К нему прикреплена четырьмя слоями скотча, добавлявшегося снова и снова за все эти годы, пожелтевшая бумажка. Надпись от руки черными чернилами: «Торжественное открытие «Блинного дома Блинного Билли» – 7 июня 1976 г.».

Это «Билли» в своем первозданном виде, без единого выжженного куска пластика, снятый сверху, как будто фотограф гордо забрался на барный стул. У посетителей объемные прически и такие короткие шорты, что их бедра наверняка прилипали к винилу. Слева Джерри – не старше двадцати пяти лет – наливает чашку кофе. Огаст должна признать: он и правда был милаш.

Но что ее заставляет сорвать фотографию со стены вместе с рамкой и имитировать приступ рвоты, чтобы уйти пораньше со спрятанным в блузке снимком, – это человек в нижнем правом углу.

Девушка опирается на угол стола в фартуке, наводящем на мысль, что она вышла из кухни, чтобы поговорить с посетителями, с короткими рукавами футболки, закатанными выше заметного изгиба ее бицепсов. У нее волосы длиной до подбородка, зачесанные назад. Чуть длиннее, чем привыкла видеть Огаст.

Под манжетой ее рукава виднеется тату с якорем. Над ним перья птичьего хвоста. На локте аккуратный ряд китайских символов.

1976. Джейн. Ямочка в уголке рта.

Ни на день не моложе того, как она выглядит каждое утро в поезде.

Огаст пробегает двенадцать кварталов до дома, не останавливаясь.

Первым словом Огаст было «дело».

Это не было милым словом из детской книжки, таким как «мама» (она, когда была маленькой, называла свою мать Сьюзетт) или «папа» (его никогда не было, он выступил всего-навсего донором спермы спустя неделю после маминого тридцать седьмого дня рождения). Это было не тем, что волшебным образом заставило бы ее критично настроенных бабушку и дедушку и их старые новоорлеанские деньги решить, что им стоит общаться с ее мамой или познакомиться с Огаст, как, например, «уклонение от уплаты налогов» или «Хьюи Пирс Лонг». Это даже не было чем-то крутым.

Нет, это было просто слово, которое она чаще всего слышала, пока ее мать записывала эпизоды «Дэйтлайн»[15], читала детективы вслух своему крикливому чаду и работала над великим делом всей их жизни о пропавшем человеке.

Дело.

Она изучала психологическое развитие на втором курсе, поэтому знает важные фазы. Три года – учиться читать, чтобы подавать маме папку с надписью, начинающейся на М, а не Н. Пять лет – уметь самостоятельно вести разговор, например трогательно объяснять мужчине за стойкой многоквартирного дома во Французском квартале, что она потерялась, чтобы ее мама могла порыться в его документах, пока он не смотрит. Это заложено в ней.

Сейчас слишком легко вернуть все обратно.

Она сидит на полу своей спальни, с одной стороны – фотография, с другой – записная книжка с пятью листами, исписанными с двух сторон заметками, вопросами и наполовину сформированными теориями, например «горячая зомби?» и «марти макфлай???[16]». На ней покрывало с кровати, как спасательное одеяло на выжившем после авиакатастрофы. Она полностью погрузилась в «Настоящий детектив». Прошло четыре часа.

Она нашла пароль матери от «ЛексисНексис»[17], подала три запроса о публичных данных, зарезервировала пять разных книг в библиотеке. Она рыщет по результатам поиска в Гугле до страниц под двузначными номерами, пытаясь найти хоть какой-то ответ, который не будет бредом сумасшедшего. Запрос «бессмертная красотка» ничего подходящего не выдает, только людей в готических группах, которые похожи на Кайло Рена.

Она вытащила фото из рамки, посмотрела его под естественным светом, светодиодным светом, желтым светом, подержала в сантиметрах от своего лица, сходила в ломбард рядом с работой Нико и купила гребаную лупу, чтобы его изучить. Никаких признаков, что его отфотошопили. Только выцветшая Джейн, татуировки, ямочка на щеке и дерзкие бедра, неизменный, невозможный факт того, что она там есть. Сорок пять лет назад она была там.

Она сказала об этом в тот день, когда назвала Огаст свое имя. Она работала в «Билли».

Она ни разу не говорила, когда именно.

Огаст расхаживает по комнате, пытаясь найти логику в том, что она знает. Джейн работала в «Блинном Билли», когда он открылся в 1976 году, достаточно долго, чтобы в честь нее назвали блюдо не из меню. Она близко знакома с функционированием «Кью» и, возможно, живет либо в Бруклине, либо в Манхэттене.

Обрывки публикаций на «Крэйгслисте», статьи, полицейские отчеты и пост в «Инстаграме» «Жителей города» с размытой Джейн на заднем плане – все, что есть у Огаст. Она опробовала все возможные варианты «Джейн Су», которые только смогла придумать, другие написания и латинизации: Соу, Суо, Суу, Со. Безуспешно.

Но есть кое-что еще, закономерность, которую она начинает собирать воедино, то, что она наверняка бы заметила, если бы не была так настроена всегда находить всему объяснение.

То, что на Джейн никогда не было более теплой верхней одежды, чем ее кожаная куртка, даже когда в январе было ужасно холодно. То, что она не знала, кто такие Joy Division, ее беспорядочная коллекция кассет, то, что у нее вообще есть кассетный плеер. Всегда успевать на ее поезд не должно было быть так легко. Они должны были хоть раз разминуться. Но этого никогда не случалось с самой первой недели.

Она… боже. А что, если…

Огаст кладет на колени ноутбук. Ее ладони нерешительно зависают над клавиатурой.

Джейн не стареет. Она притягательная, очаровательная и прекрасная.

Она… можно сказать, живет под землей.

Курсор строки поиска Гугла выжидающе мигает. Огаст моргает в ответ.

Сквозь легкий туман истерики она вспоминает тех странных чуваков в «Билли», обсуждающих вампирское сообщество. Она была вполне уверена, что это было как-то связано с ролевыми БДСМ-играми. А что, если…

Огаст захлопывает крышку ноутбука.

Господи боже. О чем она думает? О том, что Джейн – какой-то тысячелетний суккуб, который очень любит панк-музыку, но не может уследить за изменениями в ней? Что ночами она передвигается по туннелям, ест крыс, возбуждается от первой положительной и использует свое сверхъестественное очарование, чтобы стянуть крем с SPF 75 из чужих пакетов в аптеке? Она Джейн. Она просто Джейн. Серьезно, искренне, от всего огастовского сердца: какого хрена?

Где-то под этим всем голос, похожий на маму Огаст, говорит, что ей нужен первоисточник. Интервью. Кто-то, кто может рассказать ей, с чем именно она имеет дело.

Она думает о Джерри или даже Билли, владельце ресторана. Они должны были знать Джейн. Джерри мог бы рассказать ей, как давно он готовит «Специальный Су». Если она покажет им фотографию, они, возможно, вспомнят, замечали ли они, как она шипит на банки с измельченным чесноком в морозилке. Но работа Огаст и без того висит на тонком волоске, чтобы вламываться на кухню и спрашивать, проявлял ли кто-то из бывших сотрудников признаки жажды крови.

Нет, сначала надо поговорить кое с кем другим.

Нико описывал бар, в котором он работает, столько раз, что Огаст занесла его в раздел Важных мест Бруклина: спуститься под книжный магазин по скрипучей металлической лестнице, которая грозит уронить ее в темные недра города. У нее в руке кофе для подкупа, и, к счастью, девушка, проверяющая документы на входе, ничего про него не говорит.