– Вот и прекрасно. Считайте, что в этот миг сам Господь Вас услышал и послал на помощь своего доброго чумазого ангела, – Армор расхохотался. – Мы Вас ждем завтра в 5 часов пополудни, после фуршета будут танцы, оденьтесь по этому случаю.

– Но у меня нет ничего нового.

– Это не беда, Вы же сегодня работали и можете смело требовать расчет. Вот, – Армор протянул Лизе четвертную купюру, сумму, равную оплате за неделю работы. – Получите, пожалуйста, и прошу Вас, потратьте деньги на всякие женские пустячки: духи, помаду или что там еще? Я хочу, чтобы завтра Вы произвели на всех неизгладимое впечатление, не забывайте, что на завтрашний вечер – вы моя дама!

– Спасибо, я постараюсь.

Дочь отставного генерала ушла. Армор долго не мог прийти в себя от возбуждения.

«Какие же среди этих русских бывают красавицы, в Штатах за такой девушкой, будь она хоть дочь генерала конфедератов, увивались бы лучшие кавалеры. На счастье, завтра на весь вечер она – моя подопечная».

На следующий день в Вологде только и говорили, что о грядущем обеде в американском посольстве. Подобного напряжения не было в местном обществе со времен приездов в Вологду в XIX веке царствующих особ.

К назначенному времени к зданию бывшего клуба одна за другой подъезжали пролетки. Гости, волнуясь по причине важности момента, заходили в дом. У входа их встречал Филип Джордан, одетый по случаю события во фрак. Он широко улыбался и говорил всем по-русски: «Здрассте».

Посол Френсис так же в парадном сюртуке встречал гостей и приглашал в залы на первом этаже. Там уже были накрыты столы.

Кроме американских дипломатов на обеде присутствовали представители других посольств. Бразилец Вианна Кельш как и прежде в Петрограде, взял на себя роль всеобщего любимца. Серб Мирослав Сполайкович, наоборот, надел маску скорби, отождествляя себя с бедами, которые обрушились на сербский народ после 1914 года. Итальянец маркиз де ла Торетта оживленно беседовал с советником посольства Франции Жаном Дульсе. Самого посла Нуланса не было. Его преследовал «дипломатический кашель».[6] Попросту говоря, он не мог видеть этот триумф американской политики и предпочел сказаться больным.

Обед открыл своей речью Полномочный посол Соединенных Штатов. Он говорил о политическом моменте, о том, что президент Вильсон всегда считал и продолжает считать Россию союзницей, и сделает всё, чтобы помочь русским людям в этот тяжелый для них момент. Потом он перешел к любезностям в отношении вологодских властей и заявил, что очень польщен той учтивостью, которую демонстрируют в отношении посольства муниципальные власти. Приглашенные переглянулись, каждый из них принял похвалу на свой счет: городской голова Александров демонстративно поклонился, председатель губисполкома Элиава гордо оглядел присутствующих.

Здесь нет той жестокости, как в столицах, бывшей и нынешней, – продолжал Френсис, – город удивительно спокоен, и я получаю большое удовольствие от пребывания в Вологде. Здание клуба, любезно предоставленное нам, как нельзя лучше подходит для нужд посольства, и я могу с уверенностью сказать, что мэр Нью-Йорка не смог бы сделать для нас большего.

Все встали и начали дружно аплодировать оратору. Филип Джордан, услышав, как посол ловко использовал его каламбур насчет мэра Нью-Йорка, адресованный в письме миссис Френсис, широко улыбнулся.

Потом с ответными речами выступали по очереди все вологодские начальники. Впечатление было такое, что между РСФСР и Северо-Американскими Соединенными Штатами уже давно заключен договор о дружбе и сотрудничестве.

Спустя годы за эти минуты взаимных любезностей местных большевиков будут обвинять в оппортунизме, а Френсиса – в налаживании контактов с врагом.

– Говорят, что Вологда очень старый город, – спросил посол городского голову Александрова, – сколько же ему лет на самом деле?

– Вологда впервые упоминается в 1147 году ей более семисот пятидесяти лет.

