Такова была неприглядная правда его рождения, согласно которой один из его родителей — наивный подросток, вынужденный скрываться от ложи, полной фанатиков, а другой — знатный психопат из прошлого, убивающий себе подобных и одержимый идеей бессмертия. К слову, последнее они с Юнги подробно обсудили, и пришли к выводу, что его неуязвимость — не более чем побочный эффект от столкновения ДНК двух путешественников во времени, что-то вроде замкнувшейся цепи. Оказалось, кстати, что и о ней было известно Чанёлю и прочим: это содержалось в секретных архивах, перешедших к Говарду. Стало быть, знал и он.
Цели были грандиозные. По всем канонам, эта ночь была поворотной в их столкновении. Они собирались убить Говарда, потому что в противном случае Чимин не пережил бы сегодняшнее суаре. Все стороны точили ножи и примеривались слишком долго; настало время атаковать, и атака обещала быть молниеносной и смертельной.
Разумеется, у Чимина возник вопрос, каким образом Хосок мог представлять опасность для него, если он — бессмертен, но Юнги с Чанёлем, как и Намджун с Тэхёном и Чонгуком не были в этом так уверены. Слова Джуна, к слову, Юнги запомнил слово в слово, их и передал Чимину:
«Понимаете, юноши, если что-то или кто-то обладает жизнью, следовательно, он обладает и смертью, — пояснил он, правда, уже в отсутствие Чимина, к тому времени убежавшего в лес. — Да, наш Рубин может пережить определённые виды смерти, полагаю, и старость для него — не преграда. Но у любого правила есть исключения, и я думаю, что Хосоку о них известно. До сих пор он примерялся, просчитывал, но рано или поздно он сдвинет пешку. Рискну предположить, что это «внезапное» суаре далеко не так внезапно, как его преподнесли хранителям».
И вот они здесь: напряжённые и собранные, готовые нападать и защищаться от нападок противоположной стороны.
— Ты готов, птенчик? — выгнул бровь Юнги, подавая ему руку.
— Готов, если ты готов, — склонил голову омега, вкладывая свою кисть в чужую ладонь и устремляясь к выходу из подвальных помещений.
Пароль сегодняшнего вечера им сообщили заранее; у Чимина как обычно, в одно ухо влетело, в другое вылетело, так что Юнги, как знаток латыни, взял миссию по его озвучиванию и запоминанию на себя.
— Laesa etiam repugnat ovis*. Снова — какая ирония, — пробормотал Юнги последнюю часть фразы, и их пропустили.
Зал встретил их обилием огней и роскошным убранством. Шторы из невероятно дорогого материала, наверняка расшитые вручную, мраморные полы и расписной потолок. В центре зала кружились в церемониальных танцах пары: некоторые из них состояли из женщин-омег и мужчин-альф, некоторые — из мужчин-омег. Все они были одеты в такие же роскошные вонсамы, как бы отдавая дань традициям. Во времена Говарда, вроде, такие одежды уже не носили, но на суаре по типу таких использовали для пущего лоска.
Чимин глубоко поклонился всем, кто встретился ему на пути, и проследовал на поклон к Хосоку, к которому как к хозяину вечера они обязаны были подойти в рамках приличий. Стоило лишь взглянуть ему в глаза, чтобы понять: он знает, что это время его протеже потратили не на зазубривание положений хранителей и правил по использованию хронографа. Отвесив альфе по уважительному поклону (ровно 130 градусов, Чимин измерял рулеткой!), они почтительно застыли перед ним после дежурных фраз о том, как рады присутствовать при столь грандиозном сборище.
— Ах, дети мои, я думаю, что вам обоим есть, что рассказать мне, как и мне есть, что рассказать вам. Прошло столько времени с нашей последней встречи, право, как досадно… Но думаю, что сердечные беседы не пристало вести при шуме оркестра и грохоте музыкальных инструментов. Юнги-щи, пожалуйста, не откажите в просьбе моей милой подруге, которая давным-давно жаждала услышать вашу игру на скрипке, а я пока обсужу с Чимином то, что хотел ещё давно. Прошу, милое создание, пройдём в мою лабораторию.
