«Не знаю, - сказал Салид. «Но это тоже не имеет значения. У нас может быть еще один шанс. Входите! «Он не стал ждать, чтобы увидеть, согласится ли Бреннер или нет, но схватил его за руку и просто потащил к выходу. На полпути он нагнулся, поднял Иоганнеса и заговорил с ним, но молодой священник даже сейчас не отреагировал. Его глаза были такими же пустыми и тусклыми, как когда Бреннер опустился рядом с ним на колени. Возможно, его бог понял его, подумал Бреннер, и его сознание стерлось раз и навсегда, так что ему больше не нужно было видеть, что здесь происходит.
Они подошли к выходу. Незадолго до того, как они подошли к нему, Салид отпустил Бреннера и Йоханнеса и жестом приказал им остановиться.
«Вы все еще держитесь?» - спросил он.
Бреннер кивнул, но не был уверен, что это правда. Он сказал себе, что только что пережил ужас момента, но это было неправдой. В данный момент он чувствовал не храбрость, а паралич, который мог повернуться в ту или иную сторону в любой момент.
Салиду пришлось прочитать эту правду на своем лице, потому что он внезапно выглядел более обеспокоенным, чем раньше. Но он больше ничего не сказал, а продолжал приседать к двери. Огонь там был почти потушен, но кое-где пламя все еще вылизывало из дерева. Бреннер наблюдал, как они коснулись ног Салида, но палестинец даже не вздрогнул. Он нырнул, миновал дыру, в которую упал солдат, и добрался до двери. Бреннер не мог видеть то, что там видел Салид, но сама реакция палестинцев была достаточно поразительной.
Салид на мгновение застыл посреди движения. Он был полностью открыт и не прикрыт, идеальная мишень для любого, кто стоял на улице с винтовкой, но никто по нему не стрелял.
И только тогда Бреннер заметил тишину.
Жуткий шорох и потрескивание, причину которых он теперь знал, все еще наполняли дом, и, кроме того, были другие шумы, явно угрожающие: глубокий скрежет и урчание, иногда сопровождающееся заметной дрожью пола и не оставляющее никаких следов. интерпретация открыта. Дом стал нестабильным. Он рухнет. Скоро. Может сейчас.
Но затихло другое: больше никто не стрелял. Криков, выкрикиваемых приказов и звуков сирены снаружи больше не было. Перед домом воцарилась почти жуткая тишина.
Бреннер начал двигаться, его сердце колотилось. Он чувствовал жар, исходящий от облизывающего пламени, но боль была странно нереальной, как и боль в его руках и лице. Физическая боль была частью мира, которому она больше не принадлежала полностью. Хотя у него на глазах навернулись слезы, он не пошел быстрее, а даже замедлил шаги, когда миновал потрепанный кратер в земле. Он не хотел этого, но его взгляд все равно упал вниз и искал человека, который упал там. Его больше не было. Там, где он должен был быть, сверкающий поток бурых и черных волн. Бреннер быстро отвернулся.
Он добрался до Салида, набрался последнего мужества и встал рядом с ним, такой же прямой и незащищенный, как палестинец. Его не волновало, был ли он легкой добычей или нет. Может, что-то внутри ждало, чтобы его расстреляли.
Но на улице никого не было, чтобы стрелять в него. Глаза Бреннера недоверчиво расширились. Полсекунды назад он думал, что достиг предела того, что человек может чувствовать в ужасе и ужасе, но теперь он понял, что это неправда. Всегда было что-то большее.
«Боже мой!» - прошептал он. "Что это?"
Машина остановилась с визгом тормозов; почти вовремя. Бампер врезался в пассажирскую дверь бело-зеленой патрульной машины, блокировавшей правую сторону дороги, оставив ее зеркальное отражение. Удар был недостаточно сильным, чтобы сработать подушку безопасности, но Кеннелли все еще швырял ремнем безопасности с такой силой, что он чмокнул зубами и почувствовал вкус крови. Стекло разбилось и что-то очень долго начало греметь.
Кеннелли распахнул пассажирскую дверь и выскочил из машины, качая левой рукой взад и вперед, ругаясь. Он инстинктивно попытался поглотить ожидаемый удар, и автоматический ремень безопасности среагировал на долю секунды позже; это, или его руки были слишком длинными. Его запястье болело, как будто оно было сломано. Но это, вероятно, уже не имело значения. Он каким-то образом пережил кошмар, охвативший его народ. Но он даже не знал, что произошло на самом деле.
"Остановиться! «
Яркий свет пронзил его глаза, и он услышал шум: крики, сирены, неуклюжие шаги и грохот. Где-то далеко, но все еще слышный, голос из громкоговорителя прокричал что-то по-немецки, чего он не понимал, и многочисленные сирены приблизились еще дальше; отличается от тех, к которым он привык, но безошибочен в их послании. Он сделал еще один шаг, наконец остановился и, наконец, - после того, как звонок повторился в третий раз, - возникла идея поднять руки вверх.
Может, это спасло ему жизнь. Яркий свет оставался на его лице и сдерживал слезы на глазах, но зрение все еще оставалось нечетким; Во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы сказать, что он был окружен по крайней мере дюжиной немецких полицейских, нацеленных на него. Большинство из них выглядело очень нервным; Во всяком случае, достаточно нервничал, чтобы подергивать указательным пальцем при первом подозрительном движении. Кеннелли послал быструю молитву, чтобы люди были хотя бы почти так же дисциплинированы, как те, которыми он и Смит командовали. Заказал ...
Бесконечно осторожный, он опустил руки и сделал еще один шаг вперед. Конус фар, направленный на него, неуклонно следовал за движением, но, по крайней мере, свет больше не был направлен прямо ему в лицо. Он осторожно поднял левую руку и вытер слезы с глаз тыльной стороной ладони.
