В тот вечер мы так и не обсудили наши перспективы. Назавтра все повторилось.

Лишь в день перед отъездом мы наметили план сбыта камня.

– Ничего, – хорохорился друг, – К весне снова обратятся к нам.

– А до весны, что будем делать? – спросил его.

– Попробуем поторговать мраморной плиткой. Образец я привез, – и Саша дал мне небольшой кусочек белой плитки, размером с ладонь, – Походи по стройкам, может, кому потребуется.

К вечеру пошел дождь со снегом, а потом подморозило. Улицы Москвы превратились в каток.

– Как ты меня повезешь? – забеспокоился Саша.

– Ничего, пораньше выедем, потихоньку как-нибудь доедем, – успокоил его.

– Толик, ты не обидишься, если я возьму компьютер? – вдруг спросил он, не отрываясь от клавиатуры, – У тебя на работе есть, а заработаем, еще купишь.

– Бери, только как ты все это довезешь?

– Да я купил четыре билета в одно купе. Как-нибудь размещусь, – успокоил друг.

Полчаса мы загружали машину. Хорошо, на крыше “Москвича” был закреплен багажник, приспособленный для перевозки досок. Вскоре загруженная до предела машина стала напоминать ослика, а мы – упрямых ослов, пытающихся втиснуть в ограниченное пространство буквально все, до последней мелочи.

– Саша, садись на заднее сидение. Ты легче, а то уже рессоры прогнулись до упора, – попросил его.

Усадив друга, уложил ему на колени злосчастный компьютер, который уже явно было некуда девать. И вот, наконец, жену, разместившуюся на переднем сидении, завалил последними коробками с лекарствами. Когда сел за руль, понял, что ничего не вижу ни справа, ни позади машины, а снег с дождем все лепил и лепил непрестанно.

То была жуткая поездка. При любых эволюциях машину сносило так, словно это были деревенские сани на подбитых железом полозьях, неожиданно выехавшие на обледеневшую дорогу. Иногда автомобиль едва не сдувало сильным порывом ветра. На трассе, разумеется, удерживала масса перегруженной машины, но большая парусность груза на “внешней подвеске”, так и норовила опрокинуть наш неустойчивый транспорт.

Но особенно удручало зрелище множества мелких дорожных происшествий. “Нелетная погода” уже давно освободила улицы, а столкнувшиеся еще с вечера машины, скорее всего, дожидались инспекторов ГАИ, работавших в ту ночь в авральном режиме.

Наконец мы доехали до “нашей” стоянки у вокзала. Там уже ждал замерзший Дима, дальний родственник Саши. Освободив из-под грузов утомленных пассажиров, попытались с высоким Димой разгрузить верхний багажник. Покрытый толстой коркой льда, он представлял собой единую смерзшуюся массу.

Мы оставили Диму колоть лед монтировкой, а сами втроем начали операцию последовательного перемещения грузов в вокзальные помещения. Задача упростилась, когда Дима добрался до садовой тележки, которую захватил на всякий случай. Загрузив тележку тяжелыми ящиками, мы втроем с трудом докатили ее до платформы, куда уже подали поезд “Москва-Бишкек”.

Наша тележка вдруг стала объектом пристального внимания “таможенников”, и Дима с полчаса шумно разбирался с ними, пока я циркулировал между Татьяной, охранявшей грузы на платформе и Сашей, уже занявшим место в купе.

Несмотря на то, что купе было полностью выкупленным, там оказались двое пассажиров, которые отказались его покидать, утверждая, что и у них билеты на те же места. Пока Саша выяснял их права на его законные места, я все подносил и подносил коробки, загромождая и без того тесное пространство.

А вскоре “освободили” и Диму, уплатив в кассу таможенников некую сумму за непонятную “перегрузку сверх положенного”. Решили, что проще не спорить, чем дождаться от людей с повязками на рукавах досмотра наших сомнительных лекарств. С прибытием могучего Димы с кучей громоздких ящиков, оккупанты нашего купе, ворча, все же удалились.

