Здесь следует сказать, что с Серджио Белармино, переводчиком Гронки, у меня сложились добрые, можно сказать приятельские отношения. Мы часто вместе ожидали начала очередного мероприятия, прибытия на встречу или отбытия участников восвояси. Много времени проводили по вечерам в посольстве Италии, где остановился Гронки, ожидая, когда он примет перед сном порцию виски — это означало конец его рабочего дня, соответственно и нашего, с последующей возможностью разойтись по домам. Выпив свой виски, Гронки уже не работал и никого не вызывал. После этого Серджио угощал меня итальянским вином, и мы дружелюбно расставались до следующего дня.

Серджио был приятным собеседником, и мы в перерывах между работой в качестве переводчиков коротали время за разговорами. Обсуждали, в частности, имевший место случай с переводом слов Хрущева во время его визита в США. Как рассказывали очевидцы, свое мнение об отношениях между советскими и американскими политиками Хрущев (видимо, в его понимании в порядке шутки) выразил следующим образом: «У нас с вами один спорный вопрос — земельный: кто кого закопает». Сопровождающим лицам и переводчикам в ответ на вопросы американцев о смысле и, понятное дело, уместности такого заявления пришлось немало потрудиться для того, чтобы погасить их возмущение. В конце концов переводчикам удалось убедить американцев, что Никита Сергеевич сказал: «Мы будем жить, когда вас похоронят», имея в виду «Мы вас переживем». Обсудили мы и знаменитую «кузькину мать», грозя показом которой советский лидер привел в замешательство вице-президента США Ричарда Никсона во время известной встречи в Москве на выставке в Сокольниках. Просторечное и даже грубое выражение, означающее «пригрозить кому-либо наказанием, расправой», прозвучало в переводе «показать мать Кузьмы». Посмеялись, немного поспорив о происхождении «кузьки».[15]

Возвращаясь к тому неприятному эпизоду, о котором я упомянул здесь чуть ранее, надо сказать, что в ходе визита Гронки в СССР Хрущев настойчиво твердил итальянскому президенту о принципе мирного сосуществования в межгосударственных отношениях, о необходимости его утверждения и применения в политике социалистических и капиталистических стран как основополагающего принципа.[16] Это был его конек в вопросах международных отношений, и при всяком удобном и неудобном случае Хрущев пытался развивать эту тему,[17] поскольку считал ее своим вкладом в марксистско-ленинскую теорию.

В свою очередь Гронки в ходе выступлений в Москве неоднократно упоминал о необходимости создания атмосферы «более приятного сосуществования между народами», «развивающегося день за днем в направлении понимания и сотрудничества».

Именно эту мысль он стал развивать перед Хрущевым на встрече тет-а-тет, о которой я сказал чуть ранее, заявив, что он выступает не только за мирное сосуществование, но и, как он выразился буквально, за «сожительство» государств с различным общественным строем. «Сожитель» или «сожительница» в русском языке, как известно, имеют значение «любовник» и, соответственно, «любовница». В период встречи Хрущева с Гронки «сожительство» в нашей стране осуждалось, было темой карикатур в журнале «Крокодил», а по партийной линии каралось как аморальное явление. Кроме того, по слухам, — а я уже знал, что министерским слухам надо верить — сам Хрущев жил со своей женой, что теперь называется гражданским браком, то есть именно сожительствовал в терминологии тех лет.[18]

При переводе «сожительства» я запнулся, пытаясь подобрать правильное слово, чтобы у Хрущева не сложилось впечатление, что Гронки предлагает отношения любовного характера или на что-то намекает. Нужное слово никак не приходило в голову, пауза затянулась. Хрущев вперился в меня свирепым взором, от которого я даже похолодел. Глаза у него стали безжалостными, просто разъяренными и приобрели свинцовый оттенок.

