— Твоя жизнь! — прокричала я на лету. — Кому приснилась она?!

— Тебе! — донеслось сквозь очередной раскат грома. — Тебе, любимая…

***

— Марина Игоревна, вы спите?

Вадик по-прежнему сидел за столом, переводя испуганный взгляд то на меня, то на разбитую чашку и кофейную лужу у моих ног.

Я тоже пришла в себя не сразу — долго вертела головой, точно бы на ней, в самом деле, болталось нелепое жестяное ведро.

«Привидится же такое! — я расхохоталась. — Кому расскажи, не поверят!»

Жалко, любимую чашку разбила. Муж подарил мне её на день рождения… На двадцатилетие? Или позже? Не помню…

— Марина Игоревна, с вами всё в порядке?

— Да, Вадик, простите… Замоталась… Успехи есть?

— Не-а, — сисадмин виновато потупился, — походу, файлы удаляли шредером, это прога такая, чтобы восстановить было нельзя.

Кто бы мог подумать?! Вадик ещё рта открыть не успел, а я уже знала ответ.

— Что же, спасибо за попытку, — я с облегчением выдохнула. — Сколько я вам должна?

— Нет-нет, что вы! — он отчаянно замахал руками. — Всё равно ведь ничего не получилось!

Выпроводив юношу и всучив ему какие-то деньги, я ещё долго стояла с сигаретой у окна, глядя, как мечутся чайки над Невой и как утекает в ней вода, стремясь к той невидимой черте, за которой рассыплется вся ветошь этого мира и останется только любовь.

— Вот ведь сволочь! — повторяла я. — Нашёл крайнюю! Мне, видите ли, его жизнь приснилась!

Стану я писать этот роман, будь он неладен, или не стану, уже значения не имело, — я догадалась, кому приснится моя жизнь, а всё прочее теперь казалось тленом.