– Твоя комната р’асполагается на втор’ом этаже, мой др’уг. Карр’илиан… какое неудобное имя для меня. Я буду звать тебя Ка. На столике все, что тебе может понадобиться. Инфор’мационная сфер’а там же, она будет уничтожена после пр’ослушивания, твоя вер’евка ползает где-то в комнате, постар’айся познакомиться с ней до того, как она попытается тебя пр’идушить. Что касается сегодняшнего выхода в свет, я буду ждать тебя здесь в шесть вечер’а. Явишься с опозданием хоть на минуту, и ты мне не племянник, я ненавижу ждать. Это ясно?

Я молча кивнул, заставляя себя не рассматривать выставленные напоказ прелести новой родственницы.

– Есть какие-нибудь вопр’осы?

– Я бы хотел поесть.

Брови бесстыдницы вспорхнули вверх, гримаса презрения исказила миловидное личико.

– О, конечно, Ка. Я пр’икажу накр’ыть на терр’асе.

– Как я могу к вам обращаться? Или это так же будет описано в инструкции?

– Сеньор’а Энберр’и, мой мальчик. Ну, это для всех, а для тебя я буду тётушкой Ви.

Мне показалось, что веревка уже обмоталась вокруг моей шеи, но это было лишь действие ее фамилии, озвученной мне в такой небрежной манере.

– Что с тобой? – удивленно откинулась на спинку софы вдова убиенного мной сенатора.

– Я бы поел как можно скорее.

– Тогда поспеши р’аспр’авиться с инстр’укцией, мой дор’огой.

Она даже не старалась подобрать слова-синонимы, в которых не было бы злосчастной буквы «р», выговариваемой ею с таким трудом. Будто кичилась своим недостатком, делая все для того, чтобы собеседник ни на миг о нем не забывал.

Сам не зная, что делаю, я достал из кармана сферу и подбросил в воздух – комната завибрировала от оглушительного вопля:

«Убит сенатор Энберри! Сегодня ночью на Правом берегу зарезан ножом в своём собственном доме! Убийца среди нас! Полиция города начала расследование! Будьте бдительны, пока преступник на свободе! Убийца в Карнавальной маске!»

Я не сводил с нее взгляда: изогнутые уголки губ дрогнули, кожа приняла почти жемчужный оттенок, тонкие пальцы впились в ручку софы, она начала задыхаться, создавая панику среди явившейся прислуги. Пару капель эфира, пару нежных пощёчин служанки, пару глотков воды, и вот она уже пришла в себя, резко поднялась с софы и подошла к балкону.

– Сообщить об этом деликатнее тебе не хватило ума или сер’дца? – она стояла ко мне спиной.

– Простите, прежде мне не приходилось быть плохим вестником.

– Обычно плохих вестников убивают на месте. Не будь ты моим племянником, пр’ишлось бы поступить так и с тобой. В следующий р’аз подумай, пр’ежде чем что-то сделать. Оставь меня. Инстр’укции в комнате, завтр’ак не терр’асе. До вечер’а.

Я взбежал вверх по лестнице и заперся в комнате, любезно предоставленной мне той, мужа которой я убил сегодня ночью.

Сердце колотилось бешено, но оно не разгоняло кровь по телу, а будто засасывало ее в себя, делая конечности холодными и тяжелыми. Собственное сердце желало мне смерти.

Я зажал пальцами уголки глаз, чтобы сосредоточиться, как вдруг что-то на полу шевельнулось. Веревка бросилась на меня с такой скоростью, что я не успел отпрянуть. Я знал, что нужно защитить шею и обхватил ее руками прежде, чем верёвка обмоталась вокруг. У этой паскуды был прескверный характер, если она решила начать знакомство с борьбы не на жизнь, а на смерть. Веревка стала стягивать руки, и, как ни пытался, я не мог разорвать ее смертельную хватку.

Решение созрело мгновенно (хотя я и не подготовился к встрече с ней): я резко выдернул одну руку, позволив веревке добраться до шеи с одной стороны. Если бы я не был заядлым курильщиком, я бы стал трупом преждевременно. Курение иногда спасает жизнь. Я молниеносно вытащил из кармана огневичку и поджег проклятую тварь, опалив себе кожу.

Веревка зашипела и рванула под кровать, но я уже атаковал. Ухватил ее за шершавый хвост – чиркнул огневичкой возле новоявленного фитиля. Она зашипела, выгнулась и бросилась на меня снова – безуспешно. Я поймал то, что, скорее всего, было её мордой, и теперь оба конца веревки были в моих руках. Обвязав ее вокруг стула, я стал стягивать ее до тех пор, пока она жалобно не запищала.

