Шира прыснула, затем захохотала

– Лен, ну вот за что я тебя люблю, так за твою прямоту и убойное чувство юмора.

– Нет, ну а что? У всех мелких мужиков в штанах будь здоров. Вот вспомни моего Григория.

– Какого?

– Ну, четвертый, который. Тоже от горшка два вершка, зато в штанах знатный агрегат был. Жаль мужик рано отошел… Хорошие у него были яйца…

– Да-а-а… Наши с мамой мечты о том, чтоб Мойша набрал мало-мальский приличный вес ушла в небытие. Видимо, правильно говорят, маленькая собачка до старости щенок, – сокрушалась Самуиловна, – толку-то нет. Кости все так же гремят, рост не прибавляется, кудри не распрямляются и вес никак не набирается. Хотя ты права, хоть содержимым в штанах природа не обидела.

– Шира, ты что, до сих пор его яйца проверяешь? Мальчику уже третий десяток идет – середина-наполовину, – изумилась Санна.

– Да ты что! – замахала руками на нее подруга. – Это я так, по старой памяти.

– А теперь уточни, до каких лет тебя старая память заставляла инспектировать обрезанный Мойшин отросток?

Самуиловна смутилась, но все-таки призналась:

– Лена, ну ладно тебе. Ну, подсмотрела случайно… Мальчик из душа вышел и нечаянно полотенце с задницы потерял…

– Вуайеристка ты старая, Шира. Что я еще могу тебе сказать… женить его уже надо.

– С ума сошла? Он еще маленький!

– Это на третьем десятке-то? Честно скажи, что не хочешь рядом около него баб видеть. Так и будешь караулить до сорока.

– Так и буду, – грустно согласилась Самуиловна, тяжело вздыхая.

– Ладно, не будем о грустном. Наливай, а то у меня сегодня на работе одни нервы…

– Опять Мартиросян небось выкинул что-нибудь?

– Да и он, нервотрепщик. И стул сегодня решил взбрыкнуть и поменять центр тяжести моей пятой точки. Еле в дОлжный вид его привела.

– Кого? Мартиросяна или стул?

– Да дался тебе этот Самвел. Забодал он меня уже! Что ни неделя, то какой-нибудь финт выкинет, а мне разбирайся с ним.

– Может, коньки подбивает, а ты все из себя неприступную крепость строишь? Может, у него любовь?

– Шира, с ума сошла? Какая любовь? Он одной ногой уже на кладбище…

– Любви все возрасты покорны, Лена.

– Широчка, поправка без «ко» – По…рны – уже не про меня. Помнишь, сколько мне стукнуло? Я в порны уже лет сорок как опоздала.. Кабы не больше… А этому козлу еще больше, чем мне!

– Ну, не скажи. Знаешь, какие у них мужики ебливые… причем до старости.

– Да на хрен мне старый, да еще ебливый козел? Мне покоя хочется, на печку залезть в теплых носках и кота под бок.

– Да ты посмотри, какая альтернатива коту-то! – воскликнула Шира, – высокий, красивый, носатый…

– Волосатый…

– Грузин.

– Армянин, Шира, армянин…

– Тьфу, тебе не угодишь! Дай, вон, тогда шанс Михалычу, он давно к тебе в кабинет просится люстру поменять.

Санна икнула, выпучила глаза и замахала руками.

– Нахрен! Уж лучше армянин!

– Во! – торжествующе возопила Шира Самуиловна, – а я что говорила! Тем более у тебя что в двадцать лет жопа была ого-го и титьки, что сейчас. Мужики до сих пор на них клюют. А армян лавашем не корми, дай только за жопу подержаться, да за большую…

Женщины веселились, вспоминая и сравнивая достоинства всех своих бывших и нынешних ухажеров. Через три часа, Шира ставила на стол крепко сваренный и вкусно пахнущий кофе.

– Что-то у меня сердце неспокойно. Женя опять утащил моего мальчика в ваше заведение.

– Он под присмотром, не переживай.

– Переживаю. В прошлом году Женя его на руках домой принес. Я думала, он как минимум в него литр текилы влил – вообще никакой был. А он, оказывается, всего четыре коктейля выпил, в которых было льда больше, чем алкогольного содержимого, и два глотка вина сделал. Недоразумение, а не ребенок…

– Да-а-а… Не в тебя пошел, – скосив глаза на две пустые бутылки из под коньяка, пристроившихся на полу у батареи, сказала Санна.

