– Ты где???!!!

Лилит Ханум опешила, так как обычно звонящие начинают в приветствия. С ее языка едва не сорвалось упоминание славного казахского города Караганда, однако врать по поводу своего местоположения она не стала и осторожно поинтересовалась:

– Что-то случилось, дядя Джафар?

– Случилось?! Да я тебя везде ищу!

– Ну, вот она я, слушаю внимательно.

– Сейчас же приходи и забирай ключи!

– То есть как? Мы же через пять дней дого…

– Сейчас же приходи и забирай ключи, не доводи старого человека до сердечного приступа! Меня машина ждет, я через пять минут уезжаю в Россию!

– И что? Мы договори…

– Не перебивай! Если будешь так мне хамить, я распахну все двери настежь, выброшу ключи в канаву и как хочешь, так и делай потом. Ей, видите ли, лень два шага сделать и ключи забрать. – Я в Москве, а не в двух шагах.

– Врешь ты все! Наверняка у моих соседей сидишь и надо мной, стариком, издеваешься! Еще пожалеешь об этом, слово даю! А слово дяди Джафара крепкое.

Пересказывать весь разговор, который становился чем дальше, тем абсурднее, у меня нет сил и желания. В конце концов сторонам удалось договориться до того, что дядя Джафар все-таки запрет дом и отдаст ключи одной из соседок. Лилит и Шидда посмеялись над странным стариком, а потом и забыли об этом разговоре, совершенно не подозревая о грядущих последствиях.

Прошло пять дней. Благополучно долетев до Шахины, Лилит Ханум вышла из здания аэропорта и ахнула. Ветер не только грозил унести в неизвестном направлении ее шляпку, но и бойко катил в сторону такси ее чемодан на колесиках, а там было килограммов двадцать вещей первой необходимости, из которых треть, разумеется, составляли баночки с косметикой. Это был не ветер, а самый настоящий ураган. Если такое творилось в аэропорту, то что же было на горке, в ассирийской деревне?

Едва Лилит Ханум уселась в машину, как из ее сумочки раздался месопотамский марш. Приняв вызов, она услышала сразу несколько голосов, принадлежавших соседям.

– Ты сейчас далеко? – встревоженный женский голос.

– Это жесть! – удивленный мужской голос.

Снова женский голос, уже другой:

– Да у нее крышу сорвало напрочь!

– Да что случилось-то? – возопила Лилит. – Я через двадцать минут буду на месте.

– Мы все тебя ждем!!! – хором крикнули в телефон соседи.

Честно говоря, первое знакомство с ближайшими соседями Лилит Ханум представляла себе несколько по-другому. По словам знакомых прихожан, это были достойные, благообразные люди, примерно ее ровесники, тоже дорастившие детей до совершеннолетия, – и вдруг такой странный телефонный разговор!

…Такси стремительно промчалось мимо бетонной стены, опоясывающей кладбище, лихо свернуло на неширокую улицу, где вдоль домов со стонами гнулись на ветру деревья, и остановилось около серых ворот с белой полосой. Перед воротами стояло несколько человек соседей, а за воротами над двором в темпе вальса изящно кружились листы жести, сорванные ветром с кровли летней кухни. Зрелище это было столь же завораживающее, сколь и опасное, ибо периодически ветер ослабевал и листы падали куда попало, в том числе на тротуар. Соседи благоразумно отбегали в сторону, и, по счастью, никого из них не убило.

Неистовый поток отборных ассирийских ругательств уже готов был сорваться с густо накрашенных уст Лилит Ханум, но она прикусила язык: это в Москве ее никто бы не понял, а здесь следовало выражаться по возможности пристойно. Поэтому она сказала на русском литературном языке:

– Вот ведь незадача-то какая, право же…

Она была мастером эвфемизмов.

Соседи наперебой стали рассказывать о том, как дядя Джафар, устроив грандиозную распродажу, отдал сборщикам металлолома все до последнего гвоздя, включая и те, которыми крепилась жестяная кровля летней кухни. Пока не поднялся сильный ветер, кровля лежала себе и в ус не дула, но сегодня поднялся ураган… Хорошо еще, что этот ураган любезно подождал того самого момента, когда новая хозяйка дома явится и сможет как-то усмирить летающую жесть.

– Так ключи от дома же у вас, вы могли бы открыть ворота, войти во двор и… – начала было Лилит, но соседи энергично замотали головами:

– Нет, нет, нет, без твоего разрешения мы не войдем.

– Тогда давайте ключи!

