— Нет-нет, что вы! — он отчаянно замахал руками. — Всё равно ведь ничего не получилось!

— И всё-таки? Вы же потратили своё время. А файлы… Может, их и не было…

— Файлы были, и много. Но их удаляли специально, чтобы нельзя было восстановить.

— Такое возможно?

— Конечно! Операционная система хранит информацию…

Продолжать Вадик не стал. Видимо, и сам понял, что едва ли найдёт в моём лице благодарного слушателя.

— Интересно, почему он так поступил?..

У кого я это спросила? Зачем? Что бы изменилось, знай я ответ?

— Не знаю, — юноша прикусил губу, — но это легко выяснить.

— Как?

— Спросить у него самого.

— У кого?!

Я догадывалась, что все программисты чокнутые, но не до такой же степени!

— У вашего мужа. Да нет, вы послушайте! Иплы выпустили новую приблуду… Называется «шлем некроманта». Это продвинутая технология на базе нейронных сетей и синтаксиса алеф-семнадцать… Короче, с вашим мужем можно вступить в ментальный контакт.

— В какой контакт?!

— В ментальный. Нужно просто присоединить шлем к компу покойника, и он вам приснится.

Ах, молодость, молодость! Им ещё невдомёк, что у памяти острые шипы.

— Спасибо, Вадик, но я сыта воспоминаниями.

— Нет-нет! Не воспоминания! Программа анализирует информацию из блогов, социальных сетей, прочий контент… И на основе этих данных компилирует субъектно-ориентированный экстраполяционный клон. Так что можно считать, что это он сам, без балды!

Я перестала хоть чему-то удивляться и даже позволила Вадику нахлобучить мне на голову какое-то жестяное ведро.

Для верности я лишь прикрыла глаза, — мало ли каких сюрпризов можно ожидать от синтаксиса алеф-семнадцать…

========== Глава 3 ==========

Должно быть, со стороны это выглядело комичнее некуда: почтенная вдовушка восседает в кресле с ведром на голове, а вокруг носится сумасшедший юноша, опутывая её гирляндами проводов, точно новогоднюю ёлку.

— Вадик, — подала я голос, — долго ещё?

Ответом было лишь сосредоточенное пыхтение. У бедняги явно что-то не ладилось, о чём свидетельствовали запах горелой проводки и угрожающее потрескивание над ухом.

Стоило бы, наверное, испугаться, но страха не было — все прочие чувства меркли в сравнении с овладевшей мною неловкостью, — словно я ковыряюсь пластмассовым совочком в песочнице, леплю куличики, а со всех сторон на меня изумлённо смотрят мои коллеги по работе.

Оттого я и сидела зажмурившись — как на приёме у стоматолога.

Молодой человек продолжал возиться с шлемом, присоединяя к нему всё новые и новые гаджеты, а про меня, казалось, позабыл.

— Вадик, — вновь напомнила я о себе, — вы всегда носите с собой все эти железяки?

— Мариночка, ты же знаешь, рюкзак хипстера — это почти как дамская сумочка. В нём есть всё, но, чтобы хоть что-то там найти, нужно сперва вывернуть его наизнанку.

Клочьями разметало гарь — пахнуло грозовой свежестью, кофейным ликёром и горячим хлебом. Все звуки угасли, кроме мягкого насмешливого голоса, который я бы не спутала ни с каким другим. От неожиданности я вздрогнула и распахнула глаза.

Исправляет ли горбатого могила — вопрос интересный, но на моего мужа загробная жизнь нисколько не повлияла. Он так и не избавился от манеры прятать чувства за чуть глумливой, обесценивающей улыбкой. Во рту болтается незажжённая сигарета, глаза на полвосьмого — делает вид, что удивлён.

Но это едва ли. Пожалуй, рад встрече, но не хочет, чтобы я догадывалась.

— Ну, и кто из нас выходец с того света? — съязвила я. — Чего уставился?

— Это смотря с чьей стороны посмотреть, — прикуривая, он наконец отвёл взгляд, — к нам, знаешь ли, тоже не каждый день экскурсии приезжают.

Признаться, совсем не так мне представлялась работа этой штуковины. Я ожидала чего-то вроде разговора по скайпу или даже интерактивного фильма с механическим голосом за кадром.

Всё оказалось гораздо ближе к реальности — в маленькой утлой лодочке мы плыли вниз по реке, лесистые берега укутывал туман, а далеко впереди, рассыпавшись искрами по водной глади, вовсю занимался янтарный рассвет.

