– Ох, выпорю я однажды тебя, Петровна, честно слово… за твоё скверное словцо.

– Молчу-молчу, – улыбаясь, проговорила.

Вечером, как и обещалось, Градатский вернулся, услышав ожидаемый положительный ответ. Незамедлительно он расселился на втором этаже. Вещей при себе у него было всего ничего, отчасти это было потому, что большая их часть уже ютились в доме. Закончив скорый переезд, оставшееся время они разговаривали на отвлечённые темы, рассиживаясь на диване и грея вытянутые ноги у камина. Оказалось, что оба молодых человека невзлюбили колющий холод, который тем временем во всю набирал обороты. Градус на улице беспощадно падал и уже приблизился к нулевой отметке, а тучи жутко обтянули небо. Разговорившись, Саша узнал, что, оказывается, Градатский не многим его старше, было ему от рождения двадцать пять, должно быть поэтому общение шло как нельзя просто.

Следующий месяц проходил как нельзя увлекательно. Боровский наполнялся восторгом, общаясь с Градатским, ведь тот был знатным интеллектуалом, способным поддерживать самые разносторонние беседы: от литературы и философии до точных наук, вроде физики и химии. Он был очень умён и подкован во всяких областях. Как оказалось, Градатский довольно часто возвращается на родину из заграничных поездок, сам он описал себя почтовым голубем, который то и дело носится с поручениями по Европе и России. Сейчас он в отпуске, так как частые и долгие поездки сильно изматывают. Отпуск был ему необходим хотя бы раз в полтора два года. Однако несмотря на многочисленные плюсы, Саша ощущал тонкое беспокойство. Связано это было в первую очередь с тем, что он практически ничего не знал об этом человеке, ни что крутиться в его пытливом уме, ни каковы его цели, даже прошлое ему было неведомо.

Пусть всё кажется радужным, но на самом деле дней, когда ему посчастливилось увидеться или поговорить с Градатским было не так много. Он вечно где-то пропадал. Эти телодвижения Градатский совершал очень тихо, оттого складывалось впечатление, что в доме проживало лишь два человека и вечно блудной призрак. Временами Боровский засиживался до поздней ночи в надежде изловить плута, но как бы поздно он не ложился или вставал, всё равно не мог его застать.

Конечно Боровскому выпадала возможность поговорить с соседом. В основном их беседы сводились к политике, но бывало, что речь заходила и о сторонних темах. Они могли без особых трудностей обсудить наиболее интересные, по мнению Градатского, преступления, о которых доходчиво говорила колонка в местной газете. Как уже неоднократно говорилось, Градатский чрезмерно красноречив и имеет навык с легкостью переводить стрелки их разговора, всякий раз, когда Боровский намеревался подкопаться к его работе, досуге и жизни в целом. В таких случаях он обычно задавал вопрос с плавучим ответом, наталкивающим на размышления. Речь его была спокойной и славно построенной, очищенной от всего не нужного. Начиная говорить, он мимоходом вбрасывал тему для общения и постепенно, разгоняя паровоз, увеличивал интерес к ней. Редко он давал право слова, но, если всё же такое случалось, Градатский внимательно слушал, не смея лишний раз перебить мысль оппонента. Делал он это обычно после. И по ряду причин, хоть жизнь Боровского стала гораздо насыщенней, но этого не хватало, чтобы в полной мере утолить его жадность.

