От него исходило тепло, подобное тому, что возникало каждый раз, когда омега общался с папой или братом, да пусть даже с тем же Джэхёном или тётей Джису. Абсолютное умиротворение и ощущение безопасности, которое действительно сбивало с толку, особенно учитывая тот факт, что обычно Чимин не испытывал ничего подобного, можно сказать родственного, к людям, выходившим за круг его семьи. После случайной мысли, мелькнувшей в подсознании, стало невыносимо грустно: в любой другой ситуации они могли бы стать хорошими друзьями, но нет. Чанёль скрывается с хронографом где-то в недалёком прошлом, его ненавидит вся ложа, включая Юнги, а Чимин, вроде как, на стороне последних.

Вот дерьмо.

— Кстати, касательно системы, — Чанёль вдруг словно подобрался, покрепче перехватывая Чимина и неотрывно смотря на Юнги. — Подумай дважды, за кого ты воюешь, и осознай, какие вещи уже сделал или сделаешь в будущем ради своего ненаглядного Бога и Господина. Ты неплохой парень, я вижу, но, боюсь, твой мозг уже промыт до состояния невозврата. Отправляйся в своё время, Чимин присоединится к тебе в целости и сохранности.

Попадая в знакомый водоворот времени и видя, как в гримасе ужаса таяло перед ним лицо Юнги, Чимин понял для себя две вещи. Первое: Чанёль не просто так не разрывал с ним физического контакта и просил «не дёргаться». Второе: об опасности можно было и не предупреждать, ибо один хрупкий и миловидный омега смог поиметь целый консилиум из светлейших умов человечества, разрабатывавших план по его умерщвлению, и без его скромного вклада в это, несомненно, благое дело.

Иррационально и глупо, но Чимин верил Чанёлю, и не чувствовал для себя какой-то угрозы, чего не скажешь о Юнги, который успел побелеть, позеленеть и, наконец-то, нездорово покраснеть за какие-то две секунды — впору обращаться в Книгу Рекордов Гиннеса и конкурировать с хамелеонами. Конечно, осознав происходящее, отважный альфа тут же метнулся выхватывать его из лап «коварного злодея», но было поздно.

Слишком поздно.

***

… Они оказались на зелёной площадке, аккурат посреди буйствующей зелени и буквально в паре сантиметров от пеньков с расшитыми нитями подушками ручной работы: немного странный контраст, но смотрелось на редкость гармонично, более того, создавалось впечатление, что за полянкой тщательно ухаживают, если не живут. Чуть повернув голову, Чимин смог рассмотреть виднеющийся за деревьями двухэтажный дом, выполненный в лучших традициях то ли японской, то ли китайской архитектуры, популярной разве что много столетий тому назад. Омега поднапрягся, пытаясь вспомнить название вот таких вот домиков с изогнутой крышей, но быстро бросил эту затею, понимая, что всё равно не сообразит. От размышлений его отвлекло осторожное прикосновение к плечу: оказалось, Чанёль уже отпустил его, и теперь нерешительно мялся рядом, не зная, как убедить младшего в своих добрых намерениях после столь впечатляющего похищения.

— Если ты боишься, что я считаю тебя плохим человеком и прямо сейчас коплю воздух в лёгких, чтобы заорать — не стоит. Меня не воспитывала ложа, а того, что я слышал и видел не хватило для искренней ненависти, как у Юнги.

— Да, это я уже понял, — Чанёль ещё немного помялся и неожиданно широко улыбнулся. — Ты предупредил меня об опасности, и, хотя я прекрасно знал, что хранители попытаются прикончить меня при первой же возможности… Всё равно спасибо. Это тоже очень многое говорит о тебе, как о человеке: я знал, что Бэкхён и Инмён не могли вырастить кого-то плохого, равно как и жестокого. В самом деле, кстати, как они там?

— Папа хорошо, а отец… Он умер, когда я был совсем маленьким.

— Боже, мне так жаль, — на живом лице Чанёля отразился искренний ужас и сочувствие.

— Ничего страшного, — махнул рукой Чимин; ему вполне хватило двенадцати лет на то, чтобы научиться жить со своей потерей. — Кстати о более прозаичных вопросах: где мы?

— Точно, — хлопнул себя по лбу Чанёль. — Совсем вылетело из головы. Что ж, Чимин, добро пожаловать в 1435-ый год.

— Какой?! — непроизвольно вырвалось у омеги, и он с трудом преодолел желание максимально нервно взвизгнуть.

