Однако у меня-то было собственное мнение о детективе и его образцах. И я считал, что моя «Пророчица» соответствует всем главным требованиям, предъявляемым романам этого жанра. Я охотно давал перепечатанную в четырех экземплярах рукопись всем, кто выказывал хотя бы минимальный интерес к литературе такого рода, и к описываемому времени ее прочитало уже человек пятнадцать (а может, и двадцать). Их оценка романа была, в целом, позитивной, и это еще больше укрепляло меня во мнении, что детектив мой отнюдь не плох. Конечно, не всякий читатель рискнет сказать автору в глаза, что его опус – барахло и что читал он его с отвращением и скукой. Не сомневаюсь, что среди моих знакомых есть и воспитанные, вежливые люди, склонные учитывать самолюбие автора и избегать высказываемых вслух резких суждений, но всё же большинства они никак не составляют. Большинство моих приятелей – завзятые критиканы и яростные спорщики, и они скорей с удовольствием ткнут тебя носом во всякий замеченный ими огрех, нежели будут деликатно щадить твои авторские чувства. Так что, если учесть все эти обстоятельства, итоговое мнение читателей о романе можно было считать положительным. Естественно, очень скоро я в ходе наших разговоров о детективах сознался Мише, что сам написал роман, и удовлетворил его горячее желание незамедлительно познакомиться с этим произведением. Сделал я это не без опаски, но с надеждой, что «Пророчица» его не разочарует. Таких, как Миша, знатоков детектива и его – как бы сейчас сказали – «фанатов», среди читавших роман еще не было, а потому его мнение я расценивал как первое суждение квалифицированного – в этом смысле – читателя. Миша меня не подвел: роман ему понравился, и он признал его соответствующим высоким детективным стандартам. Правда, он высказал и несколько критических замечаний, со справедливостью которых я склонен был согласиться, однако оставил текст безо всяких переделок и поправок. Как написано – так написано, пусть уж так и будет. После всех этих, занявших несколько месяцев, событий на одной из наших очередных посиделок Миша признался мне, что когда-то он тоже вынашивал планы написать детектив и что у него есть сюжет – точнее сказать, случай из жизни, который, конечно, требует определенной доработки и расцвечивания творческой фантазией, но который даже в сыром, необработанном виде можно рассматривать как готовую детективную загадку.
И он сделал мне неожиданное предложение, которое привело в конечном итоге – правда, через много лет – к тому, что вы читаете начало этого романа (я надеюсь, что закончу его, и вы сможете его прочитать).
– Давайте я расскажу вам, – предложил Миша, – как это всё было, попросту, без претензий на литературные красоты и ухищрения, а вы на этом материале напишете настоящий детективный роман. У вас получается. А я все равно ничего не напишу: и способностей к этому я в себе не чувствую, и усидчивости во мне явно недостаточно, чтобы осилить такое дело. А жалко, если такой материал пропадет – такие случаи в криминальной практике, наверное, можно на пальцах пересчитать.
Сама идея приниматься за новый роман была для меня совершенно неприемлема – я и от первого еще не отошёл… нет, этого лакомства я уже наелся досыта… Но возможность услышать подробности интересной детективной истории меня, ясное дело, сильно заинтриговала. Да и сам Миша рвался сообщить мне эти подробности. Поэтому мы решили, что сначала он все по порядку расскажет, а потом мы обсудим, что из этого может последовать. Короче говоря: там видно будет.
Справедливо было сказано, что «человеческую жизнь, с деталями, можно, в среднем, рассказать за два часа…» И, казалось бы, рассказ об одном лишь случае из жизни, пусть даже чрезмерно запутанном, не может занять больше времени. Однако на деле оказалось не так: Миша рассказывал свою историю «о бродячем трупе» в течение трех или четырех вечеров с неизбежными перерывами и объявлениями продолжение следует. Конечно, такую не предполагаемую заранее длительность его рассказ приобрел из-за многочисленных отступлений и уклонений от основной линии повествования. Рассказчик постоянно отвлекался на разные не относящиеся к делу, но пришедшиеся к слову подробности, припоминал всякие интересные и смешные случаи из своей жизни тех – описываемых – лет, давал подробные характеристики лицам, появляющимся в его рассказе, часто забегая вперед и сообщая, что с ними происходило в последующие годы. Большинству этих ответвлений и петель с последующими многократными возвращениями к описываемым событиям, всем этим рассуждениям, характеристикам и воспоминаниям не место в романе – как я опасаюсь, он и так будет перегружен моими личными отступлениями от «генеральной линии», – да и основную их массу я просто позабыл за давностью лет… И все же мне кажется, они были не совсем лишними и создавали общую атмосферу жизни в советском НИИ эпохи раннего застоя. Я плохо и лишь извне знаком с обыденной жизнью научных учреждений. Хотя, разумеется, у нее много общего с тем, что происходило во всех прочих советских конторах (в том числе и тех, в которых прошла моя жизнь) – так сказать, всесоюзные «Голубые горы»[1], – но, безусловно, в ней была и своя специфика, так что я могу только надеяться, что смутные воспоминания о Мишиных рассказах, помогут мне избежать грубых ошибок в последующих описаниях.
Дело происходило в начале семидесятых – семьдесят второй или семьдесят третий год – в нашем же городе (который я уже много лет считаю своим), в Институте катализа и электролиза минерального сырья – сокращенно: НИИКИЭМС. Я намеренно дал описываемому НИИ такое, отдающее пародией, наименование: сообщать его истинное название мне не хочется, но и ломать голову над более реалистично звучащим именем я не вижу особого смысла. Основная масса работающих в этом ведомственном научном учреждении занималась чем-то так или иначе связанным с электрохимией: какие-то электроды, растворы, расплавы, изучение которых сулило, по-видимому, огромный народно-хозяйственный эффект. Но ничего я про их занятия не знаю, да и читателю всё это ни к чему – к делу это отношения не имеет. Молодой Миша – он по образованию химик-органик – попал сюда по распределению и уже третий год работал здесь, занимая рядовую должность мэнээса. Младший научный сотрудник лаборатории нестандартных технологий Михаил Григорьевич Стасюлевич – так я решил его поименовать (его реальная фамилия была несколько похожа на эту – довольно редко встречающаяся и как-то отсылающая в эпоху Герцена и Огарева).
Своей работой Миша был тогда вполне доволен. Такой молодой, подающий надежды (по его собственным ощущениям) советский ученый, перед которым открываются широкие жизненные перспективы. Вместо того, чтобы заниматься, как большинство из его сокурсников, ежедневными рутинными анализами в лаборатории жиркомбината или, в лучшем случае, вдалбливать балбесам-студентам какую-нибудь «коллоидную химию», он с воодушевлением трудился над интересной ему научной темой и пользовался всеми благами академической свободы: сам планировал свои исследования, сам их выполнял, сам описывал полученные результаты (уже две его статьи – в соавторстве, конечно, – были приняты в печать!), приходил на работу, когда надо, и уходил, когда вздумается – чем не жизнь для энергичного, настроенного на научную карьеру интеллектуала? Правда, с деньгами было туговато – на жиркомбинате платили существенно больше, – но это ведь всё временно. Вот защитит он кандидатскую, и можно будет рассчитывать на ставку стэнээса[2], что должно разрешить почти все его материальные проблемы. Зато в остальном всё более или менее приемлемо. Начальство не слишком вредное и занятое какими-то своими начальственными делами – ему не до тебя. Не мозоль ему глаза и не приставай с требованиями и просьбами – про тебя и не вспомнят до той поры, когда надо будет сдавать отчеты. В лаборатории, в основном, такая же молодежь. Всё попросту. Шум, разговоры, обсуждение своих и чужих экспериментов, прочитанных статей, шутки, болтовня на разные темы, бесконечные чаепития, перетаскивания с этажа на этаж тяжеленных лабораторных столов и еще более тяжелых приборов, обходы соседних лабораторий, в каждой из которых уже есть знакомые, с просьбами отсыпать или отлить нужного реактива, питье чая у соседей… Ну и, конечно, выезды на овощную базу или в прикрепленный колхоз на уборку уходящей под снег морковки, комсомольские и профсоюзные собрания, ленинские зачеты и субботники по уборке территории, стенгазеты и художественная самодеятельность к праздникам – обычная жизнь, как у всех. Работать, конечно, надо. Приходится и опыты ставить, которые могут затянуться до поздней ночи, и в библиотеке сидеть целыми днями, просматривая до полного отупения реферативные журналы, – и много чего надо. Но ты сам решаешь, что, как и когда ты будешь делать, – а это главное. По крайней мере, именно так смотрел Миша на свою жизнь в те годы.
