Распростертый на полу мужчина лежал ничком, вытянувшись в полный рост, головой упираясь в двери. Лежал совершенно неподвижно. Лица его почти совсем не было видно, и одна рука была вытянута вперед, так что кисть ее была на уровне головы, а полусогнутый локоть слегка высовывался из-за двери – он-то, вероятно, и бросился первым в глаза обомлевшей Анне Леонидовне, когда она подходила к открытой двери. Самым ужасным было то (и она увидела это сразу же, как только взглянула на лежащее пред ней тело), что из спины убитого торчала ручка ножа. Она ясно видела эту отвесно стоявшую рукоятку, – наборную, из разноцветных пластмассовых колечек, – и у нее не было ни малейших сомнений, что перед нею мертвец – труп кем-то убитого, зарезанного человека.
Остолбенев от увиденного, наша героиня немедля развернулась и на ватных ногах двинулась в сторону освещенной главной лестничной клетки, даже не пытаясь что-нибудь разглядеть в черной тьме за распахнутой дверью. С каждым шагом темп ее движений ускорялся, так что по лестнице она уже почти что бежала, перешагивая через ступеньки, и в свою каморку ворвалась, можно сказать, вихрем. Но, набирая «02», она несколько опомнилась, взяла себя в руки, и ее сообщение снявшему трубку дежурному по городу было достаточно внятным и информативным.
Прослушивая магнитофонную пленку с записью звонка, можно было понять, что говорит взволнованная – перепуганная? – женщина. Фразы были прерывистыми, с удлиненными паузами между словами, но явно выраженных истерических ноток, говорящих о том, что звонящий потерял голову и сам уже не знает, чего требовать, в этом сообщении не было. В основе оно было деловым, по существу, хотя и выраженным с эмоционально приподнятой интонацией, что легко объяснялось ситуацией.
– Это милиция?.. Я вахтер Института катализа… Астраханская 16а… за партшколой, во дворе… приезжайте… здесь… в здании человека убили, приезжайте!.. Откуда же мне знать, кто убил – я никого не видела… Нет… я здесь одна… никого нет кроме меня… и убитого… Приезжайте скорее!
Услышав от дежурного по городу, что звонок принят и группа немедленно выедет, а также его указание ничего не предпринимать и ни к чему не прикасаться (да ей это и в голову не пришло бы), и положив трубку, Анна Леонидовна с новой волной накатившего ужаса осознала – как она впоследствии рассказывала, – что ее слова никого нет кроме меня выражают не столько реалистичную оценку ситуации, сколько ее горячее желание, чтобы так оно и было. Чувствуя себя в своей клетушке, как в западне, она, озираясь по сторонам, осторожно, но с максимально возможной скоростью, перебазировалась к выходу на улицу. К счастью для нее, перед открывавшейся наружу дверью, был предусмотрен небольшой – метра в полтора – вестибюльчик (или «сенцы», «предбанничек», как часто говорят), отделенный от основного коридора еще одной двустворчатой дверью, предназначенной для защиты зимой от уличного холодного воздуха. Быстро сообразив, вахтер замотала ручки внутренней двери снятой с себя шалью и таким способом до некоторой степени обезопасила себя от нападения изнутри здания. Пока нападавшие справлялись бы с поставленной перед ними преградой и старались порвать шаль, что было бы не так просто, она могла отодвинуть засов наружной двери и выскочить на улицу.
Хотя милиция приехала достаточно быстро (дежурный зафиксировал звонок в 237, а в 302 милицейский уазик уже был у дверей института), эти полчаса показались ожидающей нестерпимо долгими. Достаточно представить себя на ее месте, чтобы согласиться со справедливостью ее слов. Но, впустив приехавших трех милиционеров во главе с командовавшим ими лейтенантом (две звездочки на погонах – это-то Анна Леонидовна знала) и показывая им дорогу на место происшествия, она заметно приободрилась – теперь дело в руках милиции, и самые главные страхи уже позади. Даже если бандиты до сих пор в здании и опасность не совсем еще миновала – что там будет дальше? – все же под такой мощной охраной она может особенно не бояться: не сравнить, как она в предбаннике тряслась. Что бы ни случилось, повторения того ужаса быть не должно. Однако полная несостоятельность ее предположений о дальнейшем ходе событий выяснилась буквально через пару минут.