– Подождите, – нахмурился Френсис, – Вы хотите сказать, что люди здесь жили более чем за триста пятьдесят лет до открытия Колумбом Америки?

– Именно так, господин посол, это же Старый свет, Европа.

Френсис замолчал, ему – выходцу со среднего Запада с детства внушали, что все, что было до 1492 года, когда Колумб впервые увидел берега американского континента – это доисторический период, а здесь оказывается уже существовали города.

– Какая древняя область! – воскликнул он, – Почему же сейчас здесь глухая провинция? Что случилось?

– Петр Первый открыл новый путь в Европу, и все города севера лишились преимуществ торгового пути.

– О, я это понимаю, я живу в Сент-Луисе, который также в центре речного пути и поэтому является крупным торговым городом.

Френсис был потрясен этим историческим экскурсом и потом много и с удовольствием писал о нем в письмах, и даже посвятил этому целый абзац в мемуарах.

После официальной части обеда гости перешли в другой зал, где за бокалом «Кентукки Бурбона» и покером продолжили проводить вечер.

Лиза Мизенер долго колебалась, прежде чем принять предложение секретаря американского посольства Нормана Армора. Она считала, что с ее стороны будет верхом легкомыслия присутствовать одной без родителей на столь серьезном мероприятии. Мать едва уговорила ее идти на званый прием. Последним аргументом «за» было то, что часть дипломатов недавно вернулась из Финляндии.

«Может быть, кто-то из них встречал Ивана Петровича?» – с надеждой подумала девушка, – «Об этом надо обязательно спросить.»

Ночь перед визитом прошла в бесконечных примерках платья, в котором мадемуазель должна была покорить публику. На деньги, подаренные Армором была закуплена целая коробка аксессуаров. Не обошлось и без кружевных мотивов. Бывшая няня и мать Лизы постарались на славу. Платье девушки и вправду получилось нарядным, хотя и слегка старомодным. Но кто на это сейчас, в 1918 году будет обращать внимание?

Лиза появилась в здании посольства за полчаса до начала.

– Опаздывать на такие мероприятия – дурной тон, – сказала няня, – лучше прийти заранее.

Армор ждал девушку на лестнице. Увидев Лизу, он приветственно помахал платком и сбежал вниз. Американец выглядел весьма галантным кавалером, такого общения у дочери генерала не было с того времени, как закрылся Смольный институт. На какие-то минуты она почувствовала себя счастливой.

После официальной части начались танцы. Старшее поколение поднялось на второй этаж, чтобы составить партию в любимый послом Френсисом покер. Вологодские официальные лица один за другим откланялись.

Большевику Элиаве было неудобно оставаться в обществе империалистов и недобитых буржуев. Александров, напротив, чувствовал себя в своей тарелке, и только какое-то срочное дело, заставило его покинуть гостеприимный дом на Дворянской.

После танцев под фортепиано Армор спросил, не музицирует ли мадемуазель? Лиза отвечала, что играет на фортепиано и поет.

Публика захлопала в ладоши.

– Просим, просим!

Она села за инструмент и спела русский романс «Не уходи, побудь со мной». Он очень подходил к ее настроению. Зал взорвался аплодисментами.

– У Вас великолепный голос, скажите, какое это сопрано? – спросил кто-то из слушателей.

– Лирическое, – отвечала Лиза, – мой учитель музыки господин Зубов еще в 1914 году в Екатеринославе настаивал, что надо серьезно заниматься музыкой и обязательно поступать в консерваторию. Но как можно учиться в такой обстановке?

– Действительно, – пробормотал Армор, он был явно огорчен.

– Скажите, Вы упомянули фамилию Зубов, – спросил Лизу среднего возраста человек с усами, – насколько я понимаю, речь идет о Михаиле Юльевиче Зубове.

– Да, какое-то время он преподавал мне фортепиано.

– Тогда разрешите представиться, – собеседник щелкнул каблуками, – Петр Юльевич Зубов, присяжным поверенный, родной брат вашего учителя музыки.