— Понимаю… Но просьба-то в чём?

— Роман я начал, а закончить уже не успею. И я хочу, чтобы его закончила ты.

— Что?! — это было уже слишком. — Ты серьёзно?!

— Боишься, что не справишься?

— У меня ребёнок! Работа!..

— Ты всегда меня тонко чувствовала, замысел поймёшь. У тебя неплохое образование, в конце концов. Не всё же ты позабыла в своём офисе. Начальные главы и план сюжета найдёшь у меня на компьютере. Поначалу трудно будет, конечно, но недели через три втянешься…

«Какой сюрприз! Оказывается, я его тонко понимала! Пожалуй, даже чересчур тонко…»

Мой муж заканчивал Физтех — спорить с ним бессмысленно. Человек, постигший структуру банаховых пространств, никогда не поверит, что он заурядный мудак. Замучавшись слушать весь этот бред, я просто встала и направилась к выходу.

Однако что-то остановило меня в самый последний момент.

— А почему птиц тридцать? — невпопад спросила я. — Почему не тысяча, не стая?

— Погугли, — бросил он через плечо, — или тебя забанили?

***

Не помня себя, я ринулась к метро — под визг тормозов, по зыбкой асфальтовой наледи.

Мир разъезжался по швам и разлетался по ветру, — теми самыми лоскутками, между которыми я так и не сделала выбора.

Он умер меньше, чем через неделю, — в последний холодный день этой запоздалой весны.

========== Глава 2 ==========

Пушка выстрелит ровно в полдень. Всполошатся голуби на Троицкой площади — отчаянно хлопая крыльями, они взметнутся в обезумевшее от весенних красок небо, но, немного покружив, вернутся обратно.

Они привыкли возвращаться. Они привыкли, а я — ещё нет.

Пока через это не пройдёшь, все траурные церемонии вроде поминок или сороковин кажутся нелепым фарсом — фальшивой казёнщиной, способной лишь оскорбить память ушедшего человека.

Однако ритуалы придумываются неспроста. В суете и хлопотах боль притупляется, а заканчиваются хлопоты, и боль уже прошла — чувства выгорели.

С компьютером мужа Вадик возился четвёртый час.

Папка, где я ожидала найти новый роман, оказалась пустой. Благоверный неврастеник мог нарочно удалить все файлы, чтобы помучить меня напоследок. Пришлось попросить нашего офисного сисадмина разобраться с проблемой, чем он, собственно, сейчас и занимался.

— А если мы тебя так?! — бубнил Вадик. — А? Нет?

Он прилип к ноутбуку, и всё прочее перестало для него существовать. Членораздельные фразы доносились лишь изредка, — в основном Вадик издавал невнятное мурлыканье. Вероятно, поэтому его и прозвали Шарманщиком. А ещё поговаривали, что он постоянно таскает с собой кучу внушительного размера гаджетов, предназначение которых известно ему одному.

На экране мелькали какие-то таблицы, схемы и графики, а мне оставалось смотреть в окно, предаваясь тягостным раздумьям.

За полтора месяца я так и не привыкла к своей утрате — по-прежнему извожу себя пустыми и глупыми вопросами.

Кем были те птицы, которых тридцать? Голубями?

Кажется, ещё вчера он вот так же раскачивался в своём плетёном кресле, наблюдая за полётом пернатых нахлебников в небе, проткнутом ледяной иглой Петропавловки.

Но он не любил голубей. Тогда, может быть, чайками, крики которых порою прорываются сквозь шум городской суеты?

Кто это знает теперь?

Играя солнечными бликами, утекает вода в Неве, цветёт сирень — пришла весна, а человека нет. Льды давно растаяли, а время будто бы замёрзло…

— Вадик, хотите кофе? — внезапно спросила я. — Или чай?

Юноша встрепенулся, часто захлопал ресницами и уставился на меня, словно впервые увидел.

— Кофе хотите? — повторила я. — Заработались, наверное?

— Так эта… Спасибо, Марина Игоревна, — Вадик наконец-то очнулся. — Может быть, типа, попозже…

— Значит, хотите…

В чужом доме непросто справляться с ролью гостеприимной хозяйки: кофе нашёлся почти сразу, джезва висела над плитой, а вот кофемолку и спички пришлось поискать. Хаос царил здесь повсюду, настойчиво напоминая о предыдущем владельце, и это при том, что перед сороковинами я сама отдраила всю квартиру.

