Лишь на ночь он их отсюда выставлял, отдав Ольвен и детям спальню Карнистиро… бывшую.

В своей комнате Макалаурэ не мог заснуть, и несколько ночей провел здесь же, на лежанке под плащом Майтимо. А потом вернулся усталый с нового совета, на котором убеждал — тихо, хрипло и долго, снова откладывая возвращение голоса — упрямых атани готовиться к новому переселению вниз по реке и в леса Оссирианда и Таур-им-Дуинат, просто лег у себя и заснул.

Слез так и не было.

— Арфа вчера сказала мне, что ты тогда схватился с темным, дядя Макалаурэ, — сказал ему Элронд утром восьмого дня.

Макалаурэ мысленно схватился за голову и посмотрел на болтливую красавицу с укором.

— Не схватился, а ушел от него, — раз уж Элронду хватило сил узнать, то ответ он заслужил. — И не будем об этом.

— Ты обещал рассказать и откладывал.

— Здесь нет приключения, о котором стоит рассказать, Элерондо. Ни славы, ни добытого сокровища, ни спасения. Спасся только я сам.

Элрос, который ждал захватывающей истории, разочарованно вздохнул.

— А что же тогда в ней было?

— Память об ошибках, которые очень дорого обошлись.

— Но откуда тогда там взялся темный?

И как объяснить это детям?

— Такова цена ошибки. Нашей.

Он точно сказал что-то не то — близнецы переглянулись и побледнели.

— Это… Это из-за того, что вы пришли под Сириомбар? Да? — Элрос вскочил.

— Вовсе нет! — Мальчишки смотрели ему в глаза неотрывно. — Защищая вас под Сириомбаром, мы с братьями сделали… самое правильное за последние годы.

— Но они погибли! Из-за нас!

…Это тот ещё диссонанс. Макалаурэ давно не слышал его так явно, и никак не ждал услышать от детей рода Лютиэн.

— Элероссэ, они погибли, сражаясь с Тху и его темными. Ни ты, ни Элерондо ни в чем не виноваты.

— Тогда почему ты непрерывно злишься? — Элронд, кажется, нешуточно перевел дух. — А не горюешь и не плачешь?

Очень любопытные — и очень настойчивые.

— Потому что я очень зол на Тху и его хозяина. Потому что я думаю о том, как дальше сразиться с Тху, чтобы не потерять ни младшего брата, ни вас.

— Ты хочешь сказать… Что ты вот так горюешь?

Кажется, эта мысль обоих глубоко озадачила.

— Да, — согласился он, подумав. — Когда я горюю, я хочу уничтожить причину горя.

— Но папа и мама… Они так не делали, — сказал нерешительно Элрос.

— И вы не обязаны.

Макалаурэ бросил взгляд в западное окно. Где-то наверху ветер с моря будоражил пелену туч, в разрывы заглядывало солнце. Он не мог оторвать от них взгляд, словно солнце после этого должно было скрыться очень надолго.

— А как правильно? — спросил Элрос.

— Я не знаю, — он развел руками. Рыжие близнецы не задавали таких вопросов.

Он снова обернулся к окну. Встал, подошёл к нему, распахнул одно из немногих в этом замке застеклённых окон, и внутрь ворвался сырой юго-западный ветер.

Успел с беспокойством подумать об Амбарто…

…Когда его сердца словно коснулась знакомая теплая рука. Почему-то даже столько лет спустя он увидел ее правой, а не левой.

Не бывает. Не бывает. Не дважды. Не может быть…

— Майтимо, — сказал он. Вцепился в оконную раму — она звонко треснула под пальцами. — Нельо. Живой… Сумасшедший…

«А по-моему, дядя Маглор просто такой вот странный. У него горе — он злится. У него радость — а он стоит и плачет», — сказал Элрос беззвучно.

«Глупый. Помнишь, что он нам сказал тогда ночью? Надо надеяться и ждать известий. Вот, он ведь дождался!»

«А если придется ждать двадцать лет?»

«Вот и давай подождем двадцать лет».

«Вот что хорошо точно…»

«Что?»

«Что дяде Маглору не пришлось ждать двадцать лет второй раз!»

====== Зарисовка. Граница зимы ======

Была написана к фесту «Битва пяти воинств».

Своего рода взгляд на предысторию «Пса Первого дома».

*

К вечеру поднялся туман, и Дориат с этого расстояния выглядит почти как в прошлые годы, когда Завеса укрывала его границы. Она тоже часто походила на туман — для чужаков.

