Часть первая.

Миша, Миша, где твоя улыбка полная задора и огня? (с)

Автор песни «Мишка, Мишка, где твоя улыбка» Георгий Титов.

Последние пятничные рабочие часы финансового контролера Михаила Акельферда тянулись противной, изжёванной до безвкусия жвачкой. Какой-то закон подлости – первая их часть пробегает в ускоренном темпе, а вот когда дело идет к концу, последний окаянный отрезок времени растягивается, как весь рабочий день. Народ на отсиженных жопой рабочих местах измаялся, украдкой поглядывая на часы компьютеров, телефонов и на просто старые механические, времен Деда Мазая (ну, жмот шеф, жмот… видимо, и эти припер из дома или откопал у своей бабки на чердаке), висящие на стене общего кабинета. Мишаня тупо смотрел на монитор, залипая на цифрах, и даже не пытался врубиться в поганые столбцы. Анализ он сегодня точно не доделает – пусть его Давид Натаныч хоть на куски режет. И не потому что ему в лом, а потому, что Михась банально устал и не воспринимает адекватно не только рабочий материал, но и вообще… Вообще все! А эта сволочь, хоть бы раз на полчаса раньше с работы ушла. Нихрена. Биг Босс отсиживал свой широкоформатный сральник от звонка до звонка, карауля своих подчиненных, как котяра мышей. Мыши активно шуршали, стаскивая усатому и широкомордому (только что не шерстяному) тирану сыр из указанных мышеловок. Мышеловки исправно защелкивались, привлекая клиентов на «бесплатный» сыр. А как они хотели? Главное, пообещать призрачное счастье, а народ уж сам косяком попрет. Надежда на халявные денежки умирает последней. Главное, чтоб клиент не вникал в содержимое договора, написанного самым мелким шрифтом. Ну, вот какой дурак будет читать распечатанные на десятках страниц условия кредита, предоставляемого банком? Мало камикадзе находится, чем надо оперативно пользоваться. А если успеешь клиенту защелкнуть мышеловкой хвост, то, естественно, ему уже не вырваться, и будет он сожран до самых усов. А не-фиг облизываться на «бесплатный» сыр, дураков нет. За все надо платить…

Мышиный клубок исправно шевелился, принося банку в зубах человеков, а те, в свою очередь, стабильный и хороший доход. Мишаня же с комфортом маялся на периферии – отрезанный от люда, продуктивно страдал в своем кабинете. Приличная, неплохо оплачиваемая, но совсем не интересная должность, отвечающая за управление бюджетирования, давала возможность меньше тереться с другими работниками. На нем висели финанализ и контроль. Бумажки, бумажки, цифры, цифры… Вот какая ему, нафиг, разница, много или мало денежных средств потеряет компания от неэффективного и нецелевого использования? Да русский, если захочет, сто раз перепродаст, переложит и перезаймет, но хоть малый клок шерсти, из шкуры вырвет. А уж Давид Натаныч – тем более.

Формальность – она и в Африке формальность. Можно одно и то же заключение раз сорок сдать – главное, содержимое слегка перетасовать и местами дополнить. Однообразие… рутина… Михась был добропорядочным и исполнительным, поэтому весь анализ затрат, фактическую управленческую и финансовую отчетность сдавал вовремя, без пинков и напоминаний. И придраться было не к чему – все цифры и текст по сорок раз переставлены так, что никакой хрен не подкопается. Тем более Натаныч, для которого бумажка – самое святое на свете.

Михась конфликтным и строптивым работником не был. Его вообще все любили: родственники, сотрудники на работе, соседи по площадке, немногочисленные друзья, идущие с ним с детского сада рука об руку, продавщицы в магазинах, операторы на заправке, к которой он преданно, несколько лет подряд, подгонял свою расторопную машинку заправляться. Спокойный и размеренный, в «народе» он так и был Мишуткой, Мишенькой, Михасей, Мишаней – любым производным своего настоящего имени, данного ему при рождении. И только родные и близкие, то есть ближайшие родственники, называли его Мойшей. Мойша не сопротивлялся, ибо был примерным еврейским сыном, остающимся даже в свои двадцать пять «дитем неразумным», не выполняющий утреннюю норму по поеданию положенной каши.

