И Миша не стал с ним спорить – он и сам думал также. (Не исключаю, что основной причиной здесь – не осознаваемой им, конечно, – было немаловажное обстоятельство: в случае убийства детектив получался намного интереснее, чем в предположении самоубийства).

Чувствую, что на этом мне стоит оборвать изложение тех предположений и версий, которые сыщики обсуждали тем давним субботним днем. Разговор у них затянулся до позднего вечера, и я не всё еще успел рассказать, но эта глава и так получилась у меня непомерно длинной. Пора, по-видимому, прерваться и сменить тему. А недосказанное я еще буду иметь возможность довести до сведения читателей несколько позже. Твердо намереваюсь это сделать и сдержу свое обещание.

Когда пришла пора прощаться, приятели условились встретиться в понедельник. Они решили вместе осмотреть склад, который неожиданно стал местом преступления. (Или всё же не преступления? В этом отношении они еще не пришли к окончательному выводу. Но я, как обещал, еще вернусь к описанию их сомнений и плохо стыкующихся друг с другом гипотез).

В прихожей, ожидая одевающегося Ватсона, Холмс-Костя ухмыльнулся и с явной иронией подытожил результаты их «рабочего совещания»:

– Ну, что? Не хило мы с тобой погадали на чайной заварке! – он помедлил секунду и добавил. – А что же нам оставалось? Ведь кофейной-то гущи нам покойница не оставила – помыла за собой стаканчик.

Понедельник – день тяжелый. Этого принципа, сформулированного, явно, лицами, которые имеют обыкновение в выходные «расслабляться» и «отдыхать на всю катушку», но затем распространившего свое влияние на прочие категории трудоспособного населения, Миша придерживался достаточно устойчиво и старался не нагружать себя работой по этим дням недели. Но в тот раз он решил покончить с давно висевшей над ним задолженностью и довершить начатый в пятницу просмотр накопившихся за последний год реферативных журналов – дело нудное и утомительное, но совершенно необходимое в его работе. Решившись на этот трудовой подвиг, он уже в десять часов появился в институте, забрал с вахты ключ от комнаты – на этот раз он оказался первым – и, заскочив в библиотеку за журналами, усердно принялся за дело. Поскольку с Костей они договорились встретиться в пол-шестого на складе химреактивов, времени у него было достаточно, и он собирался потратить его с пользой – по-хорошему, надо было уже начинать подбирать литературу для обзора в будущей диссертации.

То, что он углубился в свои сложные электрохимические (или какие они там были?) проблемы, было даже неплохо. По крайней мере, эти сугубо специальные вопросы отвлекали его от непрестанного прокручивания в мозгах всё тех же идей и предположений, которые так рьяно обсуждались друзьями в субботу и которые не давали Мише покоя в течение всего последующего дня. Не то, чтобы наш Ватсон к этому моменту разочаровался в результатах предшествующей мозговой атаки, но и явственного удовлетворения от такой бесконечной умственной круговерти он уже не испытывал. Доминировало ощущение, что можно предполагать так, а можно и сяк, но и в том, и в другом случае все эти предположения не давали ясного ответа на вопрос об их дальнейших действиях. Что нужно сделать (узнать, предпринять, с кем-то поговорить), чтобы подтвердить – или опровергнуть – то или иное предположение? Да кто ж его знает! Оставалось надеяться на некий новый поворот ситуации и появление дополнительной информации.

Уповая на такой счастливый случай, Миша усердно прислушивался к разговорам сослуживцев, но ничего особенно интересного узнать ему не удалось. Большинство относящихся к делу разговоров было связано с потрясшей и опечалившей многих внезапной смертью Нины – она, как выяснилось, имела в их коллективе высокий, по нынешнему выражению, рейтинг, и многие относились к ней с определенной симпатией. Однако никаких «дружков» у нее не обнаружилось. «Подружки» были, а про «дружков» – ни сейчас, ни в обозримом прошлом – никто и не заикался. Судя по всему никого подобного и не было, а если всё же и было что-то, то это происходило за пределами института. Зацепиться в этом смысле было не за что, хотя Миша даже пускал пробный шар, спросив: А не могла ли она покончить с собой на почве несчастной любви? Но эта, казалось бы, столь близкая женскому сердцу, несмелая гипотеза была решительно отвергнута участвующей в общем разговоре лаборанткой, которая тесно общалась с «девушками» из бухгалтерии и, следовательно, должна была быть хорошо осведомлена обо всех амурных историях, имеющих хотя бы какое-то отношение к их институту. Обсуждался также вопрос о похоронах, которые, вроде бы, назначены на среду. При этом говорили, что основные хлопоты взял на себя муж Нины и его автобаза, где он был кем-то вроде начальника смены (небольшой, но всё же начальник). Так что от НИИКИЭМСа требовалось лишь позаботиться о выделении материальной помощи и организовать посадку людей в подаваемые автобусы, чтобы все желающие могли поехать на кладбище и в последний раз проститься со своей бывшей коллегой. Ну, конечно, венки, цветы и прочие мелкие хлопоты. Всё это было, как обычно бывает при таких обстоятельствах, и никакого значения для их расследования иметь не могло.

