- Тело перевезли в городской морг. Ральф будет кремирован, согласно его воле. С датой похорон пока не ясно. Извини, мне надо бежать, позвоню попозже. Держись.

   - Меня подозревают в убийстве! - крикнула я вдогонку, но Макс этого уже не услышал.

   Выражение "согласно его воле" покоробило меня, как-будто не родной брат Ральфа разговаривал со мной, а нотариус оглашал завещание. На самом деле никакого завещания не существовало. Мне вспомнился эпизод, произошедший полгода назад, когда мы с Ральфом посещали могилу его родителей. Мать и отец ушли друг за другом, сгорев от рака. Покидая кладбище, Ральф заметил: "Я бы предпочел кремацию после смерти". Что это было - предчувствие? Вот она - единственная веская причина наложить на себя руки - неизлечимая болезнь! Теперь все сходится: и то, что онкология передается по наследству и все признаки нездоровья у мужа - врожденная бледность, худоба, а в последнее время - потеря аппетита, депрессия. Узнав о страшном диагнозе, он решил ускорить событие, чтобы не мучить ни себя, ни своих близких. Даже не поделился ни с кем! Хотя есть один человек, который должен быть посвящен в тайну Ральфа - его лечащий врач. Кабинет доктора Мэннэра находился на соседней улице, до закрытия оставалось полчаса, можно было еще успеть на прием - не хотелось обсуждать подобные вещи по телефону. Доктор выслушал меня внимательно и в присущей ему чудаковатой манере, ответил: "Ваши опасения напрасны. У господина Шмидта, я ничего серьёзного не находил, а вот вам, милая моя, замечу - не мешало бы таблеточки успокоительные попить. Что касается вашего деликатного дела, скажу: с посмертным диагнозом суицид, было у меня, скажем, парочка пациентов, и все они, так или иначе, намекали родственникам об их намерениях или оставляли предсмертные записки, порой в самых неожиданных местах".

   Последняя фраза доктора смутила меня: все это время я была уверена в том, что если бы Ральф написал, вернее, напечатал на компьютере, в чем у меня тоже не было никаких сомнений, предсмертную записку, то оставил бы ее на видном месте. Зачем ему путать следы? С другой стороны, адекватным, человека в такие минуты не назовешь, поэтому поступки самоубийц нельзя оценивать с точки зрения нормальной логики. Об этом я не подумала. Ошибку надо срочно исправить.

   Возвратившись домой, я в растерянности начала ходить по комнатам, не зная, с чего начать. Мои детки, обнявшись, дремали на диване.

   - Подъем! - прозвучала команда - У вас новое задание!

   Филипп вызвался осматривать кабинет. Сын не очень дружил с отчимом, который заставлял его носить тапочки, спать в пижаме, есть курицу с ножом и вилкой... Опасаясь, что неаккуратный ребенок нарушит привычный порядок вещей, педантичный до мелочей Ральф, запрещал ему заходить в кабинет. Теперь Филипп мог удовлетворить свое любопытство в полном объеме. Мы с Настей взяли на себя зал. Там было, где развернуться, один только стеллаж с книгами во всю стену, чего стоил! Когда мы добрались до фотоальбомов, которые занимали отдельную полку, я заметила, что одного не хватает.

   - Кто брал альбом в синем бархатном переплете? - поинтересовалась я.

   - Он в столе у Ральфа лежит, - ответил Филипп, который закончил с кабинетом и пришел к нам на помощь.

   - Почему сразу мне не сказал? Я же просила, в первую очередь обращать внимание на вещи, которые находятся не на своем месте!

   - Я и обратил сразу на него внимание. Кроме фоток ничего в нем не нашел, поэтому и не сказал, посмотри сама, если не веришь.

   Вместо общей семейной фотографии на первой странице я обнаружила портрет Ральфа, который был запечатлен в кадре с толстой марлевой повязкой, намотанной вокруг головы.

   - Ничего не понимаю, сынок. Когда ты успел перепутать фотографии? Недаром Ральф в свой кабинет не пускал, от тебя один беспорядок!

   - Ничего я не путал, все так и было! - обиделся Филипп.

   - А откуда она взялась тогда? - докапывалась я. Настя, которая, ненадолго выходила из комнаты, вернувшись и услышав мой последний вопрос, объяснила:

   - Как откуда? Мама, ты забыла, как когда-то Ральфу компресс ставила?

   - Компресс? - встрепенулась я. - Ну, конечно, водочный компресс! Водочный компресс! - повторяла я в эйфории. Ральф специально все перепутал местами, это подсказка! Боже мой, какая досада... Почему я раньше не вспомнила этот случай, когда однажды у Ральфа разболелось ухо под вечер? К врачу и в аптеку мы уже не попадали, дома подходящих медикаментов не нашлось, и я поднялась наверх к соседке. Роза приехала в Германию по еврейской линии, и у нее всегда все было, поэтому она предложила мне бутылку водки для компресса, заверив, что лучшего средства не найти. Соседка также намекала, что помогает от чистого сердца, но не безвозмездно. Я отблагодарила ее впоследствии бутылкой коньяка, она осталась очень довольна. Будучи сторонником традиционных методов, Ральф не верил в старый русский рецепт и боялся испытывать его на себе. От предложения выпить для храбрости, отказался и продолжал сопротивляться, но, как и следовало ожидать, не выдержав русского напора, сдался. С повязкой на голове Ральф смахивал на раненного фрица из военного фильма и был очень смешон. Мы долго смеялись над ним и решили сделать фотографию на память. На утро муж удивился своему скорому выздоровлению и решил оставить водку для медицинских целей, спрятав ее в кухонном шкафу, где среди прочих банок-склянок она не бросалась в глаза.

   Со временем про бутылку все забыли. Все, кроме Ральфа. Вывод напрашивался сам собой. Сделав его, я стремительно прошла на кухню и распахнула дверцы верхнего шкафа. Чтобы убедиться в том, что бутылки водки там нет, мне пришлось передвигать с места на место другие бутылки с уксусом, маслами и прочие, теснившиеся на переполненной полке. А ведь в день смерти мужа подобным образом я нашла здесь баночку с приправой и, возможно, при этом не раз трогала руками и бутылку водки, не концентрируя на ней внимания, потому-что искала совершенно другую вещь. Вот откуда на ней свежие отпечатки моих пальцев! Только радоваться рано, поди теперь докажи комиссару, что бутылка в шкафу, действительно стояла. Рассуждая уныло, я вытаскивала с полки все ее содержимое наружу, чтобы основательно проверить свою гипотезу. И тут я наткнулась на лист бумаги, сложенный треугольником. В душе что-то екнуло молниеносной догадкой, и я с трепетом развернула лист:

   "Наташа, если ты сейчас читаешь эти строки, значит я решился на поступок, который задумал, выжидая лишь подходящего момента. Конечно, мне страшно. Выпью водки по-русски - для храбрости. Ты говорила, помогает. Если мне все-таки не хватит духа и физических сил осуществить собственную казнь, я смогу забрать это письмо, которое намеренно здесь оставил. Не хочу, чтобы вы нашли меня мертвецки пьяным вместе с письменным признанием в супружеской измене, о которой я при жизни скрывал, боясь тебя потерять, и о которой ты узнаешь только после моей смерти.