Маму он любил безмерно. А для Ширы Самуиловны Мойша был светом в окне. Ей он не мог ни в чем отказать. Прилежно и кропотливо учился, окончил с отличием ВУЗ, по специальности Международное банковское дело, принеся маме красный диплом, перевязанный красной ленточкой. Шира Самуиловна была на седьмом небе от счастья. Теперь вот, ей в радость, так же примерно работал на должности, которую она ему организовала у своего знакомого, старого хрена и дружбана детства Давида Натаныча. Должность скучная, но маму надо уважать, а с него не убудет. Натаныч, если спит зубами к стенке, вполне так ничего мужик. Жаль, что на работе не спит.

Жизнь его журчала тихим ручейком, без особых эксцессов. На работе, в силу трудолюбия и аккуратности претензий ему, конечно, перепадало (шеф не был бы самим собой, если б не раздал люлей даже самому усидчивому работнику), но перепадало меньше, чем остальным. Вечно взъерошенная голова Шириного отпрыска была не пуста и приносила Натанычу радость – Мишаня плодотворно и, главное, честно отрабатывал на его благо. Иногда босс баловал его редкими, но вполне заслуженными отгулами и премиями.

Мойша редко когда отлынивал от работы, но сегодня у него явно на нее не стояло. Мечтая о том, как быстро доберется до дома и прыгнет на свой любимый мягкий диван с чашечкой какао, он, взглянув на всякий случай на время, стал сворачиваться. Затем подумал и решил взять работу на дом – впереди было два выходных. Шеф его не убьет, а за эти дни он все добьет в уютной и спокойной обстановке и втихую принесет на сдачу прямо в понедельник с утречка. Подумано – сделано. Циферки перекочевали на флешку, часовая стрелка наконец доползла до вожделенной римской палочки. Мишаня потянулся, захрустев косточками, и встал, наконец, из-за рабочего стола. Тут завибрировал телефон – на дисплее высветилось «Жека» и Мишаня ответил.

Любимый диван и какао отменялось, потому что Лаваныч вопил в трубку минут десять, взывая к совести, грозя всеми карами и несчастьями, если тот посмеет не пойти с ним в «БарДак». Мишаня уговаривался долго, отбивался руками и ногами от похода в клуб, но Жека пообещал сделать ему повторное обрезание, закопать в курган и расстаться навеки, несмотря на дружбу с детсадовского горшка. Михась очень хотел, но просто не мог отказать наглому и вечно вносящему хаос в его размеренную жизнь другу, отмечавшему покупку очередной машины. Он попытался образумить Лаванова:

– Жень, ну ты же знаешь, что у тебя со мной будут проблемы. Опять, как в прошлом году, будешь меня таскать на закорках?

– Хрен тебе. Пить будешь под моим чутким руководством.

– Да я и тогда пил под ним, только не помогло. Да и мама опять расстроится.

– Я позвоню твоей маме и пообещаю, что все будет под контролем. Буду за тобой следить как за «Шахом» [1]. Ты не можешь мне отказать!

Жека неожиданно отключился. Мишаня поАЛЛОкал пару раз, дунул в трубку, пожал плечами и решил пока не перезванивать – авось прокатит. Заднее место чуяло, что друг так просто не отстанет, придется идти. Ну и фиг с ним. Хочет таскать его отключившееся тело – пусть таскает. Ну не приспособлен Мишин организм для употребления алкоголя. Ладно б, как всех нормальных людей, срубало после литра, так нет…

Не успев закончить разговор и сложить свои вещи, он ощутил, как в кармане опять завибрировало – звук у телефона он отключил, ибо Натаныч за это их драл, как дед Михей своих сидоровых коз. Звонила мама. «Вот сволочь, все-таки позвонил. Убью, наглую рожу», – подумал Мишаня.