– Алло, мамуль.

– Мойша, дорогой, ты сегодня будешь у нас?

– Нет, я домой. Взял немного работы, сегодня чуток расслаблюсь, а завтра спокойно посижу, и добью этот дурацкий финанализ.

– Не ругайся!

– Мамуль, да что я такого сказал? Дурацкий – это разве ругательное?

– Все равно не ругайся. А «расслаблюсь» – это где? Опять собираешься в свой дурацкий «Бардак»?

– Мама, не ругайся! – не упустил отправить шпильку обратно по адресу сынок. – И почему сразу «Бардак»? Я что, дома расслабиться не могу? Хотел просто полежать на диване.

– Да как там можно спокойно лежать? От одного звука твоего капающего крана с ума сойти можно.

– Да пусть капает, он мне не мешает.

– Мне мешает. Я таки на расстоянии слышу этот мерзкий звук. Вот прям через все четыре квартала…

– Честное слово, сделаю. Я же тебе обещал!

– Месяц назад, если не больше…

– Вот доделаю бумажки завтра и починю. Слово даю!

– Хорошо. Только ты особо не надейся на «расслабиться». Я Елене-то позвоню, чтоб присмотрела за тобой. На всякий случай.

– Мама! Мне уже двадцать пять!

– Правда? Это у меня, наверное, склероз старческий, так как мне все время кажется, что тебе еще нет и пятнадцати… а Елене я все-таки позвоню.

– Мам, да Елена Александровна там в кабинете сидит, как белый человек с нормальным режимом – до пяти. Так что ее уже нет на рабочем месте.

– Хм-м-м… ну ладно. В двенадцать чтоб дома был!

– Мама! – застонал в трубку Мойша. – Это просто нереально. Или ты имеешь в виду двенадцать утра?

– Двенадцать! – отрезала Шира Самуиловна. – Или я приеду в клуб и надеру тебе уши.

– Хорошо. Два коктейля меня не убьют? Вернее ты меня не убьешь? – решил сразу уточнить сынуля.

Шира Самуиловна помолчала несколько секунд в трубку, затем вздохнув, дала добро:

– Два и ни каплей больше. И время… Время контролируй, раз работу на дом взял. Не вздумай меня подвести перед Давидом. Ты же знаешь…

– Мама, знаю! Все будет нормально. Два коктейля по-быстрому, и в двенадцать я уже дома. Полпервого можешь позвонить и проверить, в кроватке или еще нет.

– И никаких «грелок»![2]

– Мама, ну что ты! Какие «грелки» в клубе? Только институтки в библиотеке!

Мишаня, отключив телефон, протяжно и глубоко вздохнул. Иногда мама бывала очень… строгой. Но спорить и тем более ругаться с ней никогда не хотелось. Плюс ко всему, одомашненный мамой Михась не особо любил шумные заведения, выползая в них раз в пятилетку. По большей части его туда таскал друг, Женька Лаванов. Удавалось ему это не часто, но было целым событием, потому что Михасю было достаточно понюхать пробку от вина, и его можно было не только выносить, но и делать с ним все, что захочешь – на утро ничего не вспомнит.

Маман естественно Женьку не сдала, сделала вид, что ничего не знает, но Мойшу сразу ограничила рамками. Два коктейля и в кроватку по расписанию. Не густо Лаваныч выбил, но если тетя Шира упрется – фиг сдвинешь, так что слава яйцам, что хоть на это индульгенцию выписала. С нее станется заявиться в клубешник и навалять двадцатипятилетним оболтусам по макушке. После пары случаев с разгневанной мамочкой парни лишний раз не рисковали, прочувствовав на своей шкуре железную длань Ширы Самуиловны.

[1] «Шах» – имеется в виду один из самых знаменитых алмазов

[2] «Грелка» – девушка

Часть вторая.

Иван Васильевич не меняет профессию. (с)

– Ван Васыч! Ван Васыч! – завопил с противоположного конца коридора, а затем стартанул на космической скорости к начальнику бармен.

– Черт, не бармен, а истеричка, – пробормотал начальник, вздрагивая от вопля и останавливаясь.

Естественно, взяв разгон, бармен Леха остановиться вовремя не смог, ибо тормоза придумали трусы, и влепился точнехонько в бампер разворачивающегося к нему шефа.

