Дома меня встретил брат, разница с которым у нас была меньше года. В свои восемь лет я выглядела на пять. Рост мой в вязи с болезнью замедлился, и я росла плохо.
Был еще один братик. Совсем маленький. Он лежал в плетеной коляске и спал.
Семья
Теперь я стала учиться жить в семье. Что это такое я не знала. Маму и папу называла на «вы», как нас приучили в санатории. Мы за это время стали почти чужими. Не могу сказать, какие чувства после такого длительного срока разлуки испытывали они ко мне. Я же была еще мала и могу говорить только о своих чувствах. За пять лет я отвыкла от ласки, но как всякий ребенок остро чувствовала добро и зло.
Ходила я еще совсем плохо, и если падала, то не умела делать даже этого. Совсем маленькие дети, когда впервые учатся ходить, уже умеют падать, то есть выносить ручки вперед, чтобы не разбить лицо. Делается это бессознательно, этому никто не учит.
Все приобретенные когда-то навыки хождения за долгое время лежания без движений совершенно были забыты. Без нагрузки мышцы ног и спины атрофировались, были очень слабыми. Ноги походили на тонкие палочки. Ходить очень боялась, особенно, когда попадались препятствия в виде неровностей на дороге, или ступенек лестницы. Падала «солдатиком», вытянув руки по швам. Поэтому лицо мое было всегда в крови, нос расквашен. Встать после падения тоже не могла, не давал корсет. Спина была закована в него, словно в панцирь и сил подняться у меня не было. Поэтому, если это было на улице, то лежала на земле до тех пор, пока меня не поднимал кто-нибудь из взрослых. Гулять одна я почти не выходила. Если же падала дома, то подползала к ножке стола или кровати и ухватившись за них, поднималась. Брат смеялся надо мной, называл «дура». Я была для него существом для насмешек. Если это замечали родители, то наказывали его, за это он еще больше злился на меня, стараясь толкнуть незаметно от мамы и папы или в их отсутствие. Жаловаться я не умела – отучила жизнь в казенной «семье» санатория.
Дома мне было плохо. Днем взрослые уходили на работу, брат в детский сад. Со мной же и другим маленьким братиком Женей оставалась нанятая мамой женщина из репрессированных. Я её почему-то очень боялась, хотя она была доброй и жалела меня. Все было не так, как в больничной обстановке. Не было режима, к которому я привыкла. Не было того разнообразия в питании, которое мы получали в санатории. Особенно я страдала от того, что на ночь не получала кефир. Каждый вечер я просила кефир и не могла понять, что у мамы нет такой возможности покупать его регулярно. Всё было непривычным и пока чужим для меня. Днём родители находились на работе, брат Игорь в детском саду, а я оставалась с маленьким братиком Женей и няней. Заняться было нечем, я очень скучала по друзьям, которые остались в санатории и грустила, сидя у окна.
Мы жили в Петушках в «финском» домике, целый ряд которых располагался прямо напротив фабрики «Катушка». Недалеко стояли бараки, в которых жили семьи рабочих фабрики. В одном из таких бараков жили мои тетя и дядя. Мама меня водила туда. Около бараков были огромные лужи и грязь, в которых всегда плавали и гуляли гуси и утки. Я очень боялась гусей, которые вытягивали шеи и с шипением норовили защипать.
Однажды мама ушла к тете и сказала, что скоро придёт. Я долго ждала и от одиночества решила сама пойти к ней. Шла потихоньку, обходя выбоины на дороге, чтобы не упасть. Навстречу мне приближалась ватага детей. У старшего мальчика, лет десяти, в руках была палка. Поравнявшись со мной, они остановились и внимательно стали смотреть, как я иду. Вдруг старший ударил меня палкой по спине. Палка отскочила от корсета. Они засмеялись, стали кричать: «Она деревянная. Дай, я стукну! Нет, дай мне палку!»
Каждый из них по очереди бил меня, и они заливались смехом. Мне не было больно, только огромный ком стоял в горле, и по лицу текли слезы. Плакала я молча. Так и шла под палкой до самого барака. И только войдя в комнату тети, дала волю голосу. Со мной случилась истерика. Я кричала, что больше никогда не надену корсет, чтобы мама выбросила его. Я не хотела отличаться от других детей, чтобы не привлекать внимание к себе и слышать насмешки. Этот случай обиды и унижения пройдет со мной через всю жизнь.
