========== Часть 1 ==========
Я даже не поняла, в какой момент начала чувствовать что-то к своему учителю иностранных языков.
Всё было как обычно, тётушка по утрам отвозила меня в старшую школу. Там я обедала, училась на отличные оценки, общалась с немногочисленными подружками и, в общем, нормально проводила время ровно до тех пор, пока добрую учительницу-старушку миссис Кэмпбелл не заменили на какого-то неизвестного нам мистера Нильсена, что только недавно окончил университет и теперь должен был набирать опыт в нашей лондонской старшей школе. Заведения в его родной стране, Швеции, очень продвинуты в вопросах образования и требуют достаточного опыта работы, поэтому в нашей школе он застрял точно надолго. Но это было только к лучшему, никто из преподавателей не знал языков в таком идеале, как он. Шведский, немецкий, французский, английский — он свободно разговаривал на этих языках, ориентировался в грамматике и лексике, как рыба в воде, и жаждал делиться своими знаниями с другими студентами. Он рассказывал разные истории, шутки, иногда на всех языках сразу, смеялся вместе с нами и вообще знал подход к детям. Наверное, потому что не сильно превосходит нас в возрасте. Ему было всего двадцать пять.
Зачастую такие уроки очень даже помогали. Самые проваленные в этих предметах ребята внезапно начинали понимать все нюансы, сложности, быстро запоминали слова и обороты.
Но это точно не мой случай. Я была уверена, что во французском языке полностью безнадёжна, так как даже после длинных пар у мистера Нильсена никак не могла выучить ни слова, а в этих дурацких вдохах-выдохах, честное слово, чёрт ногу сломит! Я была круглой отличницей по всем предметам, но день ото дня мой преподаватель, играя желваками на скулах от моего произношения, ставил мне утешительное «удовлетворительно» за старания и красивые глаза. И мне от этого было жутко стыдно, тем более, что он точно не упускал момента как-то меня подколоть насчёт этого.
И что бы я не делала, каких бы репетиторов не нанимала тётя, какие бы учебники я не открывала, все мои усилия будто бы самоуничтожались или умножались на ноль, стоило мне оказаться перед мистером Нильсеном. Щёки пылали ярко-красным, язык заплетался, а по телу проходили волны жара, подогревавшие мою злость к преподавателю за то, что он с наглой ухмылочкой почти смеялся надо мной и моими стараниями угодить ему и его требованиям, и к языку тоже за то, что он такой сложный.
Я отсекала любые попытки здравого смысла признать, что у меня есть очень неуместные чувства к этому мужчине. Каждый раз убеждала себя, что меня не интересует его обворожительное тело, скрытое под классическим костюмом, не интересует его мягкий голос, что каждую пару приятно обволакивает мои ушки, не интересует то, сколько всего интересного он знает, не интересует и то, что у нас так много общего, хоть мы и кажемся совершенно разными. И меня категорически не привлекает возможность риска в моей жизни. Жадно целоваться в его кабинете, пока в классе сидят ученики и ученицы, тайно улыбаться друг другу во время лекций и, наконец, проводить время у него на руках, тереться бёдрами о его пах, тихо постанывать и специально дразнить короткими юбочками и глубокими декольте. Это было бы лучшимхудшим решением в жизни.
Я не могла перестать о нём думать. Мой преподаватель, словно в навязчивая идея, сидел у меня в голове, не давая нормально мыслить. Господи, из всех парней, окружающих меня, мне повезло запасть на того, с кем мне никогда не будет суждено быть вместе! Он — взрослый, респектабельный человек, пусть и только что окончил универ, а я лишь школьница.
***
Я снова сидела в его аудитории спустя месяц и с ужасом глядела на билет, который мне достался.
Мистер Нильсен был не только виртуозом в вопросах языков, но и умел выдумывать для нас интересные задания. Например, сегодня для экзамена он выбрал интересный и очень простой метод: все билеты он разделил на три языка. Отвечаешь на пять вопросов — получаешь зачёт по всем остальным автоматом; отвечаешь на три — придётся ответить и по другим языкам. А не ответишь ни на один — завал и пересдача.
