Стефан замер. На мгновение он выглядел нерешительным, а еще на мгновение выглядел так, как будто он в панике. Кто бы ни пришел, подумала Лиз, Стефан его не ожидал. Но момент прошел неиспользованным. Если это вообще был реальный шанс, Лиз им не воспользовалась. Ужас Стефана прошел так же быстро, как и пришел. Он развернулся, грубо схватил ее за руку и грубо оттолкнул.

  «Там», - прошипел он, толкая дверь в комнату Питера, нетерпеливо и так сильно, что она ударилась о стену внутри. Звук, который она издала, казался Лиз странно приглушенным и мягким, а за ним весил серый свет, похожий на слабо мерцающий туман. (ДВЕРЬ! Вдруг она вспомнила: Господи, этот ...) «Нет!» - выдохнула Лиз. «Не там!» Она встала на дыбы, изо всех сил пытаясь вырваться из его хватки, но рука Стефана обвила ее шею, как железный зажим; его пальцы с мучительной силой сжали нежные нервы в ее горле, и боль взорвалась, как солнце, на ее плечах. Во дворе он умер от пыхтения дизельного двигателя, но через секунду раздался тройной, отрезанный гудок, затем выскочила дверь машины. К дому приблизились тяжелые шаги.

  Стефан бросил ее на кровать Питера. «Оставайся здесь», - сказал он. «Если ты закрижешь, я убью тебя».

  Хуже всего был тон, которым он это сказал: тем же тоном, которым он сказал бы: « О, если вы поедете в город, пожалуйста, принесите мне сигареты» . Он убьет ее, если она хоть немного посмотрит, это было очевидно.

  Снаружи послышались шаги, а затем кто-то постучал в дверь, но не стук, а тяжелый стук нетерпеливых кулаков. Стефан бросил на нее последний угрожающий взгляд, закрыл за собой дверь и повернул ключ.

  Лиз оставалась неподвижной на мгновение, пока тупой стук в ее голове не утих на полпути. Она почувствовала вкус крови и снова почувствовала себя больной. Словно сквозь густой влажный туман она слышала, как Стефан подошел к двери и открыл ее. Он сказал что-то, чего она не могла понять, и тут же ответил другой голос. Она тоже не поняла своих слов, но узнала их. Бельдерсон.

  Пришел Белдерсон.

  Но почему? Что он делал здесь в то время? Он принадлежал ... Великий Бог, он принадлежал ?!

  Лиз приподнялась, подавляя тошноту и боль, и поползла к двери. Земля под их ногами казалась странной, многовековые доски были мягкими, как губка, а их шаги не производили ни малейшего шума. Вдруг она заметила тепло, странно живое тепло, почти влажное, как ...

  Она прогнала эту идею (как часто ей удавалось закрывать глаза на истину, которую она давно узнала?), Также боролась со своим отвращением и прикладывала ухо к двери; ощущение, будто она прижимается лицом к огромной кровавой ране.

  Она все еще не могла понять, о чем говорили Стефан и Бельдерсон, но было ясно, что это был очень возбужденный разговор, почти спор. Стефан закричал, и ответы Бельдерсона были чуть тише. Во всяком случае - что бы там ни происходило; она могла это использовать.

  Она посмотрела в окно. Снаружи темнота была сильнее, чем здесь. На мгновение она заколебалась, прислушалась - спор становился все громче, и пару раз ей показалось, что она ясно слышит свое имя - и решительно повернулась. Незадолго до того, как она подошла к окну, ей пришло в голову, что это может быть ловушка. Ей показалось абсурдным, что Стефан просто забыл об этом окне. Может, ей стоит залезть туда, чтобы ... дерьмо. Стефан запаниковал, когда услышал машину. Люди в панике совершают ошибки. Монстр, наверное, тоже.

  Она подошла к окну, положила руку на стекло - было холодно - и снова заколебалась, но потом решительно схватила засов и повернула его. Он двигался на удивление легко. Только окно не открывалось. На мгновение она пригрозила запаниковать. Защелка была открыта, но створка не сдвинулась ни на миллиметр. Он был приклеен как наклеенный. И это именно то, чем он был, как она поняла через секунду. Насколько вам известно, это окно никогда не открывалось, но предыдущие хозяева двора его свежевыкрасили - как и все окна и двери - и некоторые мозги закрыли его до того, как краска высохла должным образом; лучшего клея не было. Она отпрыгнула, подняла кулак и снова опустила руку. У нее была только одна попытка. Ей нужно было быть осторожным.

  Дрожа от нетерпения и страха, она оглядела комнату. В болезненно сером освещении было трудно что-либо разглядеть, но она знала убогую обстановку, а Питер ничего не менял; был шаткий стол с единственным стулом, кровать и кривая вещь, которая называлась шкафом. Шкаф и кровать были слишком тяжелыми; кроме того, при перемещении он будет издавать слишком много шума.

  Но стол пошел.

  Лиз подняла его - он был намного тяжелее, чем она думала -, наклонила набок и втиснула под дверную ручку так, чтобы она удерживала Стефана хотя бы на мгновение. Затем она упала на колени, согнулась от боли, и ее вырвало, задыхаясь. Теперь боль почти утопила ее. По ее ногам потекла теплая кровь, и комната повернулась вокруг нее. Но ей нельзя было позволить потерять сознание. Нет, если она когда-нибудь снова захочет проснуться.

  Она дождалась, пока худшее не закончится, прижалась к стене рядом с дверью и прислушалась. Боль в кишечнике все еще была, но не так уж и страшно. И она верила в надежный механизм своего тела, который поможет ей с хорошим выбросом адреналина. Решив, она схватила стул и изо всех сил швырнула его в окно.

  Это было похоже на замедленный полет. Стул пробивался сквозь тьму, и она с фантастической ясностью видела каждый его дюйм. Казалось, ее разум работал быстрее света. Что, если она плохо прицелилась или он просто отскочил от окна, как резиновая стена, потому что магия этого дома была уже слишком сильной?