Рядом с нами жила большая татарская семья. У одной из девочек я увидела однажды огромную куклу. Такая кукла была моей несбывшейся мечтой. Она приходила ко мне ночью во сне. А днем ее опять не было. Как-то насмелившись, я попросила подержать это сказочное чудо. Девочка, ее звали Роза, сказала, подумав: «А ты крикни громко, на всю улицу три раза слово «б-дь»». Я спросила: «А что это за слово? Что оно означает?» Живя в замкнутом больничном пространстве, я никогда не слышала нецензурных слов. Папа тоже дома не выражался матом. Я и знать не знала, что оно означает, это «б…». Роза повторила, что если крикнешь громко три раза, то дам подержать куклу. Я набрала в легкие побольше воздуха и что есть силы закричала: «Б-дь, б-дь, б-дь!» Дверь нашего дома распахнулась и папа, схватив меня в охапку, скрылся в доме. Впервые я стояла в углу не в больнице, а среди своих близких людей. Куклу мне так и не дали подержать, так как Роза тут же убежала. Я стояла наказанная и слёзы обиды душили меня. Бранных слов я не знала, кроме «дурак», но и за него нас в санатории ругали. Поэтому была непонятна причина наказания. Только потом папа объяснил мне, что это плохое слово и его никогда нельзя произносить. Много позднее пришлось познакомиться ещё и не с такими словами и выражениями, которые до сих пор коробят мой слух.
Я не помню, чтобы у меня были какие-то игрушки. О кукле мечта меня не покидала. Наверное, она была очень дорогой, если не было возможности её купить. Мама дала мне коробку из-под обуви, и я собирала в нее фантики от конфет. Я могла их рассматривать часами, эти цветные бумажки.
Очень любила сказки, которые мама читала в свободное время. До сих пор помню книгу сказок «Радуга-дуга» с цветными картинками, которую мы с братом не выпускали из рук. Особенно поразила меня сказка про крошечку – Хаврошечку. В настоящее время, имея свою домашнюю библиотеку с хорошими детскими книгами, я ни в одном сборнике сказок не нашла именно эту.
Постепенно я привыкала к семейной жизни, отношениям в маленьком родном коллективе. Училась заботиться о младшем братике. У другого брата училась хитрости, умению постоять за себя, самостоятельности. Привязанности ко мне он не испытывал. Конечно, сколько он помнил себя, родители делили любовь с ним и младшим Женечкой. А тут появилась какая-то неуклюжая больная девчонка. К ней было особое внимание. За неё заступались. С ней приходилось делить сладости и ласки родителей. Чувствуя скрытую неприязнь, мне не хотелось с ним общаться. Оставаясь один на один, брат открыто смеялся надо мной, обзывал, толкал, чтобы я упала. Видя, как я ползу к спинке кровати, чтобы подняться, ещё больше заливался смехом, а я еле сдерживала слёзы, чтобы не показать свою слабость. Но никогда не жаловалась родителям. Слово «ябеда» коробило меня. Папа однажды увидел сам это, и строгое наказание заставило брата быть осторожнее. Но на протяжении всей жизни он не смог принять меня и стать близким мне человеком.
Летом мама опять отправила меня в санаторий. Врачи сказали, что каждый год теперь необходимо проходить профилактическое лечение, чтобы не было рецидива. Как мне не хотелось уезжать из дома! Но как ни противилась, а пришлось подчиниться. Опять я оказалась в чужих, холодных стенах большого здания. Снова меня окружали белые стены, белые койки, люди в белых халатах.
Новеньких обычно принимают настороженно и с неохотой. Меня положили у окна. Днем мы принимаем лечебные процедуры. С нами занимаются воспитатели. Ночью же в этот раз для меня наступает ужас. Окна палаты выходят на большую улицу. Нас укладывают и выключают свет. И тут начинают по потолку и стенам ползти огромные световые пятна. Это сейчас я понимаю, что ползучие тени – всего лишь свет от фар проезжающих машин. А тогда: лезу глубоко под одеяло, задыхаюсь от духоты, но никакая сила не вытащит меня оттуда, пока эти тени все ползут и ползут по палате. Так я и засыпаю в своей глубокой норе, пока не наступает яркое, солнечное утро. Страхи проходят. И мне стыдно, что я такая трусиха. Но с приходом темноты всё повторяется вновь. Очень хочу домой. Уже привыкла к родителям, домашней обстановке. Каждое лето после учебного года мне суждено испытывать стресс по причине прощания с домом, свободой, братьями, к которым я очень привязалась. Очень люблю маленького Женечку. Позднее мы станем настоящими друзьями. От него не буду видеть ни унижений, ни обид. В свою очередь и я буду его во всём поддерживать, помогать.
