========== Гиана ==========
Ученица казалась самой обычной неудачницей. Реборн даже поначалу поверил увиденной картинке: в конце концов, что может скрывать школьница? Счёт в банке? Связи с Триадой? Сейф с украденными произведениями искусств? Не смешно.
Он взялся неумолимо натаскивать её на роль Десятого Босса, не особо веря, что Внешний советник и Девятый позволят ей управлять Вонголой на самом деле. Слишком хорошо знал старого друга Тимотео. Скорее уж был готов поверить, что девчонку удачно выдадут замуж, да хоть бы и за того же Занзаса.
А потом однажды ночью он проснулся – а Тсуны в комнате не обнаружил. Реборн обыскал дом, так и не найдя ученицу, а вернувшись, увидел мирно спящую на кровати Тсуну. Действительно спящую, а не притворяющуюся.
На устроенный допрос девочка реагировала, так искренне удивляясь, что киллер почти поверил, что она не знает, о чём речь. Но когда Тсунаёши пропала снова… И снова… Это был вызов. Периодичность таких исчезновений вычислить было сложно, временные промежутки совершенно разнились, поэтому репетитор даже спал в полглаза, поставив ловушки, которые разбудят его при случае.
Его старания увенчались успехом. В одну из ночей он проснулся, когда девочка встала с кровати. Была зима, снег припорошил землю, холодно было даже под одеялом. Тсуна встала, в одной пижамке, даже не ёжась от холода. Её девичья фигурка, ещё только формирующаяся, закрыла заглядывающую в окно полную луну. Савада бесшумно вышла из комнаты, Реборн, чуть погодя, – за ней. Ученица шла так тихо и легко, как ей никогда не удавалось днём.
Полный предвкушения, что вот сейчас-то он узнает секрет Савады и как следует отыграется на ней за всё, Реборн крался за девочкой. И был немало удивлён, когда Тсуна полезла на крышу. Зимой. Босиком и в пижаме. А она уверенно шла к краю.
«Что за чёрт?»
Реборн уже собирался окликнуть её, как девочка сама замерла на миг, повернув голову и будто прислушиваясь. И глаза её были закрыты. Это всё усложняло. Если Савада лунатит и её разбудить прямо сейчас, девчонка может и навернуться с крыши от испуга. Но как увести её отсюда? Сделав пару быстрых шагов и опасно балансируя на краю, Тсуна вскинула руку вверх, сложив ладонь лодочкой. Полная луна, бледно-жёлтый кругляш, удобно устроился в ладони. Это было даже красиво.
А в следующую секунду Тсуна просто шагнула вперёд. Преобразованный в подобие батута Леон едва не полетел ей вдогонку… Но он не понадобился. С изумлением смотрел не верящий в чудеса киллер на то, как тонкая фигурка, подсвеченная слабым светом луны, стояла в воздухе так же спокойно, как и на крыше. Шаг, ещё один, Тсуна на несколько метров поднялась по невидимой лестнице, прежде чем непринуждённо сесть. А потом бледные пальцы принялись вылавливать из воздуха светящиеся лучи. Из лучей-нитей те же пальцы, обычные, человеческие, днём неуклюжие и оставляющие помарки в тетрадях, принялись что-то плести, и вот – на коленях девочки уже мерцает невесомая ткань.
Реборн смотрит и его пробирает, детское сердечко его проклятого тела заходится в частом стуке. Киллер не сомневается, что сейчас видит чудо из старых сказок. Он не эстет и не ценитель искусства, ему безразлична навязанная ученица, чужда жалость и снисходительность, но работа лунной мастерицы выглядит по-настоящему красиво.
Миг или вечность спустя Тсуна спускается по небесной лестнице как королева во время приёма. На плечах её тает лунный плащ. Вслед за ней киллер возвращается в комнату и на следующее утро молчит. Савада ничего не помнит. Реборн не может смотреть на её обычную неуклюжесть, гоняя в три раза больше на тренировках.
Несколько раз ему удавалось подглядеть за работой юной феи. В том, что человеческого в Тсунаёши немного, по крайней мере, во время ночной работы, репетитор не сомневается. Каждый раз он смотрит, чувствуя, как наполняется восторгом сердце, с каждым разом и днём замечает в лице Тсуны всё более тонкие, нечеловечески прекрасные черты. Реборн знает, куда смотреть, но для всех остальных она остаётся прежней Тсуной, и это ощущение причастности к тайне, недоступной даже самой девочке, согревает душу.
