‒ Птичка моя! Ну, почему ты такая вредная? Я просто хотел предупредить, что валюту самим вывозить – контрабанда.

Действительно, в те годы седой старины валюту положено было везти только старшему группы под присмотром «прикреплённого» товарища офицера. Выдавалась она уже по прибытии под роспись и квантами по 20 франков в день на человека – получил и «ни в чём себе не отказывай».

‒ Не бойся, не испорчу я твоей карьеры. Я проконсультировалась. Нынче женщин личному досмотру не подвергают без серьёзных оснований, а по моему внешнему виду в жизни не догадаются, что я под грудью доллары несу.

Жена у меня – женщина крупной отчаянности. Чтобы через границу – и без нарушений, фи! Не комильфо. В период карантина по птичьему гриппу протащила через таможню перепелиные яйца, а в разгар соляного дефицита решила вывезти в ту же Швейцарию две пачки русской соли, там, в горах, оказывается соль не та. Таможенники, завидев эти пачки на просветке, чуть не поставили меня лицом к стене, ноги шире – подумали: кокаин. Разорвали упаковку, начали пробовать. Я им культурно:

‒ Вы лучше понюхайте, сразу убедитесь.

Я в шутку, а таможенник в самом деле нюхнул. Пробовали соль нюхать? Попробуйте.

‒ Это что?! Соль?!

‒ Соль, я же говорил.

‒ Проходите, у нас приказа ненормальных задерживать нет.

«Ладно, – думаю, – две рохли на семью и впрямь перебор. Пусть везёт валюту, может и обойдется». Обошлось. Добрались-таки до города – мечты советского ителлигента.

Первые два дня всем стадом достопримечательности осматривали, а потом в группе полыхнул русский бунт.

‒ Не будем табором ходить! По интересам разобьёмся! Нам теперь свободу на родине дали, так мы её до Парижа донесём! – примерно такие лозунги звучали.

‒ Ладно, спокойно! – произнес дяденька, без погон, с лицом майора. – Вижу, бежать от родных берёз по «дороге просёлочной, которой не видно конца», никто не собирается, а на счёт разнообразных интересов совет могу дать. Тут километрах в двух магазин «Тати», там все наши отовариваются. Недорого и недалеко – деньги на транспорт сэкономите.

Естественно, разные интересы тут же совпали так плотно, как сейчас, по словам первого канала, совпадают дела «Единой России» и чаяния населения. Выстроились в походный порядок и тронулись, разве что строевую не грянули. «Крутой маршрут» был проторен аккурат по Пляс Пигаль. Витрины – с соответствующими картинками. Я думал, жена смутится, мне лично стало слегка некомфортно, а ей хоть бы что, чешет вдоль секса, «походка свободная, от бедра». С ориентировкой проблем не было – навстречу нагруженная клеёнчатыми сумками с надписью «TATI», двигалась нескончаемая вереница наших. Видели когда-нибудь муравьиную тропу? Очень похоже, только ощупывают друг друга не усиками, а взглядами на поклажу.

Вышли в заданный район, рассредоточились по прилавкам. Залы служат яркой иллюстрацией единения советского и африканского народов. Жена у входа застыла, напряглась вся, взгляд сосредоточенный.

‒ Ты чего? ‒ Спрашиваю.

‒ Не мешай, я должна собраться и… ринуться!

Ринулась, а я остался. Зачем давиться? Там, у входа, такие баки, похожие на мусорные, стоят. В них вещи разные. Я раскопал парочку на подарки – ничего так.

С тех пор каждое утро вместо разминки − бегом до «TATI», потом силовые упражнения: с сумками до отеля, после душ и завтрак. Здоровый образ жизни! Вся группа, как-то сплотилась, женщины похорошели, у мужей мускулы подналились. Только одной ячейке – семье опытного работника Внешторга не повезло. Они порешили на завтраках да ужинах сэкономить, ну и потравились «Краковской» – колбасой, с собой привезённой. Холодильника-то в номере не было.

Собственно, мы тоже на ужинах экономили. Жена сказала, что есть на завтраке надо побольше, а на обед брать с собой наворованное со столов на завтраке. Ужин же вообще вреден для здоровья.

