Вот в нынешние времена модно ругать чиновников СССР, а вы попробуйте сегодня хоть что-нибудь поправить в задрипанной бумажке прямо в ЦБ – враз обратно в экспедиции окажетесь. Не говорю уже о том, что прорваться через рентгеновские аппараты на входе стало нереально. Видимо, охране приказано передавать наверх всю подноготную посетителя. А тогда мы спокойно, без сопровождающих и блокированных кодом дверей вышли на Неглинку.

Отец выглядел, как Ника Самофракийская с потерянной от счастья головой, – сейчас воспарит.

‒ Теперь понимаешь, для кого коньяк припасён, малыш? Заслужили. Пойдём на лавочку, возле ЦУМа, сядем, на заводе всегда так после аврала делают. Стакан из автомата с газировкой прихвати.

Эпизод восьмой. Царевны-лягушки

«Я торговец живым товаром, Себастьян Перейра!»

Фильм «Пятнадцатилетний капитан». (Цитата по памяти)

‒ Дай кредит – из бедности подняться! – вместо «здрасьте» приветствовал меня тот же бизнесмен, который предлагал недавно купить фальшивые доллары.

‒ Опять?

‒ Не, валюту не покупаю, теперь я её зарабатываю.

Вот это неожиданность! Я ещё ни разу не видел человека, заработавшего хотя бы доллар. Чеки для «Берёзки» – да. Сам за публикацию своих мыслей за рубежом относительно отгадок загадок плазмы, получил парочку. (Жена их спрятала на чёрный день и тратить не позволяла, пока не дождалась чёрного дня – «Берёзки» прикрыли).

‒ Так зачем тогда тебе рубли, валютчик?

‒ Лягушек купить.

‒ Зачем?!

‒ Ну, не самому же их ловить, хотя…

‒ Зачем тебе земноводные? С зоопарком договор? Но откуда у зоопарка валюта?

‒ Тёмный ты человек – учёный! – с презрением ответил валютный бизнесмен из Люберец.

Наивняк, хотел меня унизить. Я и не такое слыхал. Как-то раз рассматривали мы в Комитете по изобретениям и открытиям проект вечного двигателя. (Хорошо ими тогда хоть посёлки не отапливали, как сейчас). Так автор в жалобе в соответствующие органы на наш отказ запатентовать открытие, писал: «А какой-то пацан (это я) ходил вокруг и говорил, что он учёный. Какой он учёный – хрен мочёный!».

‒ Может, и тёмный, да только на ловлю лягушек тебе, при свете, кредит никто не даст, так что колись, как из лягушек доллары делать. Из шкурок, что ли – они ведь тоже зелёные?

‒ Шкурки мы действительно можем оставить себе, при желании, а вот мясо и ливер толкнём французам, они лягушек едят и хорошо за них платят.

‒ Постой, они специально выращенных едят, а ты, как я понял, собрался их в ближайшей луже ловить.

‒ Во-первых, не в луже, ‒ обиделся отважный траппер, ‒ а у нас в Люберцах, на пруду, а во-вторых, я этих лягушатников убедил, что, в связи с общим развалом советской промышленности, экология в СССР сильно похорошела.

Тут он был полностью прав: даже Яуза теперь воняла по-другому.

‒ Неужто и договор есть на поставку квакушек из Люберец прямо в «Максим»? – упорствовал я.

‒ А как же! Бумажку исписать дело не хитрое, вот подпись на ней получить – задача для настоящего Дуримара. Да не боись, есть подпись, зацени – французская!

Действительно, на засаленном от долгих обсуждений листочке всё было в наличии: подпись, печать. Пришлось перейти к деталям: напором Люберецкий заготовитель обладал страшным.

‒ Так, а как же ты требуемое количество наловишь, и удержишь? Как ты мясо до границы довезёшь? Тут указано приём на границе с Венгрией. А…

‒ Не частИ.

Я тут же заткнулся – условный рефлекс у меня. (В общежитии при трапезе из общей кастрюли вслед за этим заклинанием следовал удар ложкой по лбу от старшего артели).