Ломендиль любит это время, когда гаснущее солнце зажигает облака высоко над землей, а снизу приходит прохлада. Он помнит, как въезжал в Дориат с востока с посланием, тоже в сумерках, ранней осенью, и теплый отраженный свет небес окутывал золотистую буковую листву.

Та осень уже ушла, и эта тоже была на излете.

Кано Тьелкормо тоже смотрел на Дориат, и глаза его казались темными, как тучи.

Куруфинвэ уже не смотрел по сторонам, а набрасывал пройденный путь угольком на листе бумаги, не ради запечатления на самой бумаге, а чтобы точнее сохранить в памяти вместе с рисунком. Река, холмы, распадки, отдельные крупные деревья. Переправы. Броды. Отмели. Перекаты…

Карнистиро молча насыпал в котелок приправы и поставил его с краю на углях, чтобы настоялось. Предзимний туман был холоден, стоило согреться перед отправлением в Нан-Эльмот. Не в виду же здешних лесов ночевать.

— Ты видел, что за нами следили изнутри, когда мы стояли у брода? — спросил Куруфинвэ, и Ломендиль, засмотревшись, не сразу понял, что вопрос обращен к нему.

— Да. Я уверен, там было не меньше двух.

— Четверо, — сказал кано Тьелкормо, не поворачивая головы. — Третий был ближе, в кустах, четвертый — поодаль, на дереве, чтобы поднять тревогу в случае опасности.

— Как ты заметил третьего? — спросил Карнистиро от огня. Его спутник разворачивал свертки с припасами, от свертка запахло копченым мясом, вот только было его не слишком много.

— По запаху, — равнодушно бросил Тьелкормо, и Ломендиль вдруг поежился. — Четвертый же тебя не удивил.

— Я бы удивился, не будь его вообще.

— Взгляни, верно ли я отметил твои наблюдения, — Куруфинвэ деловито протянул лист, Ломендиль разгладил его на колене.

Граница Дориата, река, броды, уходящая вглубь старая мощеная дорога, начинающая зарастать в последние десятилетия. Когда-то ею пользовались для сообщения с Нан-Эльмотом, подданными Эола и торговли с гномами. Эол мертв, его верные разошлись частью в Дориат, частью, не выдержав позора, затерялись среди нандор, а гномы… Гномы тоже больше сюда никогда не вступят.

— Верно, — кивнул Ломендиль. — Заросли еще не повредили дороге и не взломали вымостку. Я нигде не видел участков, нуждающихся в ремонте. Только в расчистке.

— Нас будут ждать здесь, — подытожил Карнистиро.

— Мы отошлем разведчиков к югу и к северу, и пусть ждут нас сразу в трех местах, — Куруфинвэ бережно сдул крошки угля и очень осторожно свернул набросок. Не так много осталось той бумаги.

— Здесь видели нас, — Тьелкормо, наконец, отвернулся от кромки леса. Усмехнулся. — Поэтому я отправлюсь на север, братец, а ты — на юг.

— Не натвори глупостей без меня.

— Оба не натворите, — фыркнул Карнистиро, снимая с углей котелок и вдыхая запах. Решив, что напиток готов, жестом предложил разлить горячий настой трав. В свой черед Ломендиль подставил походную кружку, и невольно вспомнил, как похожий настой подали послам в Менегроте, в гостевых комнатах. Оттуда память перескочила на прием у короля Диора, на зал, окутанный восхитительным светом Сильмариля, его игра на сплошь покрытых резьбой каменных стенах главного зала — словно маленькие луна и солнце в едином сосуде горели там под землей…

Возможно, они горят там и прямо сейчас, отражаясь в глазах дориатских синдар, заставляя их улыбаться.

Мой кано в своем праве, повторил себе Ломендиль. Это достояние его семьи. А его долг — следовать за своим кано. Даже туда, в леса бывших Огражденных Земель.

— Пей же, — подбодрил его Карнистиро, и Ломендиль послушно коснулся губами горячего настоя.

У них еще есть время передумать. Там, в Менегроте. У них есть время до зимы…

====== Рассказ. В последнем лесу ======

Придумывалось при активном участии Амелии Б. С большой благодарностью за гон и совместные обсуждения!

*

Четвертый год от восхода Звезды Надежды.

Под дориатским плащом разведчика было все же душно. Раненому — тем более.