Лилит Ханум решительно отперла ворота и вошла во двор. По выражению ее лица было ясно: либо листы жести сейчас же успокоятся, либо им несдобровать. Ветер внезапно стих, и сразу три листа с адским скрежетом пали к ногам своей новой хозяйки. Со словами «так-то вот!» она взяла зачем-то валявшиеся во дворе кирпичи и придавила ими любителей полетать.

– Их надо бы прибить обратно, – деликатно посоветовал сосед слева, армянин Рубен. – А то если так оставить, снова улетят. – Прибить на месте! – согласилась Лилит Ханум. – Может быть, вы знаете хорошего кровельщика?

Кровельщика нашли и привели тут же, потому что, как оказалось, любого мастера в любой области можно отыскать в пределах двух-трех улиц. Сдержанный поляк Анджей (а в деревне, кроме ассирийцев и армян, прибывших сюда из Турции после событий 1915 года, проживали греки, езиды и почему-то поляки) принес из дома стремянку, набор инструментов и под одобрительные возгласы соседей починил крышу в два счета. Лилит Ханум попросила его также в ближайшее время сменить замки во всех дверях – на всякий случай.

Этот случай потом долго вспоминали соседи по улице. Жестяная история оказалась не самым плохим поводом познакомиться. К тому же любая передряга, хочешь не хочешь, сближает всех ее участников.

Улица, на которой теперь проживала Лилит Ханум, была тихой и спокойной. Машины здесь проезжали нечасто, иногда мимо громыхал старый потрепанный автобус номер шестьдесят восемь, единственный местный маршрут. Название у улицы было необычно поэтическое, она носила имя Барда, но этот Бард был отнюдь не кельтским поэтом – это была фамилия кярманского танкиста, героя Второй мировой войны.

Весной вся улица благоухала: в садах и на тротуарах цвели абрикосы, вишни, айва, персики, сливы. В тот самый момент, когда Лилит Ханум вселилась в новый дом, вся гора, на которой в произвольном порядке располагались частные дома, стояла как невеста в белоснежной фате бело-розовых цветов.

Впервые выйдя в собственный сад, новоиспеченная хозяйка долго бродила от дерева к дереву, вдыхая пьянящий аромат… До того момента она думала, что «пьянящий аромат» – это фигура речи, но у нее и вправду быстро закружилась голова, будто она хлебнула лишнего. Особенно на нее подействовали цветы абрикосового дерева. Впрочем, по части обонятельного пьянства у нее нашлось немало конкурентов, которые, деловито жужжа, собирали нектар и опыляли растения. Пару раз Лилит Ханум даже ткнулась носом в какую-то пчелу или шмеля, но те, похоже, тоже были добрые и пьяненькие, поэтому не обратили внимания на такое грубое нарушение личного пространства.

В общем, пока на гору не опустился синий полог ночной тьмы (а здесь, в отличие от Москвы, ночь наступала внезапно, без каких-то там нерешительных сумерек), Лилит была уверена, что при жизни попала в рай. Однако внезапная темнота загнала ее в дом, где не было практически ничего, кроме голых бетонных стен, крыши, тусклых лампочек под высоченным потолком и холодного воздуха. Интернета, что характерно, тоже не было.

Снова поднялся сильный ветер, в дымоходе что-то завыло, загудело, заохало и застонало. Лилит огляделась по сторонам и внезапно поняла, во что влипла. Чтобы сделать из этого всего настоящее человеческое жилище, потребуется много денег и времени, очень много.

– Вот умею же я сначала во что-нибудь влезть, а потом уже думать, что со всем этим делать, – произнесла она вслух. – И ведь обратной дороги нет, придется обустраивать вот это все! – Все, все, все! – загудело эхо, будто дом отвечал ей, требуя внимания и заботы.

– Ничего, милый дом, я тебя обживу, и мы подружимся.

– Дружимся, дружимся! – ответил дом.

На том и поладили.

Утром Лилит Ханум поняла, что очень правильно сделала, выторговав у дяди Джафара и тетя Гули большую резную кровать. Спать на полу было бы невозможно: ночью внезапно похолодало и пол стал ледяным. Вылезать из-под одеяла было боязно, но необходимо – как минимум для того, чтобы растопить камин, который, как тут же выяснилось, отчаянно дымил. В доме оставалась всякая деревянная рухлядь, так что о дровах можно было не беспокоиться. Но перед этим Лилит Ханум решила согреться, приняв горячий душ. О том, что как-то потом надо будет выходить из душа с мокрой головой, она предварительно не подумала. Спасла ее североирландская закалка, ибо ничто так не приучает человека к холодному жилищу, как длительная командировка в Ольстер зимой, а впрочем, и в любое другое время года тоже. По наблюдениям Лилит Ханум, зима от лета в Северной Ирландии отличается лишь тем, что летом можно ходить дома без шарфа.