Я свирепо смотрю на него, когда он берет меня за руку и уводит от торговца. От соприкосновения между нами возникает тепло, которое ползет вверх по моей руке. Его ладонь гораздо больше. Кожа покрыта мозолями от тренировок на арене визиря. Мое сердце трепещет, как птица в небе. Руджек смотрит на наши переплетенные пальцы и снова краснеет, когда отпускает меня. В последнее время у нас все больше таких моментов.

Я раздраженно выдыхаю.

– Я не хочу, чтобы люди воспринимали меня как мою мать.

– Она внушает особый ужас, – говорит Руджек. – Как и мой отец.

На ум приходит то, что Тэм сказал о Фраме, орише жизни и смерти. Для Фрама это две стороны одной медали. Так можно было бы описать и наших родителей. Оба доводят свою власть до предела. Неудивительно, что они ненавидят друг друга.

Руджек касается моей руки, и между нами снова пульсирует тепло. Мы уже много раз касались друг друга и должны были привыкнуть к этому.

И все же у меня нет никаких сомнений – я вижу особый блеск в его темных глазах.

– Все хорошо?

Несколько человек замечают, что мы вместе, и жар снова ползет вверх по моей шее. Не заметить Руджека довольно трудно. Сын визиря в своей прекрасной пурпурной эларе с позолоченным оружием по бокам. Я смотрю на его спутанные черные кудри. Он начинает что-то говорить, но прикусывает губу. Неловкий момент тянется, пока я наконец не киваю.

Мы пробираемся через рынок, и я рассказываю Руджеку все в подробностях. У меня перехватывает дыхание. Рассказ занимает долгое время, ведь я отвлекаюсь на то, чтобы пробиться сквозь толпу. Хотя от его присутствия мне гораздо легче. Я не была готова говорить о бабушкином видении раньше – но теперь чувствую облегчение. С Руджеком я могу позволить себе быть слабой, могу ослабить бдительность.

– Как такое вообще возможно? – задаю я вопрос по окончании рассказа. – Демоны выжили спустя столько лет?

Он ошеломленно смотрит на меня. Такого он точно не ожидал. Спросите друга, что случилось, и он скажет, что поссорился со своим партнером или что у него болит зуб. Спроси меня, что случилось, и я сообщу, что в Тамар поселился демон. Это звучит мрачно даже для моих ушей.

– То есть ты предполагаешь… – Руджек сжимает рукояти своих ножей и вытягивает шею, чтобы заглянуть в переулок. Даже Майк и Кира сегодня держатся ближе, чем обычно. Они в полной боевой готовности. Их глаза внимательно осматривают окрестности, и ладони лежат на оружии. – Демоны не могли вернуться. Это же значит, что… – Он не может заставить себя закончить мысль.

Я скрещиваю руки на груди:

– Тогда почему ты так нервничаешь?

Прежде чем Руджек успевает ответить, между его ног проскальзывает фамильяр и устремляется в тень за его спиной. Десятки из них ползут по закрытым дверям, стенам и лавкам торговцев. Они садятся, как птицы, на стропила аптеки, в то время как двое охранников проталкиваются сквозь толпу.

За ними следуют четыре рыбака, которые несут человека на носилках. У него из плеча торчит китовый крючок, и мы с Руджеком потрясенно смотрим на лежащего рыбака. Он истекает кровью, так что ей запахло в воздухе. Я держусь за горло, подавляя рвотные позывы. Мужчины входят в лечебную лавку, и фамильяры следуют за ними. В доках всегда происходят несчастные случаи, но я не видела ничего подобного очень давно. Вспоминается давняя история о бывшем жреце Ка. Кто-то насадил его на крючок и оставил у пристани.

– Жаль, что ты не видишь сейчас всех этих фамильяров на рынке, – говорю я, неодобрительно качая головой. – Это плохой знак.

– Фамильяры? – Руджек дергает себя за тунику. – Ты имеешь в виду своенравные тени?

Я вздрагиваю, не желая выслушивать очередную лекцию о том, что говорят ученые писцы. Писцы хотят, чтобы мы забыли о тех, кто ходил по миру задолго до людей. Но некоторые души умерших не отправились в загробную жизнь. Они все еще здесь, прячутся у всех на виду. Их присутствие колет мою кожу, подобно острым иглам. Нет времени снова спорить с Руджеком по этому поводу. Я замечаю на земле кровавое пятно, и у меня резко кружится голова.

