Просыпаются дети, окликают друг друга, стабилизируются будто бы сами собой. Молодых медиведьм, которые уместны при реабилитации взрослых, убрали с базы, теперь здесь только пожилые, видевшие многое и успокаивающие детей, подобно добрым бабушкам. Медленно приходят в себя дети, постепенно боксы объединяют, чтобы чудом выжившие подростки могли чувствовать друг друга. И вновь на лицах появляются робкие улыбки.

— Мерлин, Кэти! Жива… — обнять, почувствовать её, поцеловать такие любимые глаза.

— Дин… жизнь моя…

— Луна… Невилл…

Им просто не нужны слова, слова лишние, хотя и они прорываются, наполненные нежностью и заботой. Лучистые, волшебные глаза… Дышит… Жива… Улыбается… Жив… Что такое было с ними в ту страшную ночь, никто не понимает, но это неважно. Они живы.

Сначала осмотры, рык целителя на пытающегося прижать к себе девочку пациента, ежедневный страх того, что что-то пойдёт не так. Уверенность, что всё будет хорошо. Ведь не может же быть иначе, правда? Ведь рядом — вторая половинка, то, что и означает для этих подростков жизнь. Весь смысл жизни в одном человеке.

А потом, конечно, начинается массаж, реабилитация, переход в сидячее положение… Медленно, шаг за шагом. Они волшебники, им не надо ждать полгода. Никто никого не стесняется, не боится показаться слабым, напротив, они искренне болеют за каждого.

— Медленно встаём… Вот молодец. Голова не кружится? Ничего не болит? Внимание, пробуем…

Первый шаг. Первое падение, но зубы сжаты, упрямый взгляд по курсу и снова — шаг. Упорный, уверенный, пусть он шатается, но идёт. Шаг вперёд и ещё шаг. Девочкам дают отдых, потому что они доверяют только своим мальчикам. Они болеют за каждый их шаг и, поднявшись сами, шагают в кольце их рук. Судорожно цепляясь, под ободряющую улыбку, оступаясь и почти падая. А рядом они… Сами ещё едва держащиеся на ногах, но поддерживающие всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

Руки ещё слабы, но они занимаются на износ, под шипение целителей, нагружаясь, потому что нужно защитить девочек. Обязательно нужно. Потому что к боли они привыкли. Главное, чтобы девочки были. Были всегда. В физическую реабилитацию медленно вплетается и психологическая. Сейчас они очень напряжены, потому что не могут защитить себя сами, как привыкли, и это хорошая возможность реабилитировать психику. Работают целители, исцеляя тела. Работают целители, исцеляя души.

Полностью всё пережитое не забудется, как и война всегда будет жить в их сердцах, но она не будет уже хрипло дышать над ухом, не будет обдувать спину ледяным ветром, не будет стоять с палочкой у виска. Пусть война уснёт в их сердцах и больше никогда не просыпается. И будет снова слышен смех, и шалости будут, конечно, ведь они же дети. Шалости, а не боевые заклинания. Целители сделают всё возможное для этого.

А сейчас они работают, надо восстановить подвижность тела, подвижность рук, ног. Гимнастика, сначала щадящая, потом постепенно усложняющаяся. Мальчики буквально рвут жилы, приходится их останавливать. Им тяжело, иногда очень, до слёз, но за возможность поднять свою девочку на руки они сделают что угодно.

Маленькие воины. Настоящие мужчины. И их девочки. Бесценные сокровища друг друга.

========== Часть 11 ==========

— Что там с Пожирателями, да и с Азкабаном?

— Мели, там всё сложно… Получается и у авроров рыльце в пушку, и у Пожирателей.

— Аластор? Что ты имеешь в виду?

— Ну вот Лестрейнджи — кровная месть. Причём законная. Долохов вообще непонятно за что сидит. А остальные за дело, конечно, но и наших через одного за то же самое сажать надо. Эх…

И заработала машина правосудия, правда, на этот раз действительно правосудия. Каждого в Азкабане, в Министерстве и всех, кто был с меткой, допрашивали при помощи магловских психиатров, веритасерума и менталистов. С одной только целью — выявить тех, кто готов на насилие. Кто ставит своё желание власти выше закона. Кто готов направить палочку на беззащитную женщину или ребёнка. Охрана предотвратила десять покушений на Амелию Боунс и свыше двух десятков — на следователей. Заказчики и исполнители вычислялись и уничтожались без жалости. Дознание проводилось очень жёстко… Азкабан опустел на две трети.

