— Потому что князь Маэдрос, возможно, последним видел Эльвинг. Она исчезла, ее нигде нет. Вообще. Ее словно нигде не было в этом мире!
— Что?!
— И никто не увидел, куда она исчезла! Понимаешь, вообще никто!
Горло перехватило. Руки вздрогнули, разорвав неплотную бумагу с записью. Он должен бы вежливо молчать и спровадить гостя… Но сил на это не было. Сил молчать — тоже.
— Что только мне не рассказали сегодня… У аданов каша в голове, каждый второй пересказывает чужое, каждый первый путает и додумывает! Многие эльда видели бой балрога с твоим братом издалека, ни один эльда не заметил сестру! Даже стрелки с крыш видели не все! Сходятся только на том, что она убегала от балрога вверх по улице! Чего я только не наслушался, какого вздора! От того что балрог утонул, потому и море светилось, и до того, что это Маэдрос гнался за Эльвинг, и она от него бросилась в море!
Амрод дернулся. Элуреда несло, теперь слова сыпались горохом. Нет, это не Элурин, это старший и опасный эльда… Но и вправду поздно, язык развязался, обнаружить рядом сочувствующего старшего было невыносимо важно и нужно.
— Я даже сложить эти слова в картину не могу, один бред! Что я скажу Эарендилю, как ему в глаза посмотрю? Здравствуй, друг, я потерял твою семью, где сестра — не знаю, дети, наверное, прячутся по лесам с учителем? Брат с отцом остались в городе, прямо у ворот, их убил второй балрог, и то облегчение знать, что случилось! Только меня там уже не было! Знаешь, почему? Потому что я невезучий криворукий дурак! Е-едва начался штурм, в меня попала стрела, и я свалился с-со стены, даже мимо земляной кучи п-под ней почти промахнулся, потому и п-переломы! Мой брат сражался, защищал нас, а я…
Горло перехватило, свело окончательно, и Элуред снова зарыдал, комкая чистую бумагу и разрывая ее в мокрые клочья.
Его грубовато похлопали по плечу, от чего слезы только полились сильнее.
…И, словно этого было мало, вскоре за стеной и дверью раздались возмущенные голоса мужчины и женщины, затем взвился тонкий голос Гвирит и детский плач.
— Акула их ухвати!.. — Ожесточенно комкая бумагу, Элуред пытался вытереть слезы, но они упрямо лились. — Ещё и этих дураков болотная нежить принесла… Родня невестки… я велел не пускать…
— Сейчас унесёт.
Амрод рывком воздвигся во весь немалый рост в маленькой комнате, шагнул, опираясь на стену, и распахнул дверь — петли крякнули. Ровно в нужное мгновение, чтобы увидеть, как заплаканная Гвирит с размаху хлещет рослую круглолицую тётку по лицу пеленкой. Разворачивается — и лупит уже здорового бородатого мужика.
— Вон пошли! — звеняще крикнула девчонка. — Плакать буду, сколько захочу! Своих детей несчастных поучайте! От вашей заботы удавиться хочется!
Потом Элуред жалел, что не видел лица Феанариона в такой миг. Зато вытянутые, обалдевшие лица кузнеца с женой, глядящих снизу вверх на возникшую рядом ходячую угрозу всего Сириомбара, он видел очень хорошо.
— Вон отсюда! — Амрод и голос не сильно повысил, но незваные гости торопливо отступили к выходу, а Элуреду на мгновение тоже очень захотелось выполнить приказ, ну хоть под стол нырнуть. — Этьяро, выстави их.
Не беспокоясь больше, Амрод посмотрел на Гвирит сверху вниз и спросил:
— Птенец, ты кто?
Гвирит, ужасно боявшаяся своей матери, братьев и большинства больших человеческих мужчин, задрала голову и улыбнулась ему сквозь слезы почти счастливо. Не мог быть для нее плох и страшен тот, кто выгнал пугающую родню.
— Я Гвирит. Рисовальщица карт. Жена Элурина…
Громко всхлипнула — слезы покатились градом снова — и снова спряталась в комнату. Взревели дружно детские голоса, затем унялись.
С неловкой усмешкой Амрод вернулся на койку — ему был один шаг — тяжело сполз на нее и спросил:
— Здесь хоть кто-то взрослый распоряжается, в этом… гнезде пуганых птенцов?
— Я, — мрачно сказал Элуред, вытирая лицо. — Нэрвен. И ты вот ещё. Остальные лежачие. Нет, лекарями командовать не надо.
— Дожил, — вздохнул Феанарион. — Я — и по палатам целителей дураков распугиваю. Ну, это я могу.
