звали младшего сыночка. Иваном его звали, напишут на придорожном камне, а невеста ему была лягушка».
Иван. Ну что ж, заочное знакомство почти состоялось. Имя вполне приятное, только бы не значило то, что оно значит, а то меня смех начал разбирать.
«Где эта стрела, прости господи. Может, ну её? Скажу, что потерялась, завтра ещё попробую».
Ну уж нет. А мне вечно тут сидеть и мёрзнуть? Я вполголоса квакнула уголком рта. Иван замер. Обвёл взглядом окрестности, увидел меня со стрелой. Вполголоса сказал несколько очень нехороших слов, и я мысленно поморщилась. Потом вспомнила, что в его глазах я не очень похожа на красавицу. Внезапно он прыгнул в воду, тут же провалившись по колено; сделал несколько шагов, провалился почти по пояс, сказал несколько нехороших слов довольно внятно, но стал осторожнее. Правда, намерения были у него какие-то сомнительные, и на всякий случай я положила стрелу рядом с собой и сказала:
— Только не убивай. На самом деле я не лягушка,— как могла, делая скидку на акцент и речевой аппарат.
Иван снова замер и очень тихо сказал:
— Мама дорогая.
Или что-то вроде этого, но маму он точно вспомнил.
— Говорящая лягушка.
Нет, я похоже, поторопилась с оценкой интеллекта обитателей. Я терпеливо повторила:
