Женщина сверлила меня взглядом поверх очков, ожидая продолжения. Можно подумать, все то, что я наговорил, не имело ни малейшего смысла и не выражало моих намерений.

Моргнув, я затянул новую песню:

— Где же, спросил я себя, могла остановиться любимая кузина моей матушки в таком городке, как Стерн-Бей? Где же, как не в самой прелестной из здешних гостиниц? Вот оно! Поэтому-то я пришел сюда, стою перед вами и спрашиваю: действительно ли упомянутая дама поселилась здесь?

Уж это должно было пробиться к ее сознанию — и, несомненно, пробилось, ибо первая же фраза — «Как зовут эту леди?» — была произнесена строгим учительским тоном, от которого моя кровь и прежде-то стыла в жилах, а теперь и подавно: я понятия не имел, как ее зовут.

— У нее сразу несколько имен… — неуверенно начал я, ломая голову в попытке вывернуться. — Знаете, как у испанцев? Она могла записаться под фамилией Ларсон, с «о» во втором слоге…

Я ждал, барабаня пальцами по дубовой стойке, пока женщина перелистывала журнал регистрации. Почему из множества самых разных фамилий я выбрал «Ларсон»? Откуда мне знать! Верно, по тому же принципу, что и «Бенбоу»: просто она первой пришла мне на ум.

— Увы, — сказала женщина и подняла взгляд.

— Тогда, может… — выдавил я и протянул руку к журналу. — Позвольте-ка я сам взгляну.

Она помедлила, но не найдя веской причины прятать от меня свои записи, развернула ко мне журнал и придвинула его поближе. Моя невинная просьба ничем ее не насторожила, а кроме того, вероятно, женщина не захотела расстраивать посетителя, лишив его матушку возможности свидеться с обожаемой кузиной. Потом моя визави вернула очки на переносицу и фыркнула.

Удастся ли мне вытянуть счастливый жребий? Я ведь не знал нужного мне имени. Что за комедию я ломаю? Каучуковый слон был единственным ключом к разгадке этой безумной шарады, но упоминание о нем не принесло желаемого результата. Стоит мне вновь заговорить об игрушке, и женщина тут же позовет констебля — в итоге я завершу расследование надежно привязанным к железной койке в одной из палат Колни-Хэтч[15]. Я будто барахтался в безбрежном море, тщетно пытаясь отыскать хоть соломинку, чтобы удержаться на плаву.

Бегло пролистав список гостей, я собрался было поблагодарить хозяйку и уйти не солоно хлебавши, как в глаза мне бросилась знакомая фамилия: Пьюл. Леона Пьюл.

Тут я понял, кем был тот безумец в кэбе. Понял, кто его мать, и не только это, но и тысячу других вещей, которые не замедлили обратиться двумя тысячами новых тайн и загадок. Уиллис Пьюл — вот кто завладел моим слоном! Мне следовало узнать его, но ведь с той поры, когда он возжелал Дороти, мою жену, тогда еще невесту, и вознамерился подло увести ее, минули годы. Допустить, что в сердце этого ужасного человека разгорелась хоть искра любви, я никак не мог. Помнится, сообразив, что Дороти никогда не станет принадлежать ему, Пьюл рехнулся от ревности и едва не угробил кучу народа. В ту пору он был подручным доктора Нарбондо, но они повздорили, и последний раз Уиллиса Пьюла видели в коматозном состоянии (к тому времени он окончательно съехал с катушек) в повозке Нарбондо, увозившей его в неизвестном направлении, навстречу неопределенной судьбе.

Я запомнил номер, где остановились мать с сыном. Они еще не съехали и, вполне вероятно, находились сейчас у себя, наверху. Интересно, а как трактовать тот нелепый случай, когда сидевший в кэбе Пьюл отнял у меня слона? Он решил поиграть со мной или поиздеваться? И не Уиллис ли стрелял в того попрошайку? Я поблагодарил женщину за стойкой и, отойдя, начал неспешный подъем по плохо освещенной лестнице: мне думалось, что по расположению 312-го номера я сумею понять, можно ли выстрелом из его окна уложить человека на далекой обочине.

Признаюсь честно: меня прямо-таки распирала самонадеянная гордость за содеянное, ведь я «напал на верный след». Стоило бы еще проследить связь между дедом Пьюла и Нарбондо-старшим, которая, если я правильно улавливаю суть вещей, как в зеркале отражала взаимоотношения между Пьюлом и горбатым доктором. При чем тут, однако, Хиггинс? Что, если он напал на след утерянных алхимических записей, сыгравших трагическую роль в судьбе семьи миссис Пьюл? Не ему ли пришла в голову мысль оживить Нарбондо, чтобы с его помощью отыскать их? И теперь все они, похоже, скрываются в этом городке или где-то поблизости, шантажируют правительство с помощью машины лорда Келвина и, предвкушая богатый выкуп, медленно размораживают доктора Нарбондо в ледовом хранилище…

В этот момент я вновь ощутил острейшее одиночество и пожалел, что Сент-Ив и Хасбро, занятые сейчас чем-то другим, не смогут поддержать меня в моих изысканиях. Ступеньки скрипели под ногами. Лучи закатного солнца, просачивавшиеся сквозь грязные стекла, почти не освещали лестничную клетку, и над моей головой сгущались тени, которые, казалось, с нетерпением ожидали, когда я поднимусь на сумеречную площадку третьего этажа, чтобы напасть.

Пустой коридор тянулся вправо и влево. Номер 312 мог находиться, где угодно, но это, в принципе, было уже не важно, так как я сразу понял — окно на лестничной площадке вполне подходит для прицельной стрельбы по прохожим. Железные петли двойной рамы совсем проржавели. Я осторожно опустился на четвереньки и в тусклом свете стал осматривать пол. Он был чисто выметен за исключением небольшого участка в самом углу, справа от плинтуса, где обнаружились мельчайшие хлопья ржавчины. Окно открывали нечасто, но в последний раз — совсем недавно. О том же свидетельствовала и отчетливо различимая на лакированном дереве подоконника дуга свежей, не затянутой пылью царапины — видимо, кому-то пришлось приложить силу, чтобы добиться своего.

Я опустил шпингалет и потянул, но старая оконная рама, основательно разбухшая от морского воздуха и сырой весенней погоды, даже не шелохнулась. Со второй попытки мне, однако, удалось оттянуть ее настолько, что я смог просунуть пальцы в образовавшуюся щель. Я дернул раму на себя и уже без особого труда распахнул окно, углубив царапину на подоконнике. Затем я высунулся наружу и в сгустившихся сумерках всмотрелся в уходившую вдаль аллею, где окончил свои дни бедняга-нищий.

Долетавшие до меня звуки вечерней жизни маленького городка показались мне весьма приятными. Легкий бриз, дохнув мне в лицо, разогнал мрачные думы, в которые я невольно погрузился, поднимаясь темной лестницей. Отсюда мне удалось разглядеть даже огни «Короны и яблока» — и я с радостным предвкушением подумал об ожидавших там меня ужине и кружке пива. Но стоило мне опустить глаза на мощенный булыжником внутренний двор, и я с содроганием вспомнил об опасности, подстерегавшей меня под самыми разнообразными личинами. Воображение совсем разыгралось: я вдруг представил, как чьи-то руки толкают меня в спину и я, кувырнувшись, лечу головой вперед… Я быстро отпрянул от окна — чем черт не шутит! Не иначе, бомба в корзине так на меня подействовала.

Во всяком случае, я выяснил все, что хотел. Даже если теперь я, постучавшись в дверь под номером 312, встречусь лицом к лицу с матерью и сыном, это не даст мне ровным счетом ничего, поскольку я понятия не имею, чего, собственно, добиваюсь. Лучше подумать об этом за ужином.

Я с усилием закрыл окно, выпрямился и повернулся к нему спиной, рассчитывая тихо спуститься по лестнице и уйти. Но тут прямо передо мной из темноты появилось мертвенно-бледное лицо миссис Пьюл, женщины из лавки мистера Годелла: не мигая, она пристально смотрела на меня.

От неожиданности я издал не то хрип, не то стон, — и ее одутловатое лицо скривилось в пустой и холодной усмешке, начисто лишенной всякого следа радости. В руке она держала револьвер, нацеленный прямо мне в грудь.

Мы прошли по коридору. Черт! Видно, мне все же придется зайти к ним в номер, хотя, честно сказать, эта идея не особенна меня прельщала. Что сделал бы на моем месте Сент-Ив? Повернулся бы и разоружил ее? Стал бы заговаривать ей зубы, выясняя, что за дичь у нее на уме? Убедил бы одуматься, воззвав к здравому смыслу? Я же не знал, с чего начать. Думается, Сент-Ив не угодил бы в такую переделку из-за собственной неосторожности.