Но проклятое любопытство не отпускает киллера. Он разгадал лишь часть загадки, ему хочется знать больше: зачем, почему, как?.. А у кого спросить о дочери, как не у матери?
– Маман, вы не замечали, что Тсуна уходит куда-то по ночам?
Нана замирает. Откладывает в сторону ложку, которой помешивала их будущий обед. И констатирует:
– Ты видел, Реборн.
Он не собирается отпираться:
– Да.
– Часто? – Нана поджимает губы в ответ на кивок, смотрит с тревогой. – Не ходи больше, не смотри. Она пока учится, а как осознает себя, сумеет и ткать, и прясть. И ей будет всё равно, что. Тебе не нужно быть там в этот момент.
Детское лицо выразительно, потому Нана легко читает на нём скепсис и нежелание отказываться от увиденного чуда.
– Ты ведь меня не послушаешь?.. Хорошо, дело твоё, Реборн. Запомни только: как бы ни было плохо, не окликай её, не зови по имени. И не называй своё.
Это предупреждение, отлично вписывавшееся в сюжет сказок о Дивном народце, ничего не объясняло, а дальше женщина говорить отказалась. Реборн всё так же редкими ночами следил за тем, как тонкие пальцы сплетают золотую ткань.
Когда исполняется предупреждение Наны, у него не остаётся времени пожалеть о своём выборе. Так же легко, как Тсунаёши ранее собирала лунные лучи, она вытягивает что-то из самого Реборна, кажется, не заметив разницы. Тянет, тащит переливающуюся жёлтым солнечным огнём нить, иногда переплетающуюся с чёрной нитью проклятия, и это почти не больно, но невыносимо мучительно чувствовать, как на живую вытягивают твою сущность. Самое главное, что Реборн не хочет и не может скрыться от сияющих золотых глаз, с восторгом и ужасом наблюдая за творением новой ткани.
Пламя, проклятье Аркобалено – такая мелочь на самом деле. А вот когда девушка зацепляет воспоминания о Луче, Арии, Юни становится действительно больно.
– Тсуна, – хрипит мужчина, не обратив внимания, что выглядит уже далеко не как младенец.
И взгляд, до того устремлённый сквозь него, вдруг становится озадаченным. Несколько мгновений она смотрит на него со смутным узнаванием, а затем девушка легко сбегает к нему, кладёт руки на плечи.
– Имя моё называешь? А целиком произнести – сможешь?
Запрет Наны запоздало отзывается в памяти.
– Тсу-на-ё-ши, – и сейчас почему-то знакомое и привычное имя не хочет слетать с языка, с трудом проговаривается.
Она кивает.
– Хорошо. Можешь, значит, подходишь… Мать моя отца моего пожалела. Как я сейчас стала прясть, а начатое так просто не бросишь. Мама связала судьбу отца и свою – стала ему женой и по нашим законам, и по человеческим, меня родила беспамятной до поры до времени и силы своей лишилась, потому что предал её отец. Я такой судьбы себе не желаю. И ведь наверняка предупреждали тебя не ходить за мной, нам ведь разницы нет, что прясть. Моё условие другим будет: имя своё назовёшь, настоящее, а не прозвище. Залогом жизнь твоя и останется. Ни словом, ни делом меня предать не сможешь, не погибнув. А до тех пор и перед нашим народом, и перед людьми будешь считаться моим супругом.
Реборн смотрит в мерцающие золотом глаза и понимает, что вляпался в сказку, и винить в этом некого, только своё неуёмное любопытство. А ещё Тсунаёши не спрашивает, и выбор у него не велик. А Реборн хочет жить и оставаться собой. Когда-то невеста из Дивного народа была для кого-то поводом для зависти, только недолго длятся подобные браки: у каждого будет условие, а человеческая натура не даёт их соблюсти.
Придётся ему уходить из мафии. И невесту, самолично втравленную им в игру Девятого, из-под удара выводить. Реборн смотрит в нечеловечески прекрасное лицо и шепчет своё имя. Настоящее.
========== Ошибка Аркобалено ==========
Семь Аркобалено, злых и уставших, выглядевших, как младенцы, собрались в баре. Прошёл месяц с того мига, как они оказались прокляты, и весь месяц каждый из них искал способ вернуть себе прежний облик. В баре детей не хотели принимать только в первую их встречу, но после того, как озлобленные киллеры разогнали всех посетителей и наставили на персонал пистолеты, спорить не решались. И даже послушно приносили алкогольные напитки. По Сицилии медленно распространялись слухи, что семеро сильнейших киллеров превратились в детей…