Единственное, что до какой-то степени могло представлять интерес для сыщиков, – однако, даже здесь речь шла, по мнению Миши, скорее всего о ерунде, не имеющей отношения к делу, – это разговоры о том, что Нина за несколько месяцев до того принимала некий препарат, который при регулярном приеме быстро снижает вес, но в случае злоупотребления и превышения определенной дозы может сильно навредить здоровью. Как мне было рассказано, препарат этот давно известен, и еще до войны был популярен в Америке, как средство для похудания. Но потом от его применения отказались из-за его некоторых негативных свойств, хотя кое-кто – главным образом, культуристы[19] – временами его использовал (сегодня его место заняли аналогичные препараты, рекламируемые как «сжигатели жира»). Вещество это простое, дешевое, относительно легко доставаемое, и покойная вполне могла раздобыть его в нужных количествах, не выходя из своего склада. Миша просветил меня относительно его химического названия, но я не стану сообщать его читателям – не хочу ввязываться в обсуждение темы, о которой имею весьма смутное представление. Пусть те, кому это интересно, сами разбираются. На свой, так сказать, страх и риск.

Информация исходила от достаточно близких приятельниц кладовщицы, по словам которых, Нина очень беспокоилась по поводу своей склонности к полноте и чрезмерного аппетита, не позволявшего ей поддерживать свой вес в пределах желаемой нормы – она действительно обладала приятной округлостью форм, которые, вероятно, привлекали дополнительное мужское внимание, но в то же время грозили с возрастом обратиться – без должного контроля со стороны их обладательницы – в свою противоположность, производя отталкивающее впечатление и похоронив любые надежды на внешнюю привлекательность. До времен, когда в качестве «топ-моделей» и эталонов женской красоты усиленно навязываются недоразвитые девочки, чей вид невольно вызывает из памяти жуткие фотографии, сделанные при освобождении немецких концлагерей, было еще далеко, но угроза избыточного веса уже, видимо, осознавалась многими женщинами, и Нина, по чьему-то совету, пыталась противостоять ей с помощью доступных и не требующих исключительной силы воли средств. Эффект такой химиотерапии, видимо, расценивался ею как удовлетворительный, так что она даже рекомендовала своим конфиденткам столь простой и чудодейственный способ быстро похудеть, не отказывая себе ни в булочках с повидлом, ни в жареной картошке. Правда, никто из рассказчиц не сознавался, что последовал ее рекомендациям, да и с какой стати они стали бы кому попало об этом рассказывать?

Так вот. Кому-то из осведомленных о Нининых экспериментах над собой пришло в голову, что главной причиной ее ничем не предвещаемого конца могла стать передозировка указанного препарата. Она, дескать, по ошибке выпила слишком большую его дозу, а отсюда и столь печальный результат. Однако Мише такое объяснение показалось умозрительным и вряд ли имеющим какую-то связь с действительностью. Чтобы отравиться, нужно было принять во много раз больше этой гадости, чем принимают во время курса похудания (впоследствии Миша подробно разобрался во всех этих вопросах: дозах, симптомах, степени риска для здоровья и тому подобном). С чего бы взрослая разумная женщина так ошиблась? Что у нее совсем ум за разум зашел? Глупости всё это – так наш Ватсон подытожил свою оценку данного слуха. Надо сказать, что к аналогичному выводу пришло и ниикиэмсовское общественное мнение, охарактеризовавшее эту гипотезу, как неправдоподобную выдумку тех, кто не имеет элементарного понятия об отравлениях и о том, как они происходят. Если же, исходя из рассказанного, предполагать, что Нина использовала заведомо опасный препарат для намеренного самоубийства, то и в этом случае концы с концами сходились чрезвычайно плохо. С чего бы ей могло прийти в голову взять именно этот вид яда, ведь у нее было из чего выбрать. В любой момент на складе находилась целая батарея банок с различными ядами, в числе которых были и часто применяемые в химических экспериментах производные барбитуровой кислоты – то есть классические снотворные средства, несомненно, занимающие первое место в мире по частоте их использования самоубийцами. Чего же проще и лучше? Выпил – тихо и мирно уснул: ни боли, ни прочих нежелательных последствий. Нет – не вяжутся эти домыслы с реальностью. И хотя Миша намеревался рассказать о них своему Холмсу, сам он не придал им большого значения.