Вы замечаете, что вам стало легче, что каждое из ваших чувств обострилось. Наблюдаете, как отступают тени, ощущаете слабеющий запах дыма от костра – горящие торф и хворост, – слышите далекий крик птицы и распознаете в нем ворона. Он взлетает, и хлопанье его крыльев колышет воздух. Вы вытягиваете руку, чтобы коснуться ближайшего дерева, и вдруг ощущаете под своими пальцами бороздки коры еще до того, как прикоснулись к стволу; ощущаете на языке росу, хотя даже не открывали рот.

Вы чувствуете себя абсолютно чистым. Вам вдруг стали известны ответы на вопросы, которые вы задавали себе уже много недель, нашлись решения проблем, которые мучили вас уже много месяцев. Вам спокойно. Ваши долго нараставшие тревоги рассыпаются в прах. Вы довольны. Все жестокие раны затягиваются, не оставляя шрамов. Вы стоите и дышите воздухом, пропитанным лунным светом, дышите медленно и ровно, пока не перестаете понимать, где ваше дыхание, а где воздух. Пока не перестаете различать, где кончаетесь вы и начинается лес.

Мне всегда снились яркие сны, и я всегда отчетливо помнила их после пробуждения. Иногда они рассказывали мне о будущих событиях, как мне удалось понять позже. Как правило, во снах я оказывалась в совершенно необычных местах. В ту ночь, самую первую, я никак не могла заснуть, все зажимала голову подушкой, чтобы не слышать, как мама и отчим спорят в соседней комнате. Они всегда спорили о пустяках, но чаще всего все-таки о деньгах. Мама говорила, что ему надо зарабатывать больше, чтобы мы смогли выбраться из этой квартиры, а он отвечал, что она должна перестать его пилить, а если так хочется переехать, ей следует начать работать самой. Она отвечала, что не может из-за своих панических атак. Еще они ссорились из-за детей – мама хотела ребенка, а отчим нет. Иногда их ссоры кончались молчанием, иногда сексом. Лично я предпочитала молчание.

Прежде чем все же уснуть, я посмотрела на часы. Их светящиеся стрелки показывали то ли позднюю ночь, то ли раннее утро – почти полчетвертого. Внутри меня начало зарождаться беспокойство о том, как бы не заснуть на следующий день в школе за партой. Мисс Драммонд терпеть не могла, если я засыпала, и всякий раз говорила мне, что я «растрачиваю свой потенциал». В ответ ей прилетало, что мне всего семь лет, а она заявляла, что «уже почти восемь и в этом возрасте должны быть более высокие устремления». Тогда я начинала отвлекать ее от темы, прося дать определения ее любимым словам, к примеру, таким, как «ономатопея»[20]. Это всегда срабатывало. Мисс Драммонд обожала звук собственного голоса, так что достаточно было попросить ее что-то объяснить или изложить, и дело было в шляпе.

В общем, как бы то ни было, последнее, что помню перед сном – стрелки на часах, а затем я перенеслась в какое-то место, полное деревьев и скал, где все было приглушенного белого цвета; было немного похоже на Рождество, только вместо снега на землю сыпались листья. Вокруг довольно темно, но луна светила достаточно ярко, чтобы можно было увидеть, куда идешь. Как ни странно, я точно знала, куда направляюсь, хотя никогда прежде здесь не бывала, – на встречу с моими сестрами. Это также было странно, ведь у меня не было сестер. Отчим не хотел детей и всегда выигрывал в этом своем споре с мамой.

Мне предстоял путь по тропинке из камней, усыпанных белыми листьями, которые по-прежнему падали и падали вокруг. Я перелезала через скользкие скалы и сломанные деревья, толщина которых превосходила мой рост. Иногда луну закрывали облака, из-за чего в воздухе повисала дымка, так что обзор периодически становился не очень хорошим. Я ушибла колено и порезала руку, но мне было все равно. Мне хотелось летать, потому что уже часто это удавалось сделать во сