Он прождал до утра, сходил в инфекционное отделение, и ему объяснили, что молодая аспирантка взяла отпуск на три дня и что её местонахождение неизвестно.

Арон задумался. Возвращаться назад в город на три дня не имело смысла. Сидеть три дня в гостинице – тоже. Но он должен был, во что бы то ни стало дождаться возлюбленной. Самое умное в такой ситуации – смотаться в Сурово. Там в участковой больнице работает заведующим врачебным участком его старинный приятель доктор Коротков. Правда, зимой к нему можно добраться только на вертолёте, да и то, если сможешь купить билет.

Арону повезло, успел-таки купить билет в последний момент. В связи с метеоусловиями рейс задерживался, и взлетели только к вечеру.

«Вот там и справим Новый год! Тайга, тишина, снежок чистый, природа первозданная, а Коротков готовит – пальчики оближешь. Надо было побольше шампанского купить, – переживал, выглядывая в иллюминатор Арон, – вдруг у них в деревне с шампанским дефицит».

Его прилично укачало, и вышел он в Сурове на ватных ногах, продрогший, усталый и оглохший от шума в салоне. Пуржило. Увидел на тропинке к дому Короткова, свежие следы. Следы были, а друга дома не было. Нет доктора дома – значит, он на вызове. Арон знал, где лежит запасной ключ, – был у него в гостях летом. Зашёл в сарайчик, снял с гвоздя ключ, открыл дверь и вошёл в дом.

Доктор Александр Коротков был холост. Год назад по распределению он попал в таёжный посёлок. Ему предоставили домик на окраине села. Домик строили шабашники из Молдавии, и зимой в нём так было холодно, что к утру замерзала вода в умывальнике. Доктора согревала водка – один полный стакан на ночь – и многочисленные пациентки, в очередь просившиеся к нему в постель.

Тоска в тайге. Единственное развлечение – охота и бабы, но и они в большой дозе доктору надоели. Российскому интеллигенту мало иметь объект для удовлетворения половых потребностей. Ему надо выговориться, побеседовать с дамой сердца, блеснуть эрудицией, удивить красноречием и осознать собственную значимость. Леспромхозные барышни для вышеперечисленных целей совершенно не годились.

Арон прошёл в комнату. Направо – небрежно заправленная кровать, налево – на полу две медвежьи шкуры; ещё одна медвежья шкура прибита гвоздями к стене. На столе водка, коньяк, много еды, два фужера, две рюмки, две тарелки, словом – прибор для двоих. Сквозь прокуренный воздух квартиры явственно пробивался запах дорогих духов. Такими духами не пользовались местные красавицы.

«Никак учительницу привёл», – опрокинул рюмашку, подбросил дров в печку и включил магнитофон. Он не слышал, как отворилась дверь, – играла музыка, но увидел, как в комнату вместе с клубами морозного воздуха вошли Александр и Тамара.

– А я думаю, кто это у меня тут хозяйничает, – Александр обнял Арона и расцеловал в обе щёки. – Тамара! Я с этим негодяем три года жил в одной комнате. Знакомься, – показал рукой на спутницу, – жертва партийного произвола и лучшая женщина в мире. Наша коллега, между прочим. Врач-инфекционист. Украл её прямо с медицинской конференции. Она – прелесть! Я влюблён, как гимназист. Признайся, она тебе нравится?

– Безумно нравится.

– Тогда знакомьтесь – и за стол, – Александр потёр руки, – я голоден, как волк. Мы с Томочкой мало спали ночью и устроили себе двухчасовой променаж вдоль берега реки для бодрости.

Арон протянул руку. Она протянула свою:

– Тамара.

– Арон, – пожал её прохладные пальчики. – у вас на столе не хватает шампанского, я привёз.

– А помнишь, Арон, как я тебе аборигенку летом привёл, и как мы её шампанским накачали? – Коротков разлил искрящийся напиток по фужерам. – Я с тех пор, как шампанское увижу, так всегда её перл вспоминаю. Расскажи Тамаре.

– Расскажи сам, у тебя лучше получается.

