Ближе к их неугомонным сердцам. Пусть они льют слезы и молятся о крошечном клочке бумаги. Мир сразу станет прочнее и определеннее. Мир, завернутый в бумагу. Бумага - хорошая упаковка для мира. И всякий сразу узнает и заранее смирится со своим местом, потому что он - никто против бумаги, наделенной силой чужой мечты. Злой, неистовой силой.
Они обязательно прорвутся на этот остров, пусть через двести, триста лет.
У них есть время. И пусть тогда придут привратники запирать перед ними врата, когда мир уже изменит свое лицо. Когда добро будет взвешено и отмеряно, а зло неисчерпаемым потоком хлынет бумажной рекой, унося с собою и веру, и надежду, и любовь...
ДЕЛА ХРЕНОВЫЕ
С утра из ближнего тамбура потянуло паленым. Ямщиков с матом соскочил с верхней полки. Дверь в купе была вообще раскрыта. Флик дрых, скинув куда-то свое одеяло и поджав под себя красивые женские ноги. Сволочь.
Ямщиков стянул свое одеяло с полки и накинул его на полуголого Флика. В последнее время Флик стал бесконечно раздражать его какой-то наглостью, бесцеремонностью какой-то. Иногда просто хотелось звездануть ему промеж глаз или долго-долго трясти за нежную хрупкую шею, чтобы он это немедленно прекратил. Немедленно.
Что именно Флик должен был прекратить, Ямщиков и сам толком не знал, поэтому, тяжело вздохнув, решил терпеть своего товарища и дальше. До самого конца. До полной крышки. В том, что всем им троим непременно будет крышка, как и в тот раз, Ямщиков почему-то не сомневался.
В тамбуре Ямщиков застал Петровича, который, воровато поглядывая на дверь, ведущую в первые вагоны состава, засовывал в топку вместо угля какие-то шмотки. Он даже не расслышал, как в тамбур вошел Ямщиков, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда тот спросил за его спиной: "Ты что же это делаешь, гнида?"
- Гриша, - со слезами вскинулся к нему Петрович, - только не продавай! Не знаю я, что с Кирюшей делать! Понимаешь, бригадиры сказали, чтобы я больше по буфетам с ним не бродил. МПС не позорил. А крыс никто для него не ловит. Да у меня и бабки на хомяков кончились! К пиву он тут пристрастился в последнее время... Все время себе пива требует. Я как с ним выпью, так отрубаюсь напрочь с этого портера, но чувствую, что он уползает куда-то.
Каждую ночь. Я его прошу не ползать, прошу, а он матерится только.
Материться выучился, зараза... На прошлой неделе немтыря сожрал... Ну, помнишь, немтырь в вагон заходил? Карточки всем разнес неприличные, а обратно за деньгами не пришел, помнишь? Ваш начальник еще заставил тебя все карточки выкинуть, а ты их за огнетушитель спрятал, помнишь? Да не брал я твои карточки! У девки своей спроси! Господи! Не о карточках речь... Понимаешь, я потом в тамбуре ботинок нашел. Точно от немтыря! Он в туалете загадил все, и отпечаток протектора - точь в точь! Зараза! Мыть-то мне, блин. Я и подумал тогда еще, что хорошо бы его Кирюша сожрал!
Все-таки три дня потом не кормить... Только на пиво тратиться... Господи!
Ямщиков глядел, как Петрович сквозь свой непрерывный скулеж пытается засунуть в топку мужскую дубленую куртку. Куртка не лезла в узкое жерло, выплевывавшее сизый дым, от которого нестерпимо щипало глаза. Ямщиков машинально наступил на рукав крутки и с силой потянул за цигейковый воротник.
- А кого он сейчас-то у тебя съел? - растерянно спросил он.
- Пассажира из третьего купе! Нигде нету! Чуешь? Ой, мать-перемать! В туалет, видать, среди ночи поперся в одних трусах! А Кирюше по фигу! Лежит сейчас довольный, от всего отпирается... А я так понимаю, что как он увидел его, уже очищенного, в одних трусах даже без майки, так и не сдержал себя... Вот сука! И не колется, бля... Гриш! Не выдавай, Христа ради! Тут понимаешь, дело-то какое... Этот пассажир не простой был. Я их по глазам вижу! Он - чекист был! Точно! Искать станут еще... Ой, бля! Я бы тихонько шмотки выкинул, или старухам за полцены спустил, а теперь, один хрен, жечь надо! Ботинок подай!
- Только ты, Петрович, дверь наружу открой, а то ведь все в вагон тянет.
- Спасибо, Гриша! Не выдавай! Ладно?
- Да мне-то до лампады. Твои проблемы. Смотри, чтоб самого тебя не слопал, - зевая, сказал Ямщиков.
- А кто ему, заразе, пиво таскать будет? - резонно заметил Петрович, засовывая в топку бязевые мужские кальсоны.
* * *
Пятое купе молчало, будто там уже и не было никого. Но даже Седой, втягивая в себя воздух, чувствовал сладковатый, пряный запах, сочившийся сквозь запертую дверь купе из коридора. Седой первым поверил Марине, что сары где-то рядом. Вот только разглядеть он ничего не мог. Правильно!
Сколько Марина ему не говорила про командировочных из пятого купе, он все равно отказывался снять очки и присмотреться к ним как следует.
Ямщиков был, как всегда, мрачен. Свистел все. Кобель. И все норовил придраться к Флику, у которого вдруг возникли свои заботы.
Со стороны было видно, что в этой нынешней Марине все меньше оставалось от Флика. Целыми днями она моталась по соседним купе с какими бесконечными бабскими разговорами. Ставить ее на дежурство было бессмысленно, она беспробудно дрыхла до утра. Посмотрев, что за пентаграммы она начала рисовать как-то вечером, Ямщиков, матерясь, отнял у нее гвозди и мелки.
Ночью она могла спокойно отправиться в туалет, протопав прямо по всем знакам, что нехотя рисовал вечерами Седой, раскрыв дверь на всю ивановскую. Так бы и расчесал эти кудряшки на косой пробор.
Седой сейчас вообще молчал. И Ямщиков с ним за компанию. Лежали на полках, уткнувшись глазами в потолок, и слушали, как заливисто ржет Флик, где-то с другого конца вагона. Вот же сволочь навязалась на шею.
Иногда, в непонятной тревоге, Седой посылал Ямщикова за нею. Обычно Григорий выгонял ее из купе с двумя пропитыми девками, в котором всю дорогу поддерживали компанию три нефтяника из соседнего купе. Сама она там не пила, поэтому Ямщиков не понимал, какого хрена она отирается среди нетрезвых шумных людей.
Один раз он ее застукал, сидевшей на мусорном ящике в тамбуре у туалета с маленьким тихим пацаненком на руках. Рядом с нею вертелся мальчуган постарше с обветренным простудой ртом.
- Мне мамка десять рублей еще с собою дала, все бутылки сдала из подъезда, чтобы я был не хуже других, - рассказывал он Марине, слушавшей его серьезно и сосредоточенно. - А училка нас в антракте к ларьку не выпустила, и я так и не смог купить себе клоунский нос на резинке. Мне этот нос во как был нужен! Я бы фиолетовый себе купил. А она сказала:
