Люди на шлюпе, не исключая и Парсонса, высыпали на палубу и наблюдали за дикой агонией воздушного шара с двумя пассажирами, которые отчаянно за него цеплялись. Со стороны могло показаться, что шар рвут на части разгулявшиеся духи стихий. Так, по большому счету, и было: в роли духов выступали две мощные силы — нагретый воздух и магнетизм — днище корзины, утяжеленное для остойчивости железными ободами, угодило в жесткий электромагнитный захват машины лорда Келвина.

Под треск раздираемой парусины и свист лопнувших тросов корзина ухнула вниз и начала погружаться. Пассажиров захлестнула шальная волна, и миг спустя оба оказались в воде. Спасая свои жизни, Сент-Ив и Хасбро вступили в борьбу с морской стихией — энергичными гребками они устремились к видневшемуся вдалеке шлюпу; гвозди в подошвах их ботинок, выдираемые чудовищной силой, один за другим уносились в глубину. Сент-Ив пожертвовал машине свой складной нож, сохранив в целости карман брюк, а может и сами брюки.

Лишь отплыв на приличное расстояние от лопающихся тросов и мечущегося над водою шара, они смогли оглянуться.

Корзина минуту-другую плясала у поверхности воды, а затем медленно стала погружаться, но в итоге зависла на приличной глубине, так и не достигнув дна: затонуть ей не позволял легкий плавучий материал стенок. Воздушный шар распластался по поверхности моря — на нем будто отплясывал что-то удалое незримый великан; временами слышались пулеметные очереди — это нагретый газ раздирал швы оболочки и со свистом вырывался в атмосферу. Прошло совсем немного времени, и лишенная воздуха, набухшая в воде парусина последовала за корзиной. Теперь на поверхности моря виднелись только головы Сент-Ива и Хасбро, которые плыли к шлюпу, уже сомневаясь в успехе. Они, вероятно, утонули бы, если академики не отправили бы за ними лодку. Парсонс, который прекрасно это понимал, приветствовал их на борту, от души посмеиваясь в бороду.

— Вот это зрелище! — воскликнул ученый секретарь Академии, когда Сент-Ив, шатаясь от усталости, направился в указанную ему каюту. — Не припомню столь поучительного образчика применения научного метода на практике. Надеюсь, вы тщательно вели записи! Я видел на вашем лице, мой друг… да-да, даже на таком расстоянии… выражение подлинно научного озарения! Будь я художником, непременно сделал бы набросок на память…

Парсонс, не смолкая ни на миг, всю обратную дорогу до Дувра донимал бедного Сент-Ива своими насмешками. Но цель профессора была достигнута: теперь прыгающие в волнах красные буйки отмечали точное местонахождение пресловутой машины.

Волею судеб и я, и мои друзья находились в воздухе одновременно: они прочесывали пролив в поисках машины, а я направлялся в Стерн-Бей и, оглядывая из иллюминатора гондолы дирижабля серую поверхность моря, ощущал себя полновластным хозяином своей судьбы.

Пока я бездельничал в Норвегии, до меня дошло, наконец, для чего нашим недругам понадобилось льдохранилище. После моей встречи с капитаном Боукером прошло много дней, и за это время все могло измениться. Как бы я ни торопился, не исключено, что по прибытии выяснится: лед злодеям уже ни к чему, а их самих и след простыл. Но, с другой стороны, у меня оставался шанс что-нибудь еще выяснить и показать себя.

По прибытии в «Корону и яблоко» я убедился, что Сент-Ив и Хасбро еще не вернулись с воздушной прогулки. Парсонс тоже отсутствовал, и вынужденное одиночество подействовало на меня угнетающе. Уж лучше компания Парсонса, чем никакой. Я сидел на кровати, размышляя, не выпить ли пинту-другую пива, чтобы затем завалиться спать и тем самым уклониться от своих обязательств. Пусть выпивка и сон — неважное средство от одиночества, они все же… Тут мне вспомнилось, как, сидя на той же кровати, я услыхал роковой стук в дверь; никто не даст гарантии, что, пока я сплю, за моей спиной не будут твориться какие-то страшные дела. Дверь может тихо распахнуться, и в комнату бильярдным шаром вкатится адская машина с шипящим запалом…

Сон как рукой сняло. Чем же тогда заняться? Схожу-ка я проведаю капитана в этом его леднике. Притворяться Эбнером Бенбоу уже смысла нет, хотя почему бы мне не попробовать изменить свою внешность? Накладной нос и парик сделают меня неузнаваемым. Немного подумав, я отверг идею с перевоплощением, подозревая, что наши недруги чего-то подобного от меня и ждут. У меня на руках оставался лишь один, но весьма крупный козырь: мало кто знает о моем возвращении в Стерн-Бей.