Я особо не задумывалась над его экзаменом, тем более, что вероятность вытянуть именно «французский» билет равнялась одной трети. Шведский и немецкий давались мне хорошо, по ним у меня стояла твёрдая «отлично», так что я была уверена, что без проблем сдам и уйду домой с чистой душой. Но на всякий случай надела счастливые гольфы, которые, как ни странно, работали только если на мне не было белья. Такой способ мне помогал не единожды, и со временем я даже приучилась чувствовать себя уверенно без трусиков под предусмотреной школьным дресс-кодом юбочкой.
И вот, я, вооружившись уверенностью в себе и счастливыми гольфами, открыла дверь кабинета. Мистер Нильсен с важным видом осмотрел меня с ног до головы и указал на лежащие перед ним перевёрнутые билеты. Пару раз глубоко вздохнув, я подошла к столу и вытянула бумажку, слегка сжав её в кулаке. Сев за парту, я постаралась угомонить рвущееся наружу сердце непонятно от чего: от экзамена или от внимательного взгляда моего учителя, устремлённого на меня. Я бегло взглянула на него и заметила, что его пухлые губы растянулись в привычной насмешливой улыбке. Я не особо придала этому значения и развернула кусочек бумажки с напечатанными на нём буквами. В эту же секунду я зажала себе рот ладонью, стараясь не выдавать своего искреннего недовольства, удивления и парочки матерных слов, за которые меня бы точно выпорола тётушка.
Теперь я думала о том, как же мне выбраться из этой чёртовой ситуации. Передо мной лежал злополучный билет по французскому. Напечатанные буквы весело прыгали у меня перед глазами, не давая спокойно читаться, а глаза преподавателя с хищным удовлетворением смотрели на меня, я чувствовала, что мои щёки начинали пылать. В аудитории стояла почти мёртвая тишина, нарушаемая только чьим-то сосредоточенным дыханием и царапанием ручки о подготовленный заранее листочек, но я сидела, словно вкопанная, так и не решившись пошевелиться.
Я попыталась собраться и сосредоточиться на вопросах, попытаться понять хоть что-то, но минута за минутой в моей тетради появлялись только штришки, зачирканные слова и непонятная логика из головы, которую я пыталась перенести. Но потом я начала слушать, как он подзывает к себе учеников и те с удовольствием отвечают ему на разных языках. Паника полностью охватила меня и я схватилась за голову, судорожно соображаю хотя бы что-то. И когда на меня наконец-то снизошло озарение…
— Агата Харрис, — слегка насмешливо назвал моё имя мистер Нильсен и я подняла голову.
Аудитория была уже пуста. Я поняла, что осталась наедине со своим преподавателем, и теперь он точно на мне оторвётся, как будто только этого и ждал.
— Захватите с собой тетрадку, — бесстрастно сказал он, выпрямляя спину, — я хочу посмотреть, чем вы занимались на экзамене.
По моей спине пробежался неприятный холодок. Что же я ему покажу? Свои каракули и зачёркивания? Он же теперь мне проходу не даст!
Я встала, на негнущихся ногах подошла прямиком к его столу и села на небольшой стульчик, стоящий рядом. То краснея, то снова бледнея, положила свою тетрадь перед ним, на что он слегка усмехнулся и сказал что-то невнятное вроде «послушная». Я боялась смотреть ему в глаза, поэтому сосредоточенно упёрлась взглядом в пол, замечая, наверное, каждый изъян в нём. Он же рассматривал мои каракули и, казалось, ещё пара секунд — и он рассмеётся в голос, громко и заливисто, так, насколько позволял его мягкий и одновременно уверенный голос. Но он молчал. Пока что молчал.
— Я разочарован, Агата, — сказал он, а каждый мой нерв болезненно сжался. — Вы лучшая ученица по всем предметам, я не ожидал, что вас так сильно завалит столь лёгкий язык, вроде французского.
— Я…
— Слова излишни, мисс Харрис, — перебил он меня. — Я вижу, что вам нужны индивидуальные занятия.
— Но, мистер Нильсен, тётя уже оплачивала мне репетиторов…