— Что с русскими? Они решили, что сделают с Дамблдором?

— Решили… Но тут возникла неожиданность, я бы сказал.

— Что решили русские?

— Ритуал жизнь на жизнь.

— Вернуть погибшего взамен на саму суть… Демонология же, да?

— Да, Мели, но не это самое странное. Они решили обратиться к Поттеру, чтобы он решил, кого вернуть.

— Ох…

Большой зал центрального купола базы. Полсотни детей, кто сидит, кто полулежит. Лишь Поттер и его Гермиона стоят, держась друг за друга, а перед ними двое русских. Волхв в белом одеянии с огромным, выше человеческого роста, посохом. Демонолог в чёрных, цвета безлунной ночи, одеяниях, украшенных черепом. И двое русских смотрят в глаза подростку.

— Вы можете вернуть одного человека из-за грани. Неважно, когда он погиб, но только одного, а платой станет сама суть Альбуса Дамблдора. Он исчезнет из мира навечно, без права перерождения. Вам решать.

— Брат, ты можешь вернуть отца или мать, — проговорил Невилл.

— Но, может быть, маму Луны?

— Нет, братик, маме хорошо там, где она сейчас, — улыбается Полумна. — А у меня есть Невилл.

— Сью, может? — тихо спрашивает Гарри.

— Не надо, Гарри, верни свою маму, так будет правильно.

Они говорят друг с другом, но Гарри понимает, что и его маме хорошо там, где она сейчас. Но среди них здесь есть человек, которому можно вернуть потерянное. Который просто не живёт, оставаясь с очень близким человеком в прошлом. Мальчик улыбается, и всё понявшая Гермиона улыбается в ответ.

— Мы решили.

— Мы не будем оспаривать ваше решение, но вы хорошо подумали?

— Да, это будет правильно.

И целители, услышав имя, поражённо смотрят на детей. Каким же огромным сердцем надо обладать, чтобы отказаться от возможности обнять маму ради того, чтобы вернуть совершенно постороннему человеку близкого? А подростки, которых все уже зовут «отряд Поттера», облегчённо улыбаются, радуясь решению командира, которое они полностью поддерживают. Так действительно будет правильно.

***

Как же сложна реабилитация после реанимации. Мальчики уже уверенно ходят, вот с девочками сложнее — им тяжело, очень тяжело, хочется просто лечь и заплакать. Девочки, хрупкие, нежные создания… Уже не нужно идти через не могу, и на них накатывает. Накатывают слёзы, истерика, но всегда рядом их мальчики.

— Лунушка, сердце моё, давай ещё один шажочек сделаем? Ещё только один, давай, а?

— Мне тяжело, мне плохо, я устала…

— Малышка моя родная, скоро можно будет отдохнуть, осталось ещё чуть-чуть.

— Я больше не могу…

— Гарри, закопай меня тут.

— Нет, солнышко моё медовое, обопрись на меня. Дай мне свои руки и давай потанцуем, как тогда, в палатке. Давай шажочек… Умница моя.

Ласковые слова, уговоры и просто море терпения. Мальчики тоже быстро устают, остановка сердца — не шутки, не игра. И им тяжело, но они уговаривают своих девочек, поддерживают, носят на себе. Пассивная гимнастика, массаж… Отодвинув медиведьму или целителя в сторону, любящими руками скользят по нежной коже, чтобы самому дорогому существу на свете стало чуть полегче.

— Не хочу! Не хочу-у-у-у, — рыдания быстро утомившейся девочки.

— Ты моя самая смелая, самая упорная, ангел мой. — Объятия, нежности на ушко, поцелуи… И становится легче.

И кормят девочек почти с ложечки. Гарри ухаживает за Гермионой, как будто она сделана из тончайшего хрусталя. Девочка даже раздражается от этого, ворчит, но всё равно улыбается. И он не один такой. Фред и Джордж кормят близняшек, полулежащих в креслах, им очень сильно досталось, и они не могут пока ещё ходить. Проходят дни, недели, и становится проще. Утром мальчики уходят на зарядку и пробежку, стремясь восстановить физическую форму, а потом возвращаются, будят свои сокровища, кормят, ухаживают и снова — массаж, ходить, ходить, ходить… Не всё получается. Кто-то пугается, кто-то отчаивается… Лаванда до сих пор не может ходить — теряет сознание, поэтому Джастин носит её на руках. А вот Ханна уже иногда присоединяется к мальчикам на зарядке. Астория быстро слабеет, но Драко всегда рядом. Всё будет хорошо, обязательно же будет.