— Где мы? — запоздало поинтересовалась я. — Что это за река?

— Стикс, — он виновато пожал плечами, — других рек у нас нет. Только не вздумай пить из неё, тебе ещё мой роман дописывать.

«Опять он за своё!»

Всё, как и прежде: наглая ухмылочка на лице, поза вальяжна, голос звенит непререкаемой правотой.

Спорить, по обыкновению, я не стала.

— А зачем тогда ты удалил все файлы? Чтобы меня позлить?

— Не догадываешься? — для пущей важности он немного помолчал. — Видишь ли, Мариночка, написать можно только свой роман. Чужой роман написать нельзя. Для того, чтобы роман стал твоим, ты и должна была попасть сюда.

— Попасть сюда? Не понимаю, в чём связь?

— А тебе не надо ничего понимать. Если ты здесь, то это значит, что роман уже твой. Он ведь так и начинается: двое плывут вверх по реке…

— Куда плывут?! — я начинала закипать. — Для того, чтобы плыть вверх, нужно для начала вёсла в руки взять! А они у тебя болтаются, как… как шнурки у нерадивого подростка!

— Ты и здесь будешь меня жизни учить? — он снисходительно хмыкнул. — Стикс течёт в обратную сторону…

Присмотревшись внимательнее, я поняла, что он прав. Течение не было особенно стремительным, но вода в реке бурлила, как в закипающем чайнике, её будто бы подкачивали насосом откуда-то из глубин, и с каждым пройденным нами метром мы поднимались всё выше и выше.

Как я не заметила этого раньше? Как могла я не услышать тревожных криков метущихся над нами птиц? Их резкие тени упрямо скользили следом, и всё вместе превращало мои видения в какую-то нелепую и жуткую фантасмагорию.

«А чего я хотела?! — мелькнуло в голове. — Это же синтаксис алеф-семнадцать! Наверняка ещё не доработан и с кучей багов…»

— В этой реке воплотилось само Время, — продолжал разглагольствовать покойник. — Выискивая причины наших невзгод, мы неизменно обращаем взгляд в прошлое, а смотреть следует совсем в другую сторону.

— Поясни.

— Пояснить? — на мгновение он задумался. — Мариночка, тебе не казалось странным, что звуки, которые будят нас, порою встраиваются в финал нашего сна и встраиваются настолько идеально, что невольно задумываешься о вмешательстве высших сил?

— Пожалуй… И что?

— Известный факт заключается в следующем: между сном и окончательным пробуждением есть очень короткий, почти точечный промежуток, в течение которого наше сознание компилирует сценарий сна и являет его задом наперёд.

— Неужели?! И кому же известен сей факт?

— Погугли, это-то найти не трудно, — он вновь погрузился в раздумья, но тут же воспрял, словно вспомнил что-то неимоверно важное: — Да! Но никто и никогда не обращал внимания на одну очевидную вещь! Я и сам при жизни этого не понял, хотя, работая над своими книгами, всегда сперва придумывал концовку, а уж потом подлаживал под неё сюжет…

Птицы кричали истошно и жалобно, лодку швыряло из стороны в сторону, то затягивая в водовороты, то вынося на стремнину. Нас неумолимо влекло течением к кромке пылающего горизонта, которая даже не думала от нас убегать.

«Так не бывает! — било мыслью по темечку. — Так. Не. Бывает!»

Там, за этой чертой, только огненное марево и пустота… Всё моё естество сжалось в комочек, но разум оставался холодным, как и безмятежный взгляд моего собеседника.

— И что же ты понял здесь, в посмертии?

— Сон — это модель жизни, Мариночка, — он с грустью вздохнул. — Это как два зеркала, стоящих друг напротив друга… Для того, чтобы увидеть сон, нужно проснуться, а для того, чтобы прожить жизнь, нужно умереть.

— Умереть?!

— Одного нет без другого. И как во сне мы краешком сознания понимаем, что спим, так и проживая жизнь мы уже догадываемся, кому она снится…

Гроза началась внезапно, и с первым её ударом я поняла, что мы падаем. Рёв водопада смешался с шумом дождя, и то, что казалось горизонтом, оставшись позади, теперь стремительно убегало ввысь. Птицы, сложив крылья, падали вместе с нами, тускнея в пламени рассвета, звёзды падали вместе с нами. Лодку разметало щепками, и весь мир, казалось, готовится разделить её судьбу.