– А теперь слушай меня, тварюга. Я не для того прошёл через такое дерьмо, чтобы окочуриться из-за проклятой вещички, наделённой магией. Не думай, что я забудусь и расслаблюсь. И припрячь свою змеиную натуру для тех, на кого ты будешь охотиться по моему приказу.

Веревка какое-то время пыталась вырваться, но все же сдалась и обмякла. А дальше я действовал так, как научил меня Айнего:

– De nun, vi servas min, ĝis vi mortos, mia aŭ via.[2]

Веревка досталась мне в награду за труды, а заученная фраза связала нас узами магии.

Встреча прошла успешно – я стал хозяином шпионки.

– Рада ссссссслужить, – прошипела она, отползая от меня подальше.

– Не ври, ты не рада, это твоя участь.

– Как вассссс вссстретила сссеньора?

– О, прекрасно. Я преподнёс ей печальную новость о смерти мужа прямо к завтраку.

– А что она-ссссс?

– А она… – я зашторил окно, снова вспомнив ее презабавную актерскую игру, – она прекрасно знала об этом до меня.

Жадностью моя тетушка не отличалась, что было видно по щедрому завтраку, накрытому для меня на террасе.

Я накинулся на еду и первые мгновения не чувствовал и не замечал ничего, кроме долгожданного вкуса еды. Первыми подверглись уничтожению бутерброды со свежей рыбой, как испариной, покрытой капельками оливкового масла и лимонного сока. Я даже не заметил, как проглотил два стройных ряда канапе с кусочками твёрдого сыра, вялеными томатами и оливками. Дымящиеся на тарелке бриши стали моей жертвой уже после: я обильно измазал их джемами, абрикосовым, айвовым, вишнёвым, вперемешку.

Видел бы меня сейчас мой покровитель Айнего Джиа или хозяйка этого дома. Представляю, в какой гримасе отвращения исказились бы их сытые мединские лица.

Я сметал со стола все, что можно было сжевать, как животное. И лишь после пятой или шестой бриши взял себя в руки и остановился. Терраса выходила на живописный канал, обрамлённый резными пешеходными мостиками и густо засаженный деревьями и пышными кустами сирени по берегам. Вдумчиво я вдохнул аромат кофе, буйного цветения ранних сортов роз, солёного воздуха канала. Именно таким я жаждал видеть каждое своё утро и теперь ловил момент, чтобы запечатлеть в памяти именно его, а не картинки минувшей ночи.

Если есть возможность самому выбирать, каким будет твой день, то почему не выбрать подобное? Почему не выбрать возможность спать на чистом белье, вкусно есть и дышать свежим воздухом?

…Почему же ты предпочел иную жизнь…

Снова меня одолели мысли об отце, что отравило мне и вкус кофе, и ощущение свободы.

После плотного завтрака я вернулся в комнату, чтобы прослушать легенду. Сфера вещала приглушенным голосом, покачиваясь в воздухе, и, как только сообщение было озвучено, она, подобно карнавальной хлопушке, взорвалась в воздухе.

Веревка тем временем обмотала руку. Скорее всего, это было нечто вроде извинения за наше слишком страстное знакомство, но я не позволил ей этого, смахнул ее на пол и прилёг на кровать, чтобы все обдумать.

Итак, мое имя оставалось прежним – Каррилиан. Добавлялась лишь незнакомая мне фамилия. Вместо родного и мелодичного «Амильеги» к моему имени привязали незвучное и неприятное «Варковски». Каррилиан Варковски звучит слишком крикливо и коряво, мне не понравилось, но выбирать не приходилось.

Отныне я считался племянником Вильфионеды Энберри, бывшей в девичестве как раз Варковски.

– Мое имя сеньор Каррилиан Варковски, – невидимый собеседник приветливо кивнул, а веревка притихла. – Наша семья занимается шелком. Шелк… – я покрутил замысловатое словечко на языке, шелками моя Мару не избалована… пока.

– Обожаю шелк, – неестественная улыбка отразилась в зеркале. Ничего, это последствия тяжелой ночи. – Моя семья путешествует по всей стране. Уверен, вы, должно быть, слышали о братьях Варковски. Среди них есть мой отец. Правда, не знаю, кто именно. Возможно, Джиллим, а может, Иганни. Мать побывала в объятиях обоих. Почему так? Просто потому, что ее возлюбленного, Самили Варковски, не было в городе. Так что Самили однозначно не мой отец.