Ольга еще спала. Игорь вглядывался в ее милое лицо, чуть опухшее от вчерашних слез, словно пытаясь узнать, что ей снится. Лучик солнца, отыскав лазейку в занавесках, играл золотыми зайчиками на волосах Ольги, создавая иллюзию сверкающего венца.

Игорю показалось, что он никогда не видел жену такой прекрасной. Его сердце, растревоженное вчерашним скандалом, безудержно рвалось к ней, и Игорь вдруг понял, что несмотря на прожитые вместе годы, почти ничего не знает о внутреннем мире жены. Осознавая, насколько непрочной может оказаться нить любви, что связывает их, он почувствовал, как легко они могут потерять друг друга. Переполненный болью и нежностью, Игорь осторожно поправил прядку волос на милой головке и встал с кровати, стараясь не разбудить жену.

По дороге на кухню, Игорь заглянул в комнату дочери. Леночка спала, разметавшись на кровати. Ее одеяльце сползло на пол, и Игорь поднял его, нежно укрывая дочку. Он улыбнулся от переполнявшей его любви, и пообещал себе, что сделает все, чтобы эти два самых дорогих ему человека были счастливы, пока бьется его сердце.

Вчерашний скандал вдруг стал далеким и неважным, словно торнадо, пронесшийся на другом конце света. Все ссоры были там, в другом мире, а здесь разве может быть что-то важнее, чем любовь жены и дочки? Да, кто бы ни пытался поссорить их и очернить в глазах друг друга, разве сможет он разрушить их семью?.. И в это момент Игорь с внезапной болью осознал, что, да, сможет! Вчерашние слова Виктории запали в его душу и, словно смертельный яд, отравили его сердце.

– Ну, нет, дорогая! – пробормотал Игорь себе под нос, слепо глядя в стену. – Тебе не удастся поссорить нас с женой! Я с ней поговорю сегодня, и все встанет на свои места.

Тостер щелкнул, выплюнув из горячего чрева поджаренные кусочки хлеба. Игорь удивленно посмотрел на него, словно позабыв, зачем он вообще пришел на кухню, и что здесь делает. Раздраженно хмыкнув, Мошкарев достал тосты, и принялся намазывать их сыром. Приемник, настроенный на волну «Русского радио», потешил мир очередной хохмой Фоменко, и Игорь улыбнулся. Хорошее настроение вновь вернулось к нему, и Мошкарев принялся свободной от чашки рукой настукивать на столешнице ритм зазвучавшей по радио песни.

– Весело тебе? – пронизанный болью голос, зазвучавший от двери, заставил Игоря поперхнуться.

Ольга стояла в дверях, прислонившись к косяку. Она зябко куталась в темно-синий махровый халат, спасаясь от прохладного утреннего ветерка, летевшего в открытое окно кухни. Ее лицо было искажено выражением боли и печали, приобретя отталкивающую мертвенную бледность. И все равно, она показалась Игорю прекрасной! Он встал из-за стола, и шагнул навстречу жене.

– Малыш, – проговорил Игорь, как можно мягче и нежнее. – Садись, я налью тебе кофе, а потом поговорим спокойно…

– Поговорим, конечно! – резко ответила Ольга, и быстро подошла к столу, увернувшись от протянутых рук Мошкарева. – И для тебя будет лучше, если ты мне все объяснишь внятно, и без сюсюканья.

– Даже так?! – ехидно воскликнул Игорь, но тут же понял, что если он сейчас заведется, то они с женой непременно поругаются. Поэтому добавил тише: – Хорошо, малыш. Садись, и слушай меня.

Игорь вновь рассказал жене все, происшедшее вчерашним вечером, чему был свидетелем сам, и что услышал от других. Ольга слушала его со злой усмешкой на губах. Эта ухмылка раздражала Игоря, но он старался сдерживать свои чувства, понимая, что ничего хорошего от их проявления точно не будет. Однако первой не выдержала Ольга. Едва Игорь заговорил о Сергее, она просто взорвалась от негодования.

– Да, ты еще и трус! – воскликнула Ольга, вскакивая из-за стола. – Раз Сережка с этой сучкой поругался, ты и его готов приплести, лишь бы себя выгородить? Он, по крайней мере, поступил честно, а ты знаешь, что врешь, и все равно продолжаешь это делать!

– Оль, да ты сама у него спроси! – удивлению Игоря не было границ. Он совершенно не мог понять, почему жена отказывается ему верить.

– Да, да! Конечно! Он поступит, как настоящий друг, и сделает все, чтобы выгородить тебя…

Ольга, всему должны быть пределы! – очень тихо выговорил Игорь, едва сдерживая обиду, и в этот момент зазвонил телефон.

– Да, возьми ты эту поганую трубку! – закричала Ольга, видя, что муж не двигается с места, и отвернулась к окну, стараясь сдержать слезы.

Переполненный обидой и злостью, Игорь резко ответил на звонок, но, услышав голос в трубке, застыл, словно парализованный. Ольга, словно почувствовав беду, резко обернулась, глядя на Игоря с настороженностью на лице. А он медленно, очень медленно положил трубку на аппарат, и посмотрел на жену. От этого взгляда в комнате словно стало темней.

– Что случилось? – испуганно спросила Ольга.

Мошкарев не ответил. Он пустыми глазами смотрел на жену, стараясь осознать смысл сказанного по телефону. И вдруг, необычайно яркой вспышкой, затмившей реальность, перед глазами Игоря возникло видение…

– Ну, что, Аверьян? Надумал? Отдашь мне в прислужники своего меньшого? – высокий Илья стоял почти в том же месте, где первый раз увидел его рыбак.

Легкий ветер развевал длинные волосы монаха-схимника, и они вороными крылами взлетали опричь его головы. Черная ряса свободно трепетал, подобно волосам, стянутая лишь узким кожаным ремешком в талии. Сам ремень был испещрен странными узорами. Если не задерживать на них взгляд, узоры казались ликами святых. Ан, нет! Присмотришься получше – и тарабарщина какая-то получается.

– А пошто он тебе? – ответил Аверьян на настойчивую просьбу, распрямляя затекшую спину. – Степка, ведь, и ковша до рта донести не может, нос себе не разбив!

Рыбак задумчиво посмотрел на челнок для починки сетей, что держал в руке, а затем перевел взгляд на плоды своего труда. Аверьян уже давно обучал старших сыновей рыбацкому ремеслу, и многое им позволял, однако до починки сетей не допускал никого. Это была его святая святых! А, ну ка сыновья что-нибудь пропустят, и вожак косяка ударит в прореху в снасти, увлекая за собой остальных рыб?!. Вот уж тогда и улов пропадет, и снасти только выкинуть останется.

– Вот и я про то же, Аверьян! – улыбнулся монах, словно продолжая старый диалог. – Все мы под богом ходим, и лишь ему ведомо, для чего та, или иная тварь земная предназначена. Только волей всемогущего встретились мы с вами, и не перст ли это божий? Сам знаешь, что Степану рыбаком не быть. А посему, другая ему судьба предназначена. Особая судьба!

– Ну, говорильню говорить ты мастер большой! – остановил его Аверьян. – «Судьба особая»! Куда, как не особая! Не каждый, поди, умудрится топором ухо себе отрубить!..

Рыбак выпустил из рук челн, и тот повис на шнуре меж растянутых сетей. Отряхнув руки, словно собираясь к трапезе, Аверьян вытер их о портки, и протянул правую ладонью вперед.

– Ну, будь по твоему! – проговорил он. – Мобуть, чему толковому и научишь мальчонку. Ты, током, обещай мне не шибко его хворостиной гонять!..

– Да, побойся Бога, Аверьян! – улыбнулся монах, и ударил по протянутой руке. – На кой бес мне, скажи, хворостина, если малец едва ли не в брюхо ко мне лезет, едва я рот открываю?!.

– Ну, вот и славно! – согласился с монахом рыбак, и обернулся к крутому береговому скату. – Что-то Евдокиюшка обед мне не несет…

А над обрывом бежали облака. Ветер гнал их с гор, словно башкирец стадо баранов. Облака вытягивались в линию у самого зенита, легкими тенями омрачая лик солнца. И не понять сейчас было, принесут ли они с собой долгожданный дождик, или вновь проказник-ветер прогонит их в заволжские степи.

Опережая облака, над самым обрывом появилась белокурая головка. От стремительного бега девчонки-десятилетки кокошник сбился на затылок, а две жидкие косицы подпрыгивали и хлестали Евдокию по спине. Девчонка прыгнула с обрыва вниз, на тропинку, едва удержавшись на ногах. Расписной сарафан зацепился подолом за прошлогодний сухой репейник, словно помогая малолетке не упасть. Затем толстенный травяной хлыст обломился, и вниз посыпались сухие листья и мелкие кусочки глинозема.