Через пару минут друзья уже сидели в перелеске на упавшем дереве и делили большой каравай, посыпанный сахаром, который хрустел на зубах.

– Эдмунд сражался во время Пятилетней войны. Он погиб чуть больше года назад. И я до сих пор считаю несправедливым, что мы вообще были втянуты в эту войну. Мы просто помогали Аисронду, – рассказывал Гвард, держа в руках кусок каравая.

Он то сжимал мякиш, то просто укладывал на ладони. Очень сильно нервничал.

– Мы узнали это не так, как узнают о гибели родных на войне обычные люди. Мы были свидетелями. – С каждым словом глаза Гварда раскрывались всё шире, вздохи становились короче. – У нас в гостиной открылся Проход. Два мага внесли кричащего брата и уложили его на диван. Господи, таких возгласов я никогда не слышал. Мне было страшно, мерзко и… я боялся почувствовать его боль. Я не хотел смотреть на свои ноги, потому что боялся, что увижу там то, что случилось с ногой Эдмунда. Будто бы изгрызенный кусок мяса, без единого клочка кожи. Я убежал. Его перетащили в медицинское крыло. Я не знаю подробностей, я не хотел их знать. Что там с ним делали, что он чувствовал. Но когда Эдмунд умер, я испугался ещё больше.

У Гварда бежал холодок по спине, но при этом он чувствовал, что ему очень жарко. Он давно ни с кем не откровенничал, и было очень тяжело говорить вслух о том, что терзало в мыслях каждый день. Но от произнесённых слов становилось легче.

– Мне стыдно в этом признаваться, – произнёс Гвард и посмотрел Эде прямо в глаза. – Но первой моей мыслью после гибели брата было то, что теперь я наследник… то есть, я должен буду вести все дела в имении, я должен буду взять в руки дело отца. Наверное, я покажусь тебе ужасным эгоистом, но у меня есть на то причины.

Гвард вдруг замолчал. Он не знал продолжать ему или остановиться. Эда тихонько спросила:

– Какие причины?

Гвард взглянул на неё и не увидел ни тени осуждения или презрения. Эда смотрела с сочувствием. Её светло-карие с зелёными крапинками глаза выражали полное участие.

– Я не знаю, как это объяснить. Лучше расскажу всё в подробностях, – проговорил Гвард, переводя взгляд на кусты и деревья впереди. – Отец никогда не любил меня так же, как Эдмунда. Да, и вообще, любил ли? Моё самое яркое воспоминание из детства – о том, как мы в день рождения отца бежали к нему по коридору. Мы были маленькие, Эдмунду – десять, а мне шесть. И бежали наперегонки. Отец присел перед нами и расставил руки в объятиях. И пока Эдмунд добежал и кинулся на шею отцу, я споткнулся, упал и разбил нос о пол. Мне было больно, обидно, я испугался своей крови, потекшей из носа. Отец просто взял Эдмунда на руки и встал. Он смотрел на меня со всей высоты своего роста, и я ждал, что он поможет мне подняться и пожалеет. Но он лишь недовольно приказал мне встать и перестать хныкать. «Сам виноват, – сказал он мне. – Вечно ты балуешься. Как можно быть таким неловким?» Мне будет девяносто лет, я этого не забуду.

Гвард горько хмыкнул и продолжил. Его уже было не остановить.

– А ещё я помню, что отец по вечерам всегда заходил к нам с братом в комнату, чтобы пообщаться перед сном или рассказать интересные истории. И я очень хорошо помню, как каждый раз он сажал Эдмунда к себе на колени, а я сидел в соседней кровати и чувствовал себя так, будто… не нужен.

Гвард снова посмотрел на Эду и вымученно улыбнулся.

– Ты прости, что я тебе это рассказываю, просто…

– Нет, нет, – Эда тут же замахала руками. – Ты изливаешь душу. Мне наоборот приятно, что ты мне доверился. Мне интересно, правда.

Гвард усмехнулся и снова отвёл взгляд.

– В общем, когда я подрос, меня взялись обучать учителя. Но при этом, я видел, как Эдмунда отец всегда на все приёмы водит с собой и рассказывает ему всё, что знал. А я им мешался. И Эдмунду тоже. Он, как и отец, не обращал на меня внимания. Помню, как в детстве сделал ему подарок – игрушку из глины, которую накопал у озера, а он сказал, что у меня мерзкая грязь под ногтями, и он даже слиток золота из моих рук не возьмёт. Возможно, это потому, что наша мама умерла после того, как я родился. И хоть Эдмунду на тот момент было всего четыре года, он всю свою жизнь утверждал, что отчётливо помнил мать и не может меня простить за эту потерю. Он всегда меня винил за её смерть, мы очень часто дрались и ругались. Я предпочитал находиться в одиночестве и иногда представлял, как мы с Эдмундом играем вместе, досаждаем слугам, играем в прятки.