Обменявшись с Юнги искромётными взглядами, они покорно кивнули, разойдясь в разные стороны из ложи, в которой возвышался Говард, наблюдая за происходящим весельем внизу. Умело огибая парочки, то ли танцующие, то ли флиртующие между собой, Чимин следовал за Хосоком, незаметно скрестив пальцы и понимая, что их игра близится к логическому завершению, а её итог будет зависеть лишь от его везучести и того, насколько верно они истолковали свои и чужие козыри в рукаве.
— Мальчик мой, — начал Хосок, стоило двери лаборатории захлопнуться за их спинами. — Или, точнее сказать, сын? Ты знаешь, ну оно и верно: если бы не знал, я бы разочаровался в умственных способностях своего чада, впрочем, как и в его любопытстве. Итак, моё дитя… — Хосок ещё раз осмотрел его, и Чимину показалось, что на долю секунды в его взгляде мелькнуло что-то, отдалённо похожее на сожаление. — Как удивительно видеть взрослую омегу в самом расцвете и сознавать, что он когда-то был твоим семенем.
— К чему всё это? — вздёрнул бровь Чимин, напоминая себе, что на данном этапе ему следовало просто сохранять спокойствие и не забывать дышать размеренно и ровно.
— Неужели ты не понимаешь? Ох, или тянешь время, потому что, несомненно, вы со своим папой уже придумали план по моему умерщвлению? Да-да, милое дитя, я догадывался, что рано или поздно и он захочет увидеть своего ребёнка, да и то, что он непременно найдёт способ это сделать, было понятно тоже. Признаться, мне даже немного жаль, что нам не удастся поговорить на отвлечённые темы. Хотелось бы посмотреть, каким вырос мой сын, узнать твою личность, но… Мда, пожалуй, на это у нас слишком мало времени.
С этими словами Хосок, досадливо цокнув, достал из секретера небольшую склянку, осторожно водрузив её на стол.
— Что это? — уточнил Чимин, стараясь сохранять ровный тон и не выдавать своего волнения.
— Это сакситоксин. Добывается из моллюсков, пойманных на Аляске, так что цена нахождения этой колбочки здесь очень и очень высока. Механизм действия довольно прост: блокада потенциал-зависимых натриевых каналов нервных волокон, которая, в свою очередь, блокирует проведение нервных импульсов и вызывает параличи мышц, в частности, дыхательной мускулатуры. Смерть наступает в течении нескольких секунд, так что, не волнуйся, ты даже не почувствуешь, как твоя сердечная мышца, не справившись с нагрузкой, просто… остановится. Конечно, я не могу убить тебя мечом, сбросить с крыши или сделать что-либо ещё столь же простое, но ты… Ты можешь сделать это сам.
— … Иначе что? — задал закономерный вопрос Чимин.
— Иначе твой милый друг умрёт, — отрезал Хосок с невинной улыбкой на лице. — Прямо сейчас мои люди оцепили зал: вы не заметили этого, да и не должны были, потому что они умеют прятаться. Конечно, ты можешь предположить, что я блефую, но достаточно будет одной маленькой демонстрации, чтобы рассеять все сомнения. Итак, нам нужно притаскивать сюда Юнги с клинком у шеи, или ты сам проглотишь парочку кристалликов, облегчив тем самым мою, да и его жизнь?
Чимин только набрал воздух в лёгкие, чтобы что-то сказать, но в этот момент их уединение было вероломно прервано. Омега медленно обернулся к двери, ожидая увидеть что угодно, вплоть до обещанной картины Юнги с кинжалом у шеи, но вломившиеся в лабораторию люди вызвали у обоих путешественников крайнюю степень недоумения.
Это было несколько человек под предводительством японки — о национальной принадлежности свидетельствовал специфический разрез глаз. Аккуратно собранные чёрные волосы, подчёркивающие неестественную белизну кожи, придавали ей внешнего сходства с вампиром, а то и ведьмой, и Чимин ещё не представлял, насколько был прав в своих ассоциациях.
— Хираи Момо, — выплюнул Хосок, разочарованно откладывая склянку, которую было собирался протянуть Чимину.
— Я здесь, чтобы убить тебя, демон, — искривила губы в усмешке женщина и обнажила катану.
- - -
* — Вонсам — платье с длинными рукавами, которое носили знатные корейцы, короли и придворные
* — Сунджон (кор. 순종) — второй и последний император Корейской империи (1907—1910), четвёртый сын императора Коджона.