Однако дня через три я выклянчил поход в продуктовый магазин: хоть что-нибудь на ужин прикупить – хлебца там, сухариков. Видимо супруга поняла, что совсем не кормить гужевой транспорт неразумно – может сумки из TATI на мостовую уронить, и отправились мы в ближайший продуктовый магазин.

Заходим в него, и я понимаю, почему погибла власть Советов. Магазин был самый завалящий, контингент покупателей – девушки с Пляс Пигаль. (Одна из них, чёрная, как Багира, как раз швыряла в корзинку сыр. Жена на неё чуть не бросилась – так стало обидно за фривольное обращение с дефицитом). А вот такого набора продуктов я не видел даже в спецраспределителе на площади Дзержинского, куда нам иногда доставал пропуск отец подруги жены, работавший в Моссовете. По суровой правде, выходило, что проститутки в Париже питаются лучше, чем партийная номенклатура.

У жены тоже чувства притупились, как говорил известный персонаж по поводу стола у бандитов: «Мне на твоё изобилие смотреть больно!». Я попытался, пользуясь её временной неадекватностью в восприятии мира, прикупить бутылочку пивка, однако это мгновенно вывело её из ступора, и попытка пропить франки была пресечена.

Ну, в общем, и правильно. Поскольку, когда я второй раз попал в Париж уже без любимой казначейши, попытка пропить удалась, с неприятным конфузом на финише. А дело было так. Накануне нашего отбытия к тонким колоскам на родных полях мы с приятелем решили посетить ресторан «Максим». Надо сказать, что внешне впечатления он не произвёл – к тому времени у нас были и покруче места. Действительно, что можно ожидать от ресторана, названого в честь пулемёта? Однако я углядел в меню вино выпуска 1926 года. «Давай, – говорю, – попробуем! Может, на родине завтра снова революция при такой-то власти случится – опять придётся “Плодово-ягодное” пить». Заказываем. Официант бормочет что-то и исчезает. Через некоторое время появляется солидный дядька – видимо, начальник ихний и спрашивает: «Вы точно хотите это вино?». Друг (он по-французски понимал достаточно, чтобы выпить суметь) отвечает, что да, конечно! Метрдотель аккуратно спрашивает: «Вас цена не смущает?». Тут уже я вскинулся, хотя, честно говоря, на цену забыл посмотреть: «Мы что, похожи на бомжей?». – «Да нет. Пока». Сами понимаете, что при такой диспозиции отказаться от заказа без ущерба для престижа России было невозможно. Начальник над винами удаляется и появляется вновь с какой-то грязной поллитровкой, причём несёт её по залу, как святой грааль, а все присутствующие поворачивают головы и смотрят на нас с сочувствием. Ставит её на стол, откупоривает, тяжело вздыхает, просит нашу кредитку и удаляется. Приятель мой, конечно, не преминул тут же нацарапать на пыли, покрывающей сосуд, неприличное слово из трёх букв.

‒ Ты чего делаешь?

‒ Да фигня! Никто здесь русского не знает в нужном объёме, а я удержаться не могу при виде так хорошо загрунтованной основы!

Тут за нашими спинами раздаётся культурное покашливание, и за стол к нам присаживается старушка благообразно-древнего вида.

‒ Господа! Я вижу, вы русские? Я эмигрантка с 1918 года, и мне очень хочется поговорить с живыми носителями современного русского языка. Вы, я вижу, ещё и что-то пишите на бутылке?

Мамочки родные! Больше добавить нечего.

А на следующее утро случился вышеупомянутый конфуз: вино сожрало все деньги на карточке, подчистую, так что оплатить задолженность за проживание было нечем. Еле вырвались. Приятель объяснил завресепшеном, что я представляю собой президента банка. (Одет я был по случаю дальней дороги в «треники» и футболку с надписью: «Демократический выбор России», выданную мне руководством соответствующей партии за любовь к демократии и начальству). Француз поднял брови и только и смог проговорить:

‒ О-о-о!

‒ Не о, а ого-го! – поправил его приятель и спросил: – Вот у вас во Франции президенты банков кидают отели на бабки?