— Рассказывайте, — повторил Макалаурэ мягче.

— Там почти ничего не было. Просто корабль. И он… ушел. Он не вернется. Они. Они не вернутся.

«Эарендиль… Значит, Эльвинг тоже больше нет, — понял Макалаурэ мгновенно. — И он пойдет в лоб на завесу и Колдовские острова. Или уже пошел, решив, что возвращаться некуда, и разделил судьбу кораблей, снаряженных для Тургона полсотни лет назад».

— А я не верю! — Элрос яростно размазал слезы. — Я не верю снам! Чего нам только не снилось тут по дороге!

— Мы их не увидим… так долго, это все равно что никогда, — шептал Элронд, мальчишка уже дрожал.

— Я буду их ждать! И драться с орками! И балрога тоже убью! А ты… Ты трус! — крикнул Элрос шепотом.

— А ты дурак! — огрызнулся Элронд. — Тетерев слепой!

Положив руки им на плечи, Макалаурэ развернул к себе обоих. Возможно, он сейчас солжет с помощью правды, и возможно, сделает это зря. В конце концов, многие дети эльдар пережили падение Гондолина и смерть родителей. И даже падение Дориата. И не умерли от этого.

Вот только эти двое — уже не «многие».

— А теперь послушайте. Вы знаете, что однажды очень давно моего старшего брата Майтимо… Маэдроса взял в плен сам Моргот?

Мальчишки замерли, точно не ожидая такого вопрос.

— Кажется… слышали, — растерянно отозвался Элрос. Элронд молча кивнул. А могли и не слышать, вряд ли в Гаванях хотели рассказывать подробно о детях Феанора.

— Его не было долго. Почти двадцать лет. Мы не надеялись больше его увидеть. Но однажды Фингон Отважный, который позже стал королем нолдор, отыскал и спас его. И он вернулся.

— Двадцать лет, это с ума сойти как долго! — сказал Элрос с жаром.

Для смертных это и вправду было долго. Для детей-полуэльфов — достаточно, чтобы вырасти и… Или смириться, или нет.

— Это долго, но не очень. Вы можете верить снам или не верить. Но пока что-то не случится на самом деле — вы не сможете знать, правду вам сказал сон или нет. Вам придется ждать, чтобы узнать. Может быть, ждать долго. Вы можете плакать, вы можете бояться за них, но ответа не узнаете ни сейчас, ни завтра. Только когда дождетесь чего-то настоящего, наяву.

— Чего? — спросил немедленно Элронд, который словно ожил немного.

— Гонца с острова Балар с посланием, например. Который расскажет или принесет письмо о тех, кто спасся на остров. И скажет, вернулся ли туда корабль Эарендиля.

—А откуда он возьмется, этот гонец?

Макалаурэ улыбнулся.

— А вот это я могу вам обещать. На остров Балар увезли моего младшего брата Амрода, он был ранен и остался жив. Когда его раны вылечат, он обязательно вернется сюда и расскажет все, что знает. И о тех, кто уплыл на остров, и о том, что случилось потом.

Элросу оказалось этого довольно. Он вскинул голову и торжествующе посмотрел на брата — вот, сам князь Маглор подтверждает мои слова!

Но оживившийся было Элронд снова поник.

— А если ты просто хочешь нас утешить? — прошептал он. — Ты ведь потерял всех братьев, кроме одного… тебе тоже плохо! Ты просто жалеешь нас…

— Скажи мне, Элерондо, — спросил Макалаурэ медленно, — ты веришь, что они погибли? Ты знаешь что-то? А ты, Элероссэ?

Они переглянулись задумчиво. Застыли. Элронд кусал губы, Элрос просто смотрел в пустоту.

— Нет, — сказал вдруг Элронд довольно громко, вздрогнул сам и перешел на шепот. — Не верю.

— Тогда не верь, — сказал Макалаурэ, едва веря в собственные слова.

Сердце стиснуло, как железным обручем, словно Майтимо сам ухватил его железной рукой.

Майтимо тоже никто не видел мертвым. Как и Эльвинг.

— А ты? — спросил неугомонный Элронд, слезы которого почти высохли. — Ты тоже будешь верить, что еще кто-то из твоих братьев спасся?

…Лучше бы его по открытой ране пнули, честное слово. Дети. Это просто дети, сказал себе Макалаурэ, закрывшись как можно сильнее. Детей за вопросы не убивают.

В конце концов, Рыжих тоже иногда хотелось… Нет. Не прибить. Тогда и там даже мыслей таких не было. Но взбучки они порой получали.

— Я не знаю, Элерондо, — сказал он через силу. — Ведь один раз это уже случилось.

«И после Дориата я не могу надеяться на второй».

…Ольвен не спала. Скорее всего — не спала и когда близнецы уходили поговорить.

*

Их встретили, выслав дозоры, и ждали, распахнув ворота. И Макалаурэ порадовался возвращению, как смог. На душе стало немного теплее — все же годами это место было их домом. Его домом… Теперь — его. Амбарто вряд ли вернётся скоро.

Тень радости отступила.

Входя в ворота во главе пёстрой толпы, он с удивлением заметил, как стражи крепости, особенно атани, потрясенно разглядывают сириомбарцев, и как перешептываются друг с другом. В воздухе повисло странное напряжение. Оглядываясь, настороженный Макалаурэ подметил ещё нечто странное. Люди. Людей в страже меньше чем обычно, а оставшиеся смотрят особенно хмуро. Наугрим. Их просто нет нигде, хотя договор, что осенний караван прибудет в эти дни месяца нарбелет, был заключён, и Бреннан всегда строго их соблюдал. Райаринкэ должен был рассчитаться с ними, уж с этим можно справиться и без князей. Словом, когда к нему двинулся один из старшин здешних халадинов, Макалаурэ счел, что к неприятностям он готов.

 — Приветствую тебя, князь Маглор. От имени моих людей хотел бы спросить тебя… — начал тот хмуро. Посмотрел на толпу беглецов. Вскинул брови удивлённо, разглядывая среди них синдар в серых плащах.

 — Говори, — сказал Феанарион негромко.

 — Все окрестности только и говорят, князь Маглор, что вы с братьями сожгли Гавани Сириона, — бухнул старшина халадинов.

 — Что? — выдохнул Макалаурэ. Ему показалось, что он пропустил удар под дых, и не может никак вдохнуть.

 — Люди Дортониона ушли, чтобы советоваться. Вы и князь Маэдрос при всех говорили, что не хотите проливать кровь, но и года не прошло, а тут такое… Не знаем, правда ли это, но беглецы из Сириомбара с вестями проходили на восток два дня назад и рассказали нам.

 — Что — ты — сказал?! — прохрипел Макалаурэ, чувствуя, как темнеет в глазах.

Халадин сделал шаг назад.

 — Не я. Но эти люди были из народа Хадора и с ними два эльфа из лесных. Они говорили, что двенадцать ночей назад город вдруг вспыхнул, подожженный с нескольких сторон разом…

В ушах Макалаурэ, заглушая человеческую речь, раздался разом треск пламени, крики горящих заживо орков и рог Майтимо, доносящийся с вершины холма. В глазах темнело, он видел только человека перед собой. Человека, обвинившего его… в том, что они не сделали. Очень дорогой ценой не сделали. Феанарион медленно, с лязгом вытащил меч.

 — Язык отрежу твой поганый вместе с головой, — пообещал он очень тихо.

Что было затем, осталось в памяти обрывками. Вот на нем повисли сразу трое, а халадин мчится прочь с резвостью мальчишки. Вот он тащит этих троих куда-то вперёд, за ним, все равно куда, едва различая перед собой дорогу. Вот раздается голос Фаньо — «Сюда!» — и перед Макалаурэ возникают нелепые темные фигуры, смутно знакомые, какие-то ненастоящие. Он обрушивает на них удары один за другим… Эти упорно не падают. Он рубит молча, яростно, не видя ничего другого вокруг себя… Долго. Пока не остаётся ни одной темной фигуры. И тогда на него обрушивается поток ледяной воды. И ещё один. И третий.

 — Кано!!!

Четвертое ведро выплескивают ему в лицо, заглушив слова.

 — Кано! Очнись!

 — Хватит, — выдыхает Макалаурэ. — Хватит…

Он стоит посреди третьего, тренировочного двора, который теперь усеян обломками учебных чучел и просто обломками чего попало. И солнце перевалило за середину дня, хотя только что ведь входили в ворота утром. И накатывает внезапная слабость, а с ней волна черная и беспросветная, как после Битвы Бессчетных Слез и даже хуже. Бессмысленным и напрасным в эти мгновения показалось все, что они сделали в Сириомбаре, и на что отдали себя его братья. Он начал дышать размеренно и медленно, как будто снова сдерживая боль от ран, сосредотачиваясь только на этом и мысленно пропуская темную волну над собой. Прислонился к тому, что оказалось рядом. В руке возникла фляга, Фаньо незаметно подтолкнул его под локоть, и Макалаурэ сделал несколько больших глотков. И только на пятом глотке понял, что это не вода, не вино, не мирувор и даже не пиво, а незнакомое, исключительной крепости и мерзости пойло, вонючее, горькое и пряное разом. Фляга полетела прочь, Макалаурэ зашипел, жадно вдохнул несколько раз. Но внутри теперь разливалось какое ни есть, но тепло, и волна черноты от души немного отступила, не накрывая больше с головой.