Когда они поднялись на второй этаж и Анна Леонидовна – потолочные светильники с лампами дневного света ярко освещали коридор – показала лейтенанту на дверь: это там, она уже в этот момент почувствовала, что картина, виденная ею полчаса назад и до деталей запечатлевшаяся в памяти, теперь несколько изменилась. Дверь по-прежнему была распахнута, и так же чернел выход на запасную лестницу, но локоть убитого, который должен был торчать из-за двери, – ведь теперь она знала, куда нужно смотреть – исчез. Может, он не совсем умер, раз шевелится, – мелькнуло у нее в голове. По сути, мысль была вполне разумной, но внутреннее чувство подсказывало ей, что такое объяснение не годится, что дело пошло совсем не так, как можно было ожидать. И действительно: когда они приблизились к закрывающей обзор двери, стало совершенно ясно, что пол в коридоре абсолютно пуст и чист.
Внимательно разглядывающий пол лейтенант обратил на нее свой взор:
– Ну и где? – вопрос прозвучал с недоумевающей и даже с несколько укоризненной интонацией.
– Он тут лежал. За дверью, – только и смогла промолвить Анна Леонидовна.
Лейтенант посмотрел на нее испытующе, чуточку помедлил, но, видимо, уже принял решение:
– Так. Игнатьев! Пойдешь со мной. А ты, – обратился он к другому милиционеру, – стань на площадке на той лестнице и гляди в оба. Оружие приготовьте.
Дело принимало, как видно, нешуточный оборот. На всякий случай вахтер отошла подальше и остановилась, не зная, как ей себя вести и где лучше находиться.
Командир с Игнатьевым включили освещение на площадке и с пистолетами в руках двинулись – Игнатьев впереди, лейтенант за ним – на обследование запасной лестницы. Тревожное ожидание продлилось несколько минут. Впервые попавшая в такой переплет вахтер каждую секунду ожидала шума, топота, криков, а то и пальбы. Но ничего не произошло. Милиционеры вернулись, и лейтенант хмуро резюмировал:
– Ничего. Все двери заперты. Никаких следов, – желая, вероятно, поставить в известность своего оставленного на посту подчиненного, а вовсе не Анну Леонидовну, но она восприняла это сообщение как упрек в свой адрес. Дескать, говорили нам одно, а что мы на самом деле имеем? Думал ли так лейтенант, осталось неизвестным, но его поведение и тон не противоречили подобному предположению.
– Если не через лестницу он исчез, то они могли только вверх подняться, – решилась она высказать свое предположение, – вниз-то они не спускались. Я бы их обязательно заметила.
Лейтенант согласился с ней – сейчас выясним, – и они отправились к главной лестнице, проверяя по пути, все ли выходящие в коридор двери заперты. На площадке остановились, и Игнатьев был направлен обследовать вторую половину коридора на этом этаже, а оставшиеся ждали его, не теряя из виду лестничные пролеты. Затем таким же манером обследовали третий и четвертый этажи, а в завершение спустились на первый этаж и там проверили всё, что только можно, хотя, как злодеи могли пробраться туда мимо не отрывающей взора от освещенного коридора Анны Леонидовны, было непонятно. И вообще всё было непонятно. Окна первого этажа закрыты основательными решетками, все входные двери заперты, и, каким образом злодеи пробрались в здание, а затем бесследно испарились, объяснить было невозможно. Оказавшаяся в двусмысленном положении вахтер не могла не осознавать, что ее паническое сообщение о трупе, лежащем в институтском коридоре, не подтверждается никакими фактами. Может, через подвал пролезли, там замок-то пустяковый, – пришла ей в голову спасительная мысль.
Объяснив лейтенанту суть дела, она взяла с доски вахтерской нужные ключи, и они, оставив Игнатьева на посту у входных дверей, вновь двинулись на запасную лестницу, но в этот раз зашли на нее через двери, ведущие туда из коридора первого этажа. Дверь, как и положено, была закрыта на стандартный врезной замок, и Анна Леонидовна легко открыла ее захваченным из вахтерской ключом. Всё было так, как и должно было быть. За дверью – свет на лестнице продолжал гореть – располагалась просторная площадка, с одной стороны которой была лестница, ведущая на верхние этажи, а с другой находилась двустворчатая дверь, открывавшаяся на улицу и запертая изнутри на массивный висячий замок. Лейтенант еще раз осмотрел замок, основательно подергал дверь за ручку – стоит, не шелохнется. Ясно, что ни войти, ни тем более выйти – замкнув за собой висящий внутри замок? – здесь было абсолютно невозможно.