Не спрося, Амрод взял со столика скомканный лист с записями, расправил. Пробежал взглядом.
— Великий Охотник, да здесь целая поэма… Так. Драка с балрогом настоящая, ты пометил. Я тоже все пропустил, проклятую ящерицу одолели без меня. Присутствие Силы… Из остального, по мне, повторяется свечение моря и то, что в море кто-то или что-то бросается. Аданы плохо видят, не упускай это.
— Ты прав. Упускаю.
— Свечение моря, — повторил Амрод. — Эльвинг бежала от балрога… Куда?
— Вверх по улице к вершине холма. Потому что огнем балрога терем отрезало от гавани. И потому что дети…
— Где Майтимо догнал огненную тварь?
— Видимо, почти у вершины холма, раз битву видели с моря…
— Свечение моря, — повторил снова Амрод, и его щека дернулась. — Эльвинг ведь несла Сильмариль, можешь не говорить. И тварь ее почти догоняла там, на холме. Свечение моря…
Его лицо исказилось, как от горя.
— Она… Могла броситься в море с Камнем, чтобы не достаться врагу. Она — могла. — Элуред наконец выговорил это вслух — то, что никак не мог до того ни представить, ни назвать словами — и закрыл лицо руками. — Присутствие Силы… Только на него и надежда. Иначе — все…
Оказалось, Амрод сидит, в точности повторив его самого, закрыв руками лицо. От него тянуло ужасом.
— О чем ты…
— Не надо, — отрезал тот. — Уже не сбылось.
Элуред вспомнил рассказ про Маэдроса, якобы гнавшегося за Эльвинг, и понял. По спине пробежал мороз. Сестра бросилась бы в море — в любом случае. Лишь бы не отдать победу врагу.
Не сбылось — но кажется, прошло близко.
— Я… — он запнулся.
— Ты вправе ненавидеть меня. — Амрод вскинул голову. — Переживу.
— Не получается, — сказал Элуред очень устало. — А Маэдроса я просто боюсь. Благодарю…
— Да ты сам нашел все следы и все понял. Тебе даже не надо было уговаривать Нэрвен.
— Тогда я этого не знал. Я и сейчас едва смог подумать… Не верю. Просто не верю, — сказал он устало. — Я был уверен, что…
Бледный Амрод молчал, стиснув зубы.
— Я уверен, что она есть, — повторил Элуред. — Этой дыры… вместо нее… во мне нет. Значит, она есть.
«Или ты хочешь так думать».
Амрод точно поймал эту торопливую мысль с лету за хвост и не отдал, но по его лицу сейчас тоже читалось неплохо.
А помолчав и покраснев до ушей, он подумал о другом, и сказал вслух совсем другое.
— Старший возвращался дважды, когда мы… я считал его потерянным. Нам его возвращали. Иногда это сбывается.
— Он еще не совсем вернулся, — а вот теперь была очередь Элуреда ляпнуть лишнего и краснеть.
Амрод только махнул рукой.
— Он не в плену и еще не умер. Он упрямый. И… — он поколебался. — Если Майтимо выживет, это благодаря тебе в первую голову. Я хочу… Клятва тяготила его сильнее всех нас. Но он отказался взяться за меч ещё раз ради Сильмариля. Если вы спасёте его — это будет… Нет. Справедливо тут не лучшее слово.
— Справедливость, на войне? — спросил Элуред грустно. — Молчи уж. Пусть просто выживет. В отряд орков, кстати, я не верю, после балрога. Он и так первый, кто пережил свою победу.
— Я верю, — сказал Амрод серьёзно. — Это Майтимо. Он мог.
И вздохнул.
— Знать бы ещё, где Макалаурэ… — это прозвучало с такой тоской, что добросердечный Элуред не выдержал.
— Я пожалею, что сказал… Из города был тайный ход по примеру Гондолина. Из той самой дальней части. О нем знали немногие, но среди тех сотен воинов точно были знающие, хотя бы Галдор. И учитель детей Эльвинг его знала. Твой брат мог выбраться из города вместе с ними.
Лицо Амрода вспыхнуло такой радостью и облегчением, что Элуред покраснел.
— Лишь бы Нэрвен теперь не отступилась от Майтимо, — хрипло сказал Феанарион.
— Она не отступится, раз взялась, не беспокойся. А умалчивать я не буду. Это… слишком важно.
— Как знаешь. Надеюсь, ты не ошибёшься в Нэрвен, я слишком долго ее не видел. И она меня тоже. Доброй ночи.