Теперь размышлять стало его излюбленным занятием, он делал это дома, в университете, на прогулках. Он продолжал прогуливаться по округе, но вовсе не любуясь красотами столичных улиц, а по иной, более примечательной причине. Ветер, блуждающий по каменным домам и впитывающий их холод, будто разгонял процессы в его голове, начиная цепочку из долгих умозаключений. Однако не только ветер был двигателем мысли, им был и пестрящий огонь, и морозная буря. Честно сказать, Боровский был самым настоящим метеозависимым, его нрав, его мысли, они целиком и полностью были подчинены окружению. Так, если он сидел дома перед камином, вглядываясь в красные языки, в голове его бурлил котёл из горячих суждений, преисполненных горделивостью и мужицким благородством. А если его волосы, которые к этому времени сильно отросли и закрывали обзор, обдувал порывистый ветер, то его мысли были также легки и полнились детской наивностью. Такая особенность хода мышления была связана не столько с его природным нравом, сколько с возрастом. Будучи всего лишь парнишкой весь мир кажется гораздо больше, а подобные странности есть признак юношеского романтизма. Саша мыслил не ради благородной цели, как это делали философы, находясь в вечных поисках истины, ему просто доставляло удовольствие, когда в его разуме из ниоткуда появлялись совершенно новые суждения, временами абсолютно безумные, но оттого прекрасные. И будучи на одной из таких вдумчивых прогулок он погрузился в себя, по полочкам расставляя недавний разговор с Градатским. Они дискутировали о недавнем происшествии, случившимся неподалеку от них, и о котором известили в газете. Это была кража с убийством. Как писало издание:

«<…> В N-ом переулке тринадцатого числа месяца ноября произошло неведомое злодеяние, неким было совершено покушение на тридцатидвухлетнего Сергея Правдина, известного своей винной лавкой. Как сообщает следствие, а именно старший унтер-офицер Молотин, это было преднамеренное нападение с целью хищения имущества, коим в крупных размерах располагала жертва. Покушение было совершено около девяти вечера, именно в это время очевидцы услышали стоны господина Правдина, который уже бездыханно лежал со вспоротым животом, и именно в это время он обычно закрывал лавку. Полиция уже имеет определённые представления о случившемся, но никаких точных данных не даёт. <…>».

– Что думаете, Константин Григорьевич? – с интересом в голосе спросил Боровский.

– Сухо, – лаконично ответил он.

Саша вопросительно приподнял бровь, хмыкнув.

– Текст… он сухой, – пояснил. – Будучи в поездках, я бывало почитывал зарубежные журналы, и скажу Вам, тамошний слог был куда насыщенней и живее. В нём была как бы это сказать… страсть, и он не стеснялся описывать картину в её естестве, напротив реальная действительность там становилась гуще… и чувствовалась та самая литературная искра. Эта же, как по мне, пустая словесница, которая лишь пытается казаться достойным чтивом.

Подобные ответы были не редкостью, ведь Градатский и сам любил поговорить, но темы его были, мягко сказать, специфичны. Поэтому Боровский поправил свой вопрос:

– Что думаете о происшествии?

– Ах, Вы об этом. Ну-у, что здесь сказать… – он пару секунд подумал и выдал, – чушь! Иное слово и не лезет.

– Обоснуйте, – с еще большим увлечением спросил он.

– Вывод э-э, – подглядел в газету, – господина Молотина не более чем беспочвенный домысел. Все факты указывают как раз-таки на стихийный ход обстоятельств, нежели заранее обдуманный план.

– Простите мою глупость, но не могли бы добавить конкретики?

– Скажите, будь это спланированное убийство, разумно ли его исполнение на переулке, где под вечер, как всем известно, любят прогуливаться парочки?

– Кажется, это глупость.

– Если это не может быть подготовленное убийство, то вполне себе имеет место быть продуманный грабёж, верно?

– Верно, – поддакивал он.

– А есть ли смысл грабить сразу подле магазинчика, если логичней будет найти место, как уже говорилось, более укромное, где не шастают толпы зевак?

– Совершенно никакого.

– Из двух предыдущих суждений делаем вывод, что сие происшествие нельзя счесть ни заранее продуманным убийством, ни такой же кражей, да?

– Судя по всему так и есть, – задумчиво сказал.

– А что более походит на неожиданный поворот, кража или убийство?

– Несомненно убийство.

– Значит, давайте представим… холодный ноябрьский вечер, с неба сыпется чудесный снег, господин Правдин закрывает свою лавку и в безмятежности собирается уходить домой, где точно зароется под лоскутное одеяло и заправится горячей чашкой ароматного чая, представили?