Тороплю дни и не могу дождаться, когда мама приедет за мной … Наконец-то я опять дома!

…Оказывается, мы собираемся менять место жительства. Мы едем на папину родину, в Сибирь! Это очень далеко. К сентябрю родители спешат определиться на новом месте. Нам с братом нужно идти в школу. «Гале врачи рекомендовали свежий воздух, деревенское молоко, чтобы окрепнуть», – слышала я разговор взрослых.

И, действительно, рядом с финскими домиками, в которых жили несколько семей, как и мы, проходила узкоколейка. В вагонах везли каменный уголь для печей, которым отапливали бараки, наши дома, то есть весь микрорайон фабрики. Выгружали его там же. А потом уже развозили по котельным. Угольная пыль постоянно висела в воздухе. Мальчишки играли на кучах угля и были похожи на негритят. Пожилые люди с темнотой крадучись набирали уголь в мешочки и так же крадучись незаметно торопились домой. Мама сетовала на то, что после стирки бельё невозможно посушить на улице. О каком уж свежем воздухе можно было говорить. Да и в дощатом нашем домике зимой было очень холодно, как бы его ни топили. Мама очень хотела работать по специальности, учителем. Но все места в школе были заняты, и она трудилась в одном из учреждений Петушков. В общем, все эти причины явились тем, что мы решили переехать.

Вся родня собирает нас как в последний путь. Вещи уже упакованы. Мамин брат дядя Вася провожает нас до Москвы. В глазах его стоит ужас: ведь мы отправляемся в места вечных ссылок каторжан. «Там же одни медведи. Вы замёрзнете там», – твердит он.

Мы садимся в поезд и едем. Вдруг в соседнем купе нашего плацкартного вагона раздаются крики женщины, какая-то драка. Кричат, что обокрали и зарезали кого-то. Нам с Игорем так страшно, что мы боимся разговаривать, и только иногда тихо шепчемся. Едем долго. Почему-то все время хочется есть. Мы клянчим купить жареную курочку. Из вагона-ресторана то и дело проносят еду, от которой так вкусно пахнет. Но мы едим пока то, что собрала родня на дорогу. Мама говорит, что нужно сначала доесть своё, чтобы не испортилось.

Маленькому братику Жене что-то попало в глаз, и он истошно кричит на весь вагон. Какая-то женщина подходит к нам, говорит, что хочет помочь малышу. Она приподнимает веко ребенка и языком вылизывает соринку. Брат успокаивается и засыпает. Поезд покачивает и так хорошо дремлется! Папа с мамой спят по очереди, чтобы караулить вещи. А мы всё едем и едем. Кажется, что железная дорога не кончится никогда. Игорю очень хочется побегать, он устал сидеть на месте. Но родители строго-настрого запретили ходить по вагону: мало ли что может случиться.

Наконец мы в Сибири. Все прилипли к окнам: что это за страна такая, что нас ожидает здесь…

Прибываем на станцию Усть-Кут, речной порт Осетрово, что на реке Лене. Дальше надо плыть по реке. Железной дороги на север Иркутской области тогда еще не было. Пока мы ждем парохода, нам с братом скучно, и мы прямо в ботинках бродим по воде. Вода очень холодная, хоть стоит лето. Но это уже Сибирь, и реки там все холодные, так как начало берут с ледников. Мы соревнуемся, кто зайдет в воду глубже. Родители заняты своими делами и малышом. А мы собой.

К вечеру у меня начинается жар. Бьет озноб. Температура такая высокая, что я теряю сознание. Помню только, что папа бегом несет меня куда-то. Очнулась я на полу. Видимо, в местной больнице не было мест и мне постелили матрас прямо на пол в коридоре. Опять куда-то проваливаюсь, и перед глазами начинают летать черные шары с      вмятинами. Бредила я долго. Несколько дней врачи боролись за мою жизнь, лечили воспаление лёгких. Но опять я вышла победителем. Вскоре мы погрузились на пароход и продолжили свое путешествие по реке Лене.

Мне нравиться смотреть на воду, на волны, слушать ее живой голос. Вдруг недалеко от нас видим горящий пароход. Он весь объят пламенем – огромный костер, плывущий по воде. Все взрослые и дети высыпают на палубу нашего судна и молча с ужасом, смотрят на чужую беду. Мы все спрашиваем маму: «А наш пароход не загорится?».