Мы распрощались с Сашей, и обледеневший поезд “Москва-Бишкек” вскоре скрылся за пеленой чего-то моросящего, увозя моего друга и надежды на успех нашего совместного предприятия.

Облегченно вздохнув, сели в опустевшую машину и налегке поехали домой, уже не опасаясь заносов на виражах и длинного тормозного пути. Улицы Москвы были непривычно свободными от транспорта.

Облегченным выглядел и мой стол, на котором сиротливо стоял факс, и лежала забытая впопыхах, ставшая ненужной коробка дискет.

После отъезда Дудеева, в деятельности фирмы настал очередной перерыв. Средств не было, а искать потребителя плитки не в сезон строительных работ было занятием бессмысленным. А уже через несколько дней я решительно хлопнул дверью кабинета своего начальника и перестал выходить на работу в РКК “Энергия”.

Прошел месяц моего неопределенного состояния, который провел в бесплодных попытках найти достойную работу.

– А где зарплата? – намекнула жена в канун новогодних праздников.

Это заявление вызвало в душе бурю эмоций. Мы привыкли жить от зарплаты до зарплаты, не имея никаких накоплений. Так жили наши родители, так жили все вокруг, так жили и мы. Да и откуда им взяться, тем накоплениям, при мизерных окладах советской поры. А потому все наши значительные покупки были сделаны исключительно в кредит. Телевизор в кредит, пианино для дочери в кредит, мебель в кредит и даже наш автомобиль “Москвич” – и тот в кредит. Если денег не хватало, можно было занять до получки у друзей, у коллег по работе и даже у соседей. Главное – вовремя отдать, тогда и в следующий раз не будет проблем взять в долг.

И вот впервые в жизни почувствовал себя неуверенно, потому что пресловутой получки ждать было неоткуда. А кто даст в долг безработному? Да и как возьмешь, если нечем отдавать? К тому же, мы все уже давно жили совсем в ином обществе, где никому нет дела, работаю где-то или нет, на какие средства живу и живу ли вообще. Социально направленное прежде общество стремительно стратифицировалось. Передо мной же реально замаячило нищенство.

Конечно же, у меня есть семья, в которой до сих пор какие-то средства к существованию получали все: мы с женой свои получки, дочь институтскую стипендию, теща пенсию. Лишь кот не получал ничего, хотя и питался с общего стола, и питался в общем-то неплохо. Рыба у него не переводилась. Но моя получка составляла половину денежного довольствия семьи. И вот теперь этой половины нет, а впереди праздники. А деньги в семье, судя по всему, заканчиваются, и случится это, скорее всего, как раз накануне. В общем, невеселой предстояла нам встреча Нового девяносто четвертого года.

– Зарплаты больше не будет, – мрачно ответил жене.

– А может, ты покаешься перед начальством и выйдешь на работу? – неуверенно спросила она.

– В чем покаюсь? В том, что мой сектор все это время полноценно работал, а у Мазо и Шинкина не знали, чем заняться, и у них разбежались люди? Можно, конечно, согласиться с Николаевым и ликвидировать мой сектор, отдать этим бездарям своих специалистов и даже самому пойти к ним в услужение. Куда же еще? Именно это мне и предложили. Нет уж. Лучше буду с Дудеевым на рынке торговать.

– Ему-то есть, чем торговать, а у тебя ни копейки от той торговли. Что ты за это время заработал? Скажи, – разбушевалась вдруг Татьяна.

– У нас период накопления капитала. Все наши средства в обороте, и половина из них по закону моя, – возмутился я.

– Вот и возьми свою половину, – предложила жена.

– Думай, что говоришь. Та половина быстро кончится. Не заметишь. Вот только, что потом делать? Другой такой шанс вряд ли представится, – ответил ей.

Новый год все-таки встретили, как обычно. Татьяна сберегла какие-то деньги на черный день. А через неделю меня вызвали в отдел кадров и рассчитали по 31 декабря включительно. Получил и двухмесячное выходное пособие. Словом, домой принес кучу денег.

– Держи, – отдал их жене, – Постарайся растянуть хотя бы до весны. Больше денег не предвидится, – сказал ей и как накаркал.