Между тем, соискатель кредита продолжал:

‒ Всё учтено великим ураганом. Зелёную живность мне наловят местные за небольшое количество расфасованного зелёного змия. Это затраты смешные – обсуждать не будем. Теперь не очень смешные – надо рефрижератор нанять, чтобы наши попрыгуньи не волновались в дороге. Хотел я бочки с водой использовать – из соображений гуманизма и дешевизны, да это партнёров не устроило: не хотят на границе лягушек по бочкам ловить. Сколько я их не уговаривал, что, по русской традиции, лягушек в молоке или в воде (для СССР это почти синонимы) возят – не соглашаются. Ну, ладно, дай срок – Бриджид Бордо на них пожалуюсь: жестоко с животными обращаются. Да-а-а…, за морем и лягушка – полушка, да франк перевоз. А вообще-то, классно было бы у французов молоко для перевоза получить. Мы бы лягушек доставили, а освободившееся молоко продали бы на рынке в тех же Люберцах. Или масло, если лягушки правильными окажутся. Ох, что-то я размечтался, как Манилов какой. А я не помещик – я гордый сын библейского народа, то есть человек практический. Впрочем, можно затраты уменьшить, если ты войдёшь в долю.

«Ну, ‒ думаю, – началось, откат-подкат, кредиту закат». Но я ошибся.

‒ На водителе сэкономим. Я сам фуру поведу, а ты рядом посидишь – одному ехать опасно, а тебе платить не надо.

‒ С тобой ещё опаснее, видел я, как ты водишь.

‒ Не трусь, прыщ столичный, кроме платёжек иногда ещё и на накладные полезно взглянуть: хоть мир увидишь из окна рефрижератора. За Московской кольцевой-то бывал? Опять же товар под присмотром директора банка – гарантия возвратности средств.

Последний аргумент крыть было нечем, пришлось согласиться.

Примерно через неделю, утром, под моими окнами, а жил я на последнем, 12-м этаже, в доме по улице Нагатинская, раздался рёв автомобильной сирены. Играла сирена марш Мендельсона. Поцеловав спящих детей и плачущую от страха жену, я кубарем скатился во двор – толерантность соседей на музыку в пять утра не распространялась.

‒ Готов? – спросил Дуримар, салютуя мне по-пионерски.

‒ Всегда готов!

‒ Тронулись!

Понеслись километры под лысые покрышки КАМАЗа. Родина проносилась за окном под бесконечные заунывные песни приятеля о том, как он со своей бандитской крышей отбивается от других крыш. Эх, «птица-тройка», ничего, в общем-то, по сути не изменилось со времён Николая Васильевича. Ближе к ночи сбивались в кучу с другими водилами, раскладывали костерок из старых покрышек, готовили немудрёную закусь; поевши, укладывались спать. Выставляли, конечно, и дозорных с дубьём – стереглись разбойничков.

Но даже в этой обстановке, располагавшей к неспешным размышлениям о смысле жизни, природная коммерческая жилка люберецкого Афанасия Никитина не давала ему покоя.

‒ Слушай, Шурик, давай толкнём немного наших лягушек водилам на завтрак, а французам скажем: утруска при транспортировке.

‒ Ты видно решил, что мы уже в Венсеннском лесу. Так мы ещё не доехали, а кто тут будет лягушек замороженных кушать?

‒ А вон – якут с Восточно-Сибирского плоскогорья, им, говорят, мама строганину вместо соски в детстве дает. Пойду ему предложу.

После якута настала очередь молдаван и т. д., с тем же успехом. Долго ли, коротко ли, добрались мы до самого края земного диска – границы.

‒ Посиди тут, я на таможню загляну, понюхаю обстановку. Только двигатель не глуши, гляди жарень какая, как бы пассажирки не разморозились. (Холодильная установка у нас работала от двигателя).

‒ Да ничего, раньше же не размораживались!

‒ Говорю же, тёмный ты человек. Ты когда-нибудь карту годовых изотерм европейской части Союза нерушимого видел?

‒ Что?

‒ А то, что они идут не с запада на восток, а практически с севера на юг из-за влияния Гольфстрима.

Я молчал, подавленный объёмом географических познаний.

‒ При продвижении на запад (продолжал климато-географическую лекцию водитель-эколог), климат всё теплее и теплее, а мы к тому же не на Вест, а на Зюйд-Вест курс держали, так что стереги холод в холодильнике, я пошёл.

Через некоторое время Дуримар вернулся. Выражение лица его было озабоченное.

‒ Ну, Аристарх, договорился с таможней?

‒ Нерасчитос случился.

‒ То есть?

‒ Лягушки наши, оказалось, в Красную книгу занесены, теперь хорошо, если просто не растаможат, а могут и повязать. Говорил же я, в бочках надо было везти! Сейчас бы декларировали товар как воду из Люберецкого святого источника, а лягушки, ну, типа биологические индикаторы чистоты – как канарейки в шахте. Да не трясись ты, браконьер, подумаешь, отсидишь годик-другой, человеком с чистой совестью выйдешь. Жена твоя, как я понял, уже проведала, где и как передачи посылают.