–Ой-я-не-хотел-извините-пожалуйста-но-там-Меркурий-просит-денег-и-Пепси-Колисты-тоже-за-компанию-подвалили-а-еще-Мартиросян-сказал-что-хрен-нам-а-не-Чивас-пока-не-закроем-долг-с-прошлой-недели [1],[2], – на одном дыхании выпалил Леха, преданно заглядывая в карие боссовы очи.

– Сляднев, ты охренел? А ну дыхни, зараза! – почуяв неладное, нахмурился Ван Васыч. – Пил сегодня ночью на смене?

– Нет! – не на шутку струхнув, вытянулся Леха. – Ни-ни… грамма в рот, ни сантиметра…

– Дальше не надо, я понял. Какой долг? У нас никогда ничего не висит.

– Иван Василич, я знаю, что у вас никогда не висит. Ой! – Леха понял, что сказанул хрень. – Ван Васыч, я не то хотел сказать. Но он говорит…

– Слушай, Сляднев… – ласково проворковал шеф, – шел бы ты… натирать… стекло [3]. А то я все-таки возьму тестер и проверю. И если хоть полградуса обнаружу, сам знаешь, что будет. И куда. И не сантиметр!

Леху сдуло, как пылинку шлангом пылесоса, шеф хмыкнул и потащился разбираться к бухгалтеру. Тут Сляднев прав – не возразить. У него никогда и ничего не висело. В смысле работы… Работы, в смысле!

– Елена Александровна! – распахивая тяжелую дверь бухгалтерии, позвал Василич.

Пред шефом нарисовалась нехилая, обтянутая юбкой почти шестидесятого размера задница главного бухгалтера ночного клуба «BARДак» [4], торчащая из-за отодвинутого кресла. Ржать над почтенной бухгалтершей Ивану не позволила совесть, да и шеф он, в конце концов. Поэтому он деликатно поинтересовался:

– Вы молитесь, Елена Санна? Мне попозже зайти? А то тут непонятки с Мартиросяном возникли.

– В жопу! – рявкнула Санна.

– Меня? – обалдел Иван.

– И тебя тоже. Если не свалишь в закат! И Мартиросяна, старого козла!

Василич явно не ожидал со стороны всегда благовоспитанной, порядочной и никогда не позволяющей себе повысить голоса женщины подобной экспрессии.

– Или помоги, или проваливай, – глухо рычала бухгалтерша.

– Да что случилось-то? – уже не на шутку перепугался шеф, подскакивая к Санне.

– Шуруп случился! И травма моей любимой части тела!

– А? – не втягивался никак в тему шеф

– Вань, у тебя не только на голове гнездо, но и уши мхом заросли? – по-простецки, ибо ей позволял возраст и длительное знакомство с подопечным, поинтересовалась Санна. – Шуруп, говорю, случился. А моя задница случилась на полу в виду неустойчивости любимого предмета мебели в этом гнезде разврата и заядлых алконавтов.

– Почему алконавтов? – обиделся он. – У нас вполне приличное ночное заведение.

– Ага. Я и не спорю. Приличное ночное заведение для приличных и платежеспособных алконавтов, – пыхтела Санна. – А на счет разврата, смотрю, ты не оскорбился?

Ванька фыркнул, принял ту же позу и на коленках подполз к Елене Санне. Та, кряхтя, пыталась вкрутить на одном из «отростков» ножки офисного кресла (купленного, кстати, по ее размерам) махонький шуруп.

– А может, Михалычу доверить эту деликатную миссию? – поинтересовался Иван.

– Что-о? Да этот хрен лампочку вкрутить в служебном сортире не может под плафон, не то что шуруп. И за что ты ему деньги только платишь и для чего вообще держишь? И уж тем более я не позволю ему трогать мое кресло! Оно во всем клубе в единственном экземпляре и принадлежит тоже лично мне!

– Да я не спорю, для вас же и брал. Дайте я, – протянул руки Василич.

– Сгинь, нечисть. Иди, займись делом. А этому старому хрычу я сама позвоню. У меня даже комар по расписанию и дозированно ходит кровь пить у конкурентов, не то что этот прохиндей. Я ему сейчас все непонятки проясню… И вломлю по первое число. Апреля. Чтоб смеялся долго.

Елена Санна была женщиной серьезной, поэтому Иван Василич спорить не стал, и тихо смылся под негромкий гневный бубнеж главбуха. По поводу вопроса с Мартиросяном он был спокоен – если этот проныра прокололся, она из него вытянет жилы, замотает их морским узлом вокруг его же яиц и вдобавок завяжет пышным бантиком.