По пути между Иерисосом и городком мы остановились у какой — то часовни, и все наши спутники, увлекая нас за руки за собой, бросились скорее внутрь, крестясь и отбивая счастливые поклоны. Оказалось, это сооружение было воздвигнуто две тысячи лет назад на том месте, где, скрываясь от преследования тогда ещё не крещёных греков, апостол Павел ушёл по подземным естественным катакомбам от верной смерти и вышел к морю за несколько километров отсюда. Так нам объяснил толстый старик. В часовне в отдельном боковом проходе стояла вода по щиколотку, которую, крестясь, испили все мы, зачерпывая ладонью с колена. Тут и начинался маршрут апостола Павла, о котором я уже знал, так как немного изучил христианскую тематику с позиции исторического объективизма. Знал, что звали его в догреческий период не Павлом, а Шаулем, он сам в своё время преследовал первых христиан, был воинствующим фарисеем, но по пути в Дамаск был ослеплён яркой вспышкой с небес, услышал голос Иисуса и уверовал в него.

Интересно, какую дурь они тогда курили?..

Короткое пребывание в этом месте поразило меня снова. Это был уже второй случай после обнаружения церковного песнопения в радиомагнитоле нашего пежо. Необычным было всё. Удивительная прохлада внутри часовни. Ощущение отдохновения и покоя, снисходящее на тебя после изнуряющей жары, преследовавшей нас всё путешествие. Никогда не запираемые двери часовни, несмотря на наличие явных материальных ценностей внутри. Тут я вспомнил заброшенные и разграбленные дочиста церкви Костромской области, которые мы облазили с женой, путешествуя по тем местам ещё до свадьбы. Здесь же были и древние иконы, и укрытый сусальным золотом иконостас, и много денег, оставленных случайными прихожанами. Никому и в голову, наверное, не приходило позариться на святое добро. Воистину православная страна!

А ещё нас поразила вода в боковом проходе уходящего под землю тоннеля. Она оказалась очень вкусной. Мы черпали её ладонями под светом мобильников прямо со ступеней в начале тоннеля. Тут, наверное, было неглубоко, но ступать в эту воду уже много лет никто не осмеливался из трепетного уважения к событиям двухтысячелетней давности. Вода была как будто сладковатая и такая свежая, что просто захватывало дух!

Полуанглофонный старик долго подбирал слова и всё — таки смог нам объяснить, что греческие учёные когда — то налили в эту воду специальный пигмент и проследили маршрут его движения: пигмент вышел в скалах на берегу моря на Афонском полуострове, что подтверждает историю бегства Павла от преследователей и его спасения. Наши спутники были невероятно горды этой короткой экскурсией. И, казалось, даже не тем, что показали нам эту часовню, а больше самим фактом, что им удалось в суматохе дел лишний раз забежать сюда и испить святой воды.

Городок оказался очаровательным селением на крутом склоне у моря — десять улиц вдоль моря, десять улиц поперёк — от моря наверх по холму. Нас привезли к большому двухэтажному белому и на вид очень бедному дому, над которым развивалось два флага — чёрный и жёлтый. Оказалось, это флаги православия и самого монастыря. Этот дом принадлежал монастырю и фактически был бесплатной гостиницей: сюда приходили паломники, могли ночевать здесь, а если надо — жить несколько дней, и отсюда они уходили с ночным провожатым в монастырь.

Городок малоприметен на карте, и имя его, наверное, мало кому известно. Как утверждают местные жители, он расположен именно в той бухте, в которую когда — то вошли корабли персидского царя Ксеркса и где в первой атаке они были отбиты и сожжены спартанцами, то есть греческим спецназом тех далёких времён.

Хозяйничал в монастырском доме отец И, и мы в очередной раз были изумлены, узнав этого человека поближе, а впоследствии услышав от него самого и от людей детали его монашества и домонашеской жизни.

Патер И был когда — то в миру владельцем двух крупных ювелирных фабрик в Салониках. Семь собственных вилл, четыре BMW, связи, деньги, поездки за границу и так далее. Сколько это могло продолжаться? Возможно, вечно.