– Мне все равно, что там говорят ученые писцы, – огрызаюсь я.

– Люди начали докладывать о своенравных тенях, о фамильярах, с тех пор как… – Руджек быстро огляделся по сторонам и начал говорить шепотом: – С тех пор как исчез первый ребенок. Мой отец продолжает отмахиваться от этих сообщений как от племенного суеверия. Я… Мне жаль, что я их не вижу.

Позади нас раздался шум, и Руджек схватился за рукояти скимитаров. Увидев, что источником шума стала перевернувшаяся тележка, он снова смотрит на меня. Его глаза полны ужаса.

– Прошлой ночью похитили еще одного ребенка. Уже шестого.

– Пропало шестеро детей?

Мой голос срывается, когда молодая девушка ныряет под руку покупателя и крадет его кошелек с деньгами. Мужчина ни о чем не подозревает, разглядывая стойку с ножами тобачи. Я прикидываю, сколько на рынке детей. Их столько же, сколько и взрослых. Сердце с силой колотится в груди. Будь у меня магия, я могла бы хоть что-нибудь сделать. Неужели я буду просто сидеть сложа руки, пока демон забирает души тех, кто не может дать отпор? А потом ждать, пока придет и моя очередь? Год назад мне было достаточно всего лишь упомянуть Арти, и мачеха Кофи перестала его бить.

Кофи.

Без предупреждения я резко разворачиваю корпус в сторону торговцев рыбой. Я должна убедиться, что с моим другом все в порядке.

– Шотани прочесывают город, – говорит Руджек, не отставая от меня. – Теперь, когда пропал мальчик-ученый, у гильдии резко появился интерес к этому делу.

Магия шотани до сих пор витает в толпе. От нее очень тяжело на душе. Как будто провалился в яму с дегтем. По сравнению с ними городская стража – просто досадная помеха.

– А они нашли… – я сглатываю, не в силах закончить вопрос, – трупы?

– Нет. – Руджек запускает пальцы в спутанные кудри. Кажется, он не знает, куда деть руки. Даже рукояти мечей не помогают ему. – У гильдии нет никаких зацепок. Ничего. Очень странно. Во имя богов, они же шотани. Сами ориши их благословили.

– Если уж Арти не может увидеть похитителя в своих видениях, – отвечаю я, – то у шотани нет ни единого шанса.

Руджек упирает руки в бока:

– А так ли уж она пытается?

Это обвинение словно бьет меня в грудь. Руджеку не нужно больше ничего говорить. Все написано у него на лице. Наши родители ненавидят друг друга, и каждый из них сделает почти все, чтобы обеспечить поражение другого.

– Не знаю. – Я опускаю голову. – У меня не должно быть никаких сомнений в том, что моя мать поступит правильно…

– Прости, – говорит Руджек, отводя взгляд. – Мне не следовало намекать на это.

Я прикусываю губу изнутри.

– А твой отец помог бы ей, будь ситуация совсем другой?

В глазах Руджека вспыхивает боль.

– Не думаю.

Мы молча идем дальше, минуя толпу, собравшуюся перед торговыми рядами. Сдерживаемое разочарование и страх вынуждают людей говорить шепотом. Если не остановить похитителя детей, все будет только хуже. Город начнет бунтовать.

Я облегченно вздыхаю, когда мы подходим к торговцам рыбой, и Руджек ободряюще улыбается мне. Кофи стоит на своем ящике. Он весь в рыбной чешуе, и от него отвратительно пахнет, но зато с ним все в порядке. Он улыбается мне, а потом видит Руджека и закатывает глаза. Старый добрый Кофи.

– Как идут дела? – Я заставляю свой голос звучать бодро. – Рыба разлетается как горячие пирожки?

– Сегодня утром Терра купила семь нитевидных рыб. – Кофи бросает взгляд на отца, который торгуется с потенциальным покупателем о цене креветок. – Я дал ей восьмую бесплатно, так как ваш дом – хорошие клиенты.

Руджек наклоняется к моему уху:

– Этот коротышка что, флиртует с тобой?

Кофи скрещивает руки на груди. Он стоит на коробке и гордо смотрит Руджеку прямо в глаза:

– Ты будешь что-нибудь покупать или как?

– Может, мне вызвать его на поединок на арене? – Руджек искоса смотрит на меня. – Я сделаю это с закрытыми глазами, чтобы все было честно.