«Я сегодня за хлебом ездила на велосипеде, – говорил Коротков женским голосом, – купила две булки белого и три чёрного. И представляете! На моих глазах машина кошку переехала! Ужас какой! – Коротков сложил ладони на груди и жеманно округлил глаза, подражая аборигенке, – ой, какой ужас! У неё прямо кишки из жопы на меня брызнули!» – Коротков больше, чем этого требовалось, растянул и задержал губы в улыбке. У него были красивые зубы, и он в присутствии дам с удовольствием демонстрировал безупречный прикус. – Как вам нравится такая форма обольщения кавалера? Хорошо воспитанного еврейского мальчика чуть не вырвало.

– Приятного аппетита, – Арон налил себе водки, – я, пожалуй, от шампанского откажусь. Я лучше водочки приму. Намерзся в вертолёте. Напьюсь и буду спать на шкурах.

– На шкурах будем спать мы, – сказала Тамара – гостю должно быть предоставлено лучшее место в доме. И потом, если мы с Сашей ляжем на кровать, то будем скрипеть всю ночь пружинами, и будем мешать вам спать.

Арон выполнил обещание, напился до косноязычия, но даже в таком состоянии он слышал и видел всё, что происходило на медвежьих шкурах. Тамара вела себя так, как будто бы, кроме них с Александром, никого в доме не было. Чистый снег за окном осветлял темноту зимней ночи, любопытная луна заглядывала в комнату, и в её лучах Арон ясно видел изумительную гладкость её согнутых в коленях, широко раскинутых ног и между ними мускулистые ягодицы Короткова с невыносимой размеренностью совершающие возвратно-поступательные движения.

Он не мог видеть выражение её лица, но он голову мог дать на отсечение, что она посматривает в его сторону, и, что самое обидное, он точно знал, что она знает, что он не спит и видит всё происходящее до мельчайших подробностей.

Ночью так забарабанили в окно, что казалось, выломают стекло вместе с рамой. Короткова вызвали к роженице. Он быстренько собрался и ушёл.

Лежали молча.

– Ну, зачем ты притворяешься? – Тамара повернулась на бок и оперлась головой на предплечье. – Ты же не спишь и мучительно соображаешь, каким нецензурным словом оскорбить меня сильнее.

– Ну конечно, я не сплю. Я думаю.

– О чём?

– Я думаю о том, что ты позабыла взять с собой баночку с раствором фурациллина. Это так непредусмотрительно с твоей стороны. А вдруг инфекция?

– Это плохо, что ты приехал, – это очень для тебя плохо. Можно сказать фатально плохо.

– Почему?

– Потому что, когда мужчина ревнует, он любит ещё сильнее. И чем дольше ты будешь наблюдать за тем, как меня пользует другой мужчина, тем больше ты будешь меня хотеть и любить.

– Я тебя ненавижу!

– Правда, что ли? – подошла к кровати. Наклонилась. – Ну, покажи, покажи, как ты меня ненавидишь, – провела розовым соском по губам, окунула в приоткрытый рот тёплый кончик груди. Он закрыл глаза, вдохнул хорошо знакомый и такой желанный аромат её тела, прогнулся в позвоночнике от невыносимости томления внизу, потянулся языком навстречу соску, она дала ощутить себя на вкус и тут же убрала грудь. Провела рукой по одеялу, почувствовала под ним упругое возвышение, скинула одеяло, перебросила колено, умело помогла себе рукой и лихо оседлала его.

Коротков вернулся под утро. Они лежали врозь, но он был слишком опытен в амурных делах для того, чтобы его можно было обмануть.

Доктор плеснул себе коньячку, аппетитно зажевал розовым сальцем и повернулся к Арону.

– Скажите мне, дорогой мой коллега. Вы можете поклясться вашей еврейской мамой, что у вас в моё отсутствие не было аморалки с моей царицей.

Арон молчал.

– Он не может поклясться своей мамой, – это, во-первых, – Тамара встала, не стесняясь наготы, накинула на себя шкуру, от чего стала ещё более соблазнительной, и подошла к столу, – а во-вторых, что б вы знали: еда, вино и любовь – не грех перед Господом, а радость на пиру его, а в-третьих, если вы не прекратите при мне свои самцовские разборки, я сейчас же оденусь и улечу в район.

– А вот это, о алмаз моего сердца, тебе не удастся сделать при всём желании. Посмотри в окно. Метель. Вертолёт не полетит.

– Тогда я схожу, погуляю, а вы тут без меня разберитесь.