Я как следует подготовился к встрече с капитаном, но предпочел не рисковать понапрасну: прошел через весь третий этаж к пожарной двери с обратной стороны гостиницы и спустился по скрипучим ступенькам в заросший дворик. Боковая калитка вывела меня прямо на берег моря. У ветхого причала, сколоченного из гнилых досок, качалось с полдюжины лодок; пирс уходил в залив ярдов на пятьдесят и в самом конце обрывался нагромождением свай, криво торчащих из воды. Кругом ни души.

Было время отлива, обнажившего покрытую галькой отмель, которая тянулась вдоль сложенного из камней волнолома. По ней-то я и зашагал, рассчитывая войти в городок на приличном расстоянии от гостиницы и спутать все планы соглядатаям: если увижу кого-то, кто глаз не сводит с крыльца «Короны и яблока», подойду поздороваться.

Одолев сотню-другую ярдов, я перебрался через волнолом и по узкому дощатому настилу протиснулся между двумя небольшими домиками с заросшими плющом стенами. Где-то неподалеку пал от случайной пули нищий старик, который так и не успел выклянчить у меня монетку. Далее я намеревался направиться к хранилищу льда, но приоткрытая дверь «Пинты пенного» заставила меня сменить приоритеты.

Дело в том, что мне так и не удалось выяснить, обитает ли мой игрушечный слон в одном из номеров «Пинты», потому, главным образом, что, увлекшись игрою в сыщика, я спасовал перед женщиной за стойкой. Она же, вне сомнений, быстро распознала во мне набитого дурака. По правде говоря, в подобных обстоятельствах я легко смущаюсь, а стоит мне смутиться, и я уже ни на что не годен. Но в этот раз все будет по-другому. Я свернул к гостинице, поднялся на веранду и вошел в холл. Женщина, как я и надеялся, сидела на своем месте и занималась разбором счетов. Кажется, она меня даже не узнала — скроила недовольную мину на мое сердечное: «И снова здравствуйте!»

Потом, сдвинув на кончик носа очки, женщина уставилась на меня и весьма нелюбезно поинтересовалась:

— Что вам угодно?

Выходит, несмотря на всю ту канитель, которую я устроил здесь несколько дней назад, она полностью меня забыла. Это заставило меня сменить тон. Какого черта я с ней любезничаю? Терпеть не могу надменной снисходительности в людях, особенно у клерков и официантов, — у тех, кто не имеет перед тобой решительно никаких заслуг, кроме того прискорбного факта, что не ты их обслуживаешь, а наоборот. Собственно говоря, кто эта женщина, если не служащая? И кто наделил ее правом говорить со мной свысока? Даже если она владелица заведения, это не дает ей повода так важничать.

— Послушайте, — сказал я, опершись о стойку. — Я разыскиваю одну особу и ее сына. Уверен, что они остановились у вас или, во всяком случае, жили здесь еще неделю назад. Внешне они удивительно, я бы даже сказал, пугающе схожи. Сын — а ему на вид лет под тридцать — постоянно носит с собой игрушку: каучукового слона, который умеет реветь.

— Реветь? — переспросила она, видно, ничего более не усвоив из моей маленькой речи. Упоминание о физиологических подробностях, вроде издаваемых слоном звуков, пагубно сказалось на ее способности понимать чистейший английский язык и любые доводы логики.

— Да бог с ним, с этим ревом, — отрезал я, теряя терпение. — Забудьте вы о нем!

Хвала богам, я вовремя спохватился, припомнив, как галантно общался Сент-Ив с хозяйкой «Короны и яблока». «Будь с ней помягче», — дал я себе совет и скроил любезную улыбку.

— Не в слоне дело. Меня интересует не слон, а женщина с сыном. Видите ли, она кузина моей матери. Я получил письмо, и в нем говорится, что эта женщина и ее сын… Кем, бишь, он мне приходится? Четвероюродным братом?.. Что малютка Билли, как мы звали его когда-то, хотя это не его имя, не настоящее… Ну так вот, что они здесь на отдыхе, и я не успокоюсь, пока не выясню, как у них дела.