Но он перестал спать.

Как он мне впоследствии сам рассказывал — перестал спать совсем. Не от страха, не от тревог. Он просто постоянно думал только о деньгах. Ложился в постель с женой и продолжал думать о деньгах. Ел и вновь думал о деньгах. Он жил и думал только о деньгах.

За годы, отданные работе, оказалось, что у него уже выросли и повзрослели дети. А он и не заметил.

За это время его жена незаметно превратилась в чужую сварливую женщину, требующую всё больше денег от него, друзья молодости куда — то испарились, а новыми друзьями оказались банкиры, салоникская мафия и начальники всех мастей и сортов, включая шефа полиции.

Рассказывая длинную историю коротко, просто констатирую факт. Однажды он вызвал к себе детей, отдал дочери ключ от одной ювелирной фабрики, сыну — ключ от другой фабрики и, не попрощавшись с женой, ушёл в монастырь, где вскоре принял монашество под именем Патер И.

Когда мы познакомились, это был старше меня лет на десять высокий сухой сильный мужчина в обтрёпанных чёрных монастырских одеждах, с кудрявой рыжеватой бородой, орлиным носом и весёлыми, с хитринкой, умными глазами. Абсолютно счастливый на своём месте. Он не выпускал мобильник из рук и когда не говорил, то нараспев, как поют частушки, припевал церковные песнопения. От него мы и услышали впервые главное слово на этой земле — ευλογία. Евлогия. Благословение.

Он приветствовал этим словом всех и каждого.

Искренне.

От души.

Позднее, когда оставил брата в монастыре и вернулся в городок дожидаться вылета домой, я поближе узнал этого человека и проникся к нему уважением и симпатией. Я прожил рядом с ним в монастырском доме дней десять, мы делили хлеб и вместе работали, когда я не был занят своей основной работой на компьютере, управляя компанией из кафе на берегу, где только и можно было подключиться к интернету.

Мы встречали и провожали паломников, гоняли по окрестностям на его старом и таком же чёрном, как он сам, форде — пикапе по всем его многочисленным делам. И знаете что? Я убедился, что он искренне верит в Бога и что странная суматошная жизнь в этом огромном доме, которая дана была ему как послушание, нисколько не мешает ему быть настоящим воином монашеского братства. Просто он, как разведчик далеко в тылу врага за линией фронта, должен обо всём знать, вовремя приносить информацию командованию, никого не раздражать и постараться не быть убитым.

Таков был Патер И. Он спал по три часа в сутки. Молился столько же, сколько это делают в монастыре. Остальное время он работал: встречал и провожал паломников, обеспечивал их быт и питание, собирал по окрестностям грузы и отправлял эти грузы ночными контрабандными тропами через горы или официально с кораблём из порта Иерисоса, в монастырь.

Он был очень забавным. Одевался как оборванец (домокроенная, состроченная на старом «Зингере» и уже неприлично поношенная ряса, чёрная шапочка набекрень). Высокий, худой, вечно напевающий псалмы и одновременно говорящий по мобильнику. Этот мобильник и эти песни я не забуду никогда — так они меня напугали, когда я поехал с ним по делам первый раз.

Этот парень иногда вёл машину ногами. Подруливая коленями!

Первый раз я чуть не схватился за руль и стал рефлекторно искать педаль тормоза с пассажирского сиденья грузовичка. Дело было так. Мы покатили рано утром на молочную ферму забрать десяток вёдер со свежей брынзой для отправки в монастырь кораблём. Сначала должны были заскочить на почту в Иерисосе и помчались, соответственно, по горам в том направлении. Патер И неустанно трепался по телефону, держа его в левой руке, а правой рулил и переключал передачи (ручная коробка передач). Всё это на огромной скорости по извилистому горному серпантину и на старом разбитом пикапе. Он, кстати, никогда не пристёгивался! Вдруг мы выскочили на склон холма, где с правой стороны дороги в тени огромных эвкалиптов мирно пряталась та самая часовня апостола Павла, куда нас завозили паломники по дороге в городок.