И Гвард вздохнул.

– Да, давно я никому об этом не рассказывал.

– Ты не должен себя винить, – тут же ответила Эда. Казалось, она была впечатлена рассказом. – Я имею в виду, то, что твоей мыслью была не горечь о потере брата.

– Спасибо, что выслушала, – сказал Гвард. – Теперь мне неловко смотреть тебе в глаза.

– Хочешь, я тоже расскажу что-нибудь сокровенное, и тогда мне тоже будет неловко? – хохотнула Эда.

– Чтобы мы разговаривали, но даже глаз друг на друга не поднимали? – улыбнулся Гвард.

– Ага, – кивнула Эда и улыбнулась широко-широко.

– Но, на самом деле, – добавила она. – Нам крупно повезло, что мы встретились. Теперь ты больше не один, и я тоже. Это всяко веселее. Есть, с кем поболтать, и с кем найти приключений. Кстати, не хочешь на озеро съездить? Тут не далеко. А то слишком уж жарко.

– Ты обещала мне сокровенную историю, – ухмыльнулся Гвард.

– Если честно, я тебе всё вчера о себе рассказала, – ответила Эда, вставая с бревна и стряхивая с колен крошки от каравая. – Не знаю даже, чем ещё поделиться. Хочешь, расскажу, как в детстве червяков пробовала?

Гвард скривился.

– Нет, спасибо, – морщась усмехнулся он. – Некоторых сокровенных вещей лучше не знать.

– Я тоже так считаю, – улыбнулась Эда. – Айда на озеро?

Озеро было окружено густым лесом. У берега оно скорее напоминало болото, с широкими листами кувшинок и высоким рогозом, чьи листья шуршали на ветру.

Когда Гвард и Эда спешились с лошадей и подошли к самой воде, они скинули с себя ботинки и стали ногами трогать воду. Вдруг Гвард почувствовал шквал брызг со стороны. От прохладной воды его тело под намокшей рубашкой покрылось мурашками. Эда, нагнувшаяся к озеру, хохотала, что было мочи.

Тогда Гвард закатал повыше рукава, подошёл к ней и резко взял на руки. Эда даже понять ничего не успела, лишь вскрикнула.

– Ну, что, говоришь, тебе жарко? – спросил он шутливо злобным тоном.

– Только не это, Гвард! – только и успела крикнуть Эда.

Держа девушку на руках, он помчался к озеру. Он бежал в прохладной с непривычки воде, разбрызгивая в стороны целые фонтаны брызг. Эда верещала, как похищенная разбойниками девица. Когда Гвард зашёл в воду по пояс, он вдруг запутался в своих ногах. Оба ушли под воду.

Барахтаясь и вертясь пиявкой, Эда выплыла первая. Когда на поверхности показалась темноволосая мокрая голова, на неё обрушился целый поток брызг. Гвард нырнул обратно под воду и, схватив Эду, повлёк за собой. Они кружились в воде, выплывали и брызгались, как малые дети. Визжали пронзительно и звонко, хохотали, наглатываясь воды.

А потом лежали на берегу. Солнце сушило их одежду и волосы, пока Эда и Гвард лежали на колющем мокрую спину песке. Эда смотрела в жмурящееся лицо и смеялась от нелепого смущения. Они не переставали смотреть в полуоткрытые глаза друг друга.

И тут Гвард встрепенулся. Он резко сел на песке. Эда непонимающе на него посмотрела и тоже приподнялась.

– Нож! – вдруг спохватился Гвард, шлёпая себя руками по бёдрам. – Он утонул!

Он готов был извиняться и клясться, что купит Эде ещё хоть сто ножей, но она, казалось, даже не расстроилась. Она лишь обратила взгляд к озеру и монотонно громко засвистела. Гвард непонимающе посмотрел на водную гладь и вдруг увидел, как из воды в воздух поднялся тот самый клинок. Он поплыл по воздуху прямо к Эде, летел, иногда касаясь поверхности воды. И вот, он упал ей на колени. Свист прекратился.

Гвард смотрел на неё в полнейшем изумлении. Ему хотелось ущипнуть себя, настолько увиденное ошарашило его. Может, он перегрелся на солнце и упал в обморок, а это всё сон?