— Почему заткнулся? Перевести не можешь, языка не знаешь? Что молчишь? Что он сказал? Переводчик называется. Я с твоим начальством и с тобой разберусь! — обрушился на меня Хрущев. Я что-то замекал и одновременно почувствовал смертельную опасность, исходящую от Хрущева.[19] Его простецкий добродушный вид колхозного агронома был обманчивым, за ним стоял беспощадный и закаленный схватками боец, готовый к самым решительным действиям. На меня как бы дыхнуло лютым сталинским холодом сибирских лагерей. Я совсем стушевался и был готов к самому плохому, но на помощь неожиданно пришел потомок итальянского инквизитора. Переводчик Гронки, Серджио Беллармино, непринужденно обратился напрямую к Хрущеву:

— Уважаемый Никита Сергеевич! Мой коллега совершенно обоснованно затруднился перевести слова господина президента, и я на его месте также засомневался бы в выборе правильного значения. По зрелому размышлению я бы перевел слова господина Гронки как желание поддержать не только принцип мирного сосуществования, но и более тесного сотрудничества между нашими государствами.

Затем Беллармино объяснил на итальянском ситуацию Гронки, и тот одобрительно покивал головой. Я уже немного пришел в себя, попросил извинения за задержку с переводом и подтвердил перевод, сделанный Беллармино. Хрущев махнул рукой и, как я понял, начал остывать. Беседа продолжилась.

В ходе дальнейших переговоров в различных составах участников итальянская делегация предъявляла претензии в части намечавшегося сотрудничества в области автомобилестроения. Выбор фирмы «Фиат» в качестве основного партнера для переговоров был неслучайным. С одной стороны, хотелось досадить глобальным противникам-американцам, которые после строительства ГАЗа в тридцатые годы двадцатого века с участием концерна «Форд» считали себя фаворитами в советском автопроме.[20] С другой стороны, европейцы и особенно Италия с ее сильной компартией казались стратегически более перспективными партнерами. Нельзя забывать и о том, что фирма «Фиат» еще в 1905 г. совместно с братьями Изотта выпустила знаменитый 100-сильный автомобиль «Изотта Фраскини»,[21] тот самый автомобиль, который «зарумянившись» назвал в качестве желаемого Адам Казимирович Козлевич из «Золотого теленка» И. Ильфа и Е. Петрова.

В ходе переговоров в Москве итальянцы утверждали, что переданная ими ранее советской стороне информация об автомобиле «Фиат-600» используется нашими инженерами для разработки собственной малолитражки, которая основывается на технических решениях итальянцев. Помню, что Гронки укорял Хрущева за по сути дела плагиат, иначе говоря воровство идей и, в данном случае, технических решений. Хрущева это задевало, он возражал в присущей ему категорической манере и, не входя в детали, отрицал заимствование итальянских технологий, говорил лишь о внешнем сходстве советского «Запорожца» с «Фиатом-600», которое якобы неизбежно для малолитражных автомобилей.

Мне было видно, что Хрущев следует тем материалам, которые ему были подготовлены к переговорам, и отвечает по заготовленным лекалам. Вместе с тем чувствовалось, что он испытывает некоторое неудобство и раздражение, оказавшись в положении застигнутого воришки. Не секрет, что Италия в те годы демонстрировала потрясающие темпы роста, о которых социалистической экономике СССР можно было только мечтать. Особенно впечатляющим был рост именно в автомобильной промышленности.[22] Здесь Хрущев, возможно, и увидел шанс для ускорения развития своей страны. Так это или нет, но, видимо, намерение продемонстрировать отсутствие связи с «Фиатом-600» привело к тому, что советская малолитражка «Запорожец» была впоследствии создана как автомобиль с воздушным, а не с водяным (как у «Фиата-600») охлаждением, т. е. конструктивно он отличался от итальянской модели,[23] хотя и воспринял необычный для советского автомобилестроения итальянский вариант расположения двигателя в задней, а не передней части автомобиля.