– От кого у него это, ума не приложу…

– Не волнуйся, я Ивану ЦУ оставила, чтоб он за ним проследил и доставил в целости и сохранности. А на него можно положиться.

– Ну, если ты Ваню подключила, то я могу быть спокойна. Как он, кстати?

– Да молодец. Головастый, рукастый. Все-таки не зря я его тогда присмотрела. Хороший мальчик. Досталось ему – будь здоров. Такое не каждому пожелаешь, но он выплыл. Упорства и мозгов ему не занимать. Хороший ребенок.

– Ребенок? Мой значит уже переросток, которого женить надо, а твой питомец – ребенок? Сколько ему уже?

– Двадцать девять было в прошлом месяце. Растет…

Подружки еще немного пообсуждали своих детей и подопечных, допивая кофе. Отведшая душу, Елена Санна отправилась домой, а Шира Самуиловна – следить за стрелкой часов и ждать новостей от сына.

Тем временем, уставшего после рабочего дня Мишу растормошить пытался не только друг, но и приглашенный им народ. За столом набилось девушек: количеством три штуки, парней – четыре штуки, не считая Лаваныча и Акельферда. Перевес был явно в мужскую сторону. Мишаня тихо скучал, крутя в руке безалкогольную бурду – сразу дегустировать коктейльную карту он не рискнул, распределив время между приемами двух положенных порций. Маму конечно можно было и не слушать, но Мишаня знал, что для него это добром не кончится. Вырубиться на диванчике через пятнадцать минут после прихода ему было некомильфо, да и Жека обидится. И если честно, то Мишане не очень-то и хотелось – к алкоголю он был равнодушен. Вот поесть он любил, на его весе это не сказывалось. Женька, постоянно следящий за своим телом, не позволяющий ничего лишнего (алкоголь, конечно, не считается) и сгоняющий часами лишок в спортзале, часто бесился, наблюдая, как Михась, посмеиваясь, пожирает тоннами булочки, плюшки и пироженки, запивая всё это всякой калорийной хренью.

Компания становилась шумнее, алкоголь разогревал, веселье набирало обороты, народ стал чувствовать себя более раскованно. И никто, естественно не замечал, что за столиком пристально наблюдают – охрана, официанты, бармен, работающий напротив их столика и сам босс заведения, уткнувшийся в камеру. Женька сыпал шутками, заводил публику, девчонки, выбрав себе жертв, переместились кто к кому. А Михась решил заказать первый пробный. Напиток он растягивал, как мог, хотя кто кого растягивал – еще надо посмотреть, ибо через пятнадцать минут у Акельферда уже блестели глаза, на лице появился румянец, очки съехали на кончик носа, и, самое главное, открылся словесный понос. Превзойти в этом его не мог даже Лаваныч, самый крутой пиздобол их района. Если Михась попадал в струю, то завладевал вниманием полностью. Девчонки побросали своих ухажеров, сгрудились вокруг Мишани – только что на колени к нему не лезли. Пацаны впали в ступор, наблюдая эту вакханалию. Женькин недомерок, тихо просидевший как чучело овсянки [2] целый час, вдруг ожил и прикарманил весь, и так немногочисленный женский состав, находящийся за столиком. Женька, понаблюдав привычную для него картину, вздохнул, хряпнул стопку и обратился к мужской части стола:

– Пацаны, без вариантов. Это надолго, пока он не свалится. Придется ловить рыбку чуть дальше. Пошли?

Пацаны недоверчиво переглянулись, но видя, что дамы не обращают на них внимания и полностью увлечены этим недоразумением, послушались заказчика банкета.

Мишаня же, сидящий в малине, незаметно дососал свою первую порцию. Девчонки наперебой хватали его за руки, лапали за коленки, заглядывали в рот, тискали и приглашали танцевать. Идти на танцпол тот отказался наотрез, ибо чувствовал, что его начинало штормить. Плюс ко всему он банально не умел танцевать. Но говорить еще мог.

А за камерой в кабинете охреневал от происходящего Ван Васыч. Ничего себе суповой набор дает… Все мужики по-тихому свалили из-за стола, оставив этого шпендика с тремя – тремя! – тёлками. Вечер обещал быть интересным, и Иван нисколько не пожалел, что остался выполнять поручение Елены Санны.