Наконец мы добираемся до Киренска. Этот город расположен на слиянии Лены и Киренги – ее притока. Мы опять перегружаемся со всеми вещами на маленький пароходик, плывем по Киренге до районного центра Казачинское. Такой глухомани я еще не видела. Небольшой поселок весь окружен хребтами. Казалось, жизнь здесь так же непробудна, как и тайга, пугавшая нас своей хмурой темнотой. Но и это место оказалось не конечной остановкой.

Дальше, вверх по Киренге, пароходики, даже маленькие, уже не идут. Папа договаривается с местными жителями, у которых есть лодки, довезти нас до деревни, где живут его родители. Это вверх по реке еще более 80 километров. Несколько лодок связывают на длинных веревках друг за другом. Получается своеобразный караван. Первую привязывают к моторной лодке, которая и тянет всю эту цепочку. Лодки загружают нашим багажом. Нас рассаживают в них и моторка, натужившись, трогается с места. В каждой из лодок кроме последней находится мужчина, который веслом управляет ею, чтобы не занесло в сторону. Борта наших маленьких суденышек почти наравне с водой. Мы сидим, не шелохнувшись, боясь, лишний раз заговорить. Вода такая прозрачная, что видно дно. Плавать я не умею и мне страшно. Плывем долго. Со всех сторон тайга. Иногда берега реки пропадают и превращаются в отвесные скалы. Около одного из утесов что-то происходит. Мы видим испуганные глаза мамы. Она смотрит назад, где последняя лодка. Эту лодку вдруг начинает бросать из стороны в сторону, крутить как щепку. Она зачерпывает воду, тяжелеет и скрывается в пучине, стараясь утянуть и другую, в которой люди. Мужчина успевает перерезать ножом веревку и тем спасает нас.

Становится еще страшнее. Ноги затекли. Нам не разрешают шевелиться, чтобы не раскачать перегруженную лодку. Мы то дремлем под шум моторки и воды, то смотрим на беспрерывно меняющийся пейзаж. Совершенно дикая природа. Кажется, что в этих местах невозможно жить людям, что они приспособлены только для диких зверей. Это потом я полюблю ее и оценю мужественную красоту Сибири. Когда же, наконец, мы прибудем на место!

Наконец мы видим на высоком яру бревенчатые дома. Это и есть наш конечный пункт, деревня Мунок. Более глухого Медвежьего угла я не видела. Здесь живут мои бабушка и дедушка, папины родители. Мы идем к ним. Домик их совсем маленький, я не знаю, как мы в нем расположимся. Внутри, кажется, еще меньше места. Всего-то общая комната и маленькая кухонка. Нас встретили дедушка Евгений, бабушка Агафья и девочка Дина, как оказалось, моя двоюродная сестра. Мать ее умерла, отец бросил, и бабушка с дедушкой воспитывали её. Разница в возрасте у нас была в один год, но я была меньше ростом и совсем не походила на будущую школьницу. Она жалась к бабушке от нашего шумного семейства. И мы молча смотрели друг на друга.

Постепенно мы привыкали к новой жизни, совершенно отличающейся от той, откуда мы приехали. Мы попали в прошлое время, во «вчера». От электричества около Москвы мы перешли к керосиновым лампам здесь. Даже радио будет проведено потом, при нас уже и мы будем радоваться вместе со всеми музыке из черных «тарелок», висящих на стене. Деревенька тянулась одной улицей по высокому берегу реки, была веселой и солнечной. Оказалось, что все в ней – родные, связаны близкими или более далекими родственными корнями. Двери домов не запирались, не было никаких замков. Если хозяева отсутствовали, на двери была навеска, а в нее воткнута щепочка. Значит, дома никого нет. Женщины работали в поле и на ферме. Почти все мужчины были охотники и рыбаки. Папа стал «ходить в      тайгу», как здесь говорили об охотничьем сезоне. Был хорошим рыбаком. Таких тайменей (лососевая рыба), редко кто приносил. Мама по специальности учитель и ей позднее дали место в школе. В школе же была и квартира для учительской семьи, куда мы со временем и перебрались.