Вроде бы он и не умирал вовсе, а просто вышел за сигаретами. Сейчас вернётся и закатит очередной скандал на тему «тихо свистишь, низко летаешь».

Неужели человек запоминает одни лишь обиды? Неужели за столько лет, прожитых вместе, у нас не было ничего хорошего?

Вспомнилось, как мы возвращались из роддома и вместе радовались нашему счастью…

Сколько же лет прошло? Почти десять…

Сенька уже совсем взрослый, и ему нужна отдельная комната, а эту халупу ни на что приличное не поменяешь.

Заплутавшие мысли текли сумрачно и вяло, чего не скажешь о кофе, который я умудрилась упустить. Пришлось проветривать кухню и краснеть перед гостем.

Ноутбук продолжал надсадно скрипеть и попискивать, а Вадик, застенчиво заложив руки за спину, прохаживался вдоль стен, рассматривая фотографии.

— Это ваша свадьба?

Я молча пожала плечами. Дескать, сам же видишь. Если девушка в белом платье с фатой, то, наверное, это не поминки.

— А это он с кем? — Вадик кивнул на соседнее фото. — Табло знакомое…

— Не знаю. С какой-то знаменитостью. Тут полно знаменитостей.

Поднос с кофе я поставила у ноутбука и, вместе со своею чашкой, вернулась в кресло.

— Круто! Прикольно, наверное, жить со знаменитостью?

«А как же! Прикольнее некуда!»

Как же они меня все достали! Гринкевич на поминках такую речь задвинул, что и сам едва не разрыдался, — каким чутким и отзывчивым был безвременно усопший, какую невосполнимую утрату понесла изящная словесность и мы вместе с нею! А все вокруг слушали, кивали и с участием в мою сторону косились — на вдовушку безутешную. Не хватало, чтобы ещё и Вадик меня утешать принялся.

— Вы у него что-нибудь читали?

Я надеялась на конфуз. Юноша смущённо потупится, невразумительно замямлит, и тему можно будет свернуть. Однако добилась я прямо противоположенного: глаза сисадмина загорелись восторженным блеском.

— Ага!

— И что же?

— Ой! Не помню, как называется… Там сначала Питер разбомбили… То есть разбомбили в конце, но как бы в начале. А потом две чувихи пошли на болото что-то искать. Не помню что, но походу клад. А потом они заблудились и какой-то дедок их спас.

«Оригинальное прочтение сюжета!»

Особенно меня впечатлил этот его «дедок». Вот, оказывается, каким видится тридцатилетний лирический герой подрастающему поколению!

Должно быть, я так живописно уронила челюсть, что краснеть пришлось уже Вадику.

— Ну, я не помню…

К счастью, компьютер выплюнул на экран новую картинку, и беседа увяла сама собой. Вновь забормотав какую-то околесицу, Вадик вернулся к делам, а я — к своим мыслям.

Кофе тем не менее я пережгла не сильно. По крайней мере, получился он ничуть не хуже той бурды, которую ежедневно мы пьём на работе.

Я глотала его терпкую горечь, рассеянно наблюдая за медленным танцем пылинок в лучах ещё не жаркого майского солнца.

«Да, квартирка неважнецкая…»

Дом панельный, окна на реку — пыльная и сырая одновременно. Впрочем, в Питере все квартиры сырые. Может быть, и выгорит с разменом — шутка ли, из окон Петропавловка видна!

Муж смотрел на меня с фотографий и самодовольно ухмылялся — дескать, помучайся теперь.

Зачем мы живём? Чтобы мучиться? И что остаётся от нас, когда мы уходим?

Захламлённая квартира?! Сын, которого не всегда вспоминал поздравить с днём рождения?! Полдюжины фотографий со «знаменитостями», которых никто не узнаёт?! Две чувихи на болоте?! Что?!

— Марина Игоревна, вы спите?

Вздрогнув, я едва не выронила чашку из рук. По виноватому выражению на лице сисадмина стало понятно, что его старания оказались напрасными, — тайну своего последнего произведения благоверный унёс с собою в могилу.

Да и был ли мальчик, как говорится?

Дописывать роман в мои планы, конечно, не входило, но прочитать хотелось.

— Что ж, Вадик, — со вздохом я медленно поднялась, — спасибо за попытку. Сколько я вам должна?