Ещё ни разу до этого ему не приходилось путешествовать так далеко, и осознание, что его отбросило не на какие-то сто лет, а на целые века назад, мягко говоря, пугало. Очевидно, Чанёль заметил это по его паникующему взгляду и участившемуся дыханию, а потому поспешил успокоить его, доверительно сказав:

— Всё хорошо. Могу тебя заверить, что мы находимся в наиболее безопасном месте из тех, что вообще возможны, и что нас охраняет наимудрейший человек своего времени. Ну, не только нас — вообще-то, в большинстве своём из-за гостей хозяина этого дома я и привёл тебя сюда, в столь далёкое прошлое. Не волнуйся, как только время твоей элапсации истечёт, ты преспокойно вернёшься обратно, в своё настоящее, но пока что нам нужно поторопиться, ибо люди, с которыми я хочу тебя познакомить, могут рассказать тебе очень важные и страшные вещи о Чон Хосоке… В той же степени, что это могу сделать и я. Я ненавижу навязчивую пропаганду и подачу одного мнения, как единственно верного, но этот случай — исключение. Ты должен узнать, какой засранец этот ваш Сен-Виленский, пока не стало слишком поздно.

Проговорив это действительно крайне быстро, Чанёль схватил его за руку, мягко, но настойчиво уводя в сторону так заинтересовавшего омегу дома, и Чимин просто позволил ему сделать это, осматриваясь по сторонам и предвкушая иные точки зрения о так распиаренном ложей Чон Хосоке, на этот раз без подобострастия и дебильного придыхания на каждом слове.

… Чанёль привёл его в светлую залу, отгороженную от улицы и остальных комнат раздвижными дверьми. Убранство внутри очень сильно напомнило Чимину эстетику всех исторических дорам, что он видел, помноженную на фильмы про ниндзя американского производства и картинки из учебников того же периода. Практически пустое помещение, и лишь всё те же подушечки, хаотично разбросанные по полу, создавали в хорошо освещённой комнате некое подобие уюта.

Внезапно раздалось едва слышное потрескивание, и двери из внутренней части дома плавно разъехались, впуская в комнату трёх забавно задрапированных мужчин. Двое из них выглядели довольно молодо — один на лет двадцать-двадцать четыре, а другой на вид — совсем ещё подросток, хотя оценивать возраст по внешности, да ещё и азиатов — дело глубоко неблагодарное, даже если ты сам принадлежишь к этой расе и видишь больше, чем среднестатистический европеец. На третьем же наложил заметный отпечаток возраст: несмотря на подтянутое тело и уверенную выправку, лёгкая седина и парочка морщин выдавали в нём средний возраст, когда человек вроде ещё далёк от старости, но уже и не юн, чего не скажешь о его малолетних спутниках.

— Познакомься, — отвлёк его от разглядывания занимательных личностей Чанёль. — Это Ким Тэхён — цитрин и второй путешественник во времени, Чон Чонгук — изумруд и четвёртый путешественник во времени, и Ким Намджун — янтарь и третий путешественник во времени, и, по совместительству, хозяин этого чудного дома, ставшего для меня убежищем от вездесущих глаз хранителей.

Чимин ощутил некое подобие благоговения, с повышенным интересом возвращая взгляд теперь уже не незнакомцам, которые так же внимательно смотрели на него в ответ. Происходящее казалось максимально нереальным, особенно учитывая тот факт, что люди, жившие в пятнадцатом веке, представлялись ему более… древними, что ли? Мужчины же, стоявшие перед ним, за исключением вещей были очень даже реальными, абсолютно такими же азиатами, как и он, с абсолютно похожим набором черт. Ладно, хорошо, один из них был намного более красив, а другой — намного более мускулист, да и… Ким Намджун, верно? В молодости наверняка дал бы фору обоим, не говоря уже о пухлощёком Чимине с неклассической формой лица и носом кнопкой.

— Не стоит так убиваться из-за того, что наши черты лица наиболее вписываются в то, что ограниченные люди с ворохом комплексов называют «стандартами красоты», — улыбнулся тот самый Намджун, присаживаясь на одну из подушек и жестом предлагая остальным собравшимся сделать то же самое. — У красоты, если ты хочешь знать моё мнение, вообще нет стандартов — их придумывают люди, у которых нет уверенности в том, что у них она есть. И никому невдомёк, что истинная красота далеко не в симметричном лице или определённых формах… Истинная красота кроется в любви, и именно поэтому эти озабоченные кролики позади меня кажутся тебе такими недостижимо идеальными, — на части про кроликов старший драматично закатил глаза, а спустя доли секунды его жест скопировали вышеобозначенные представители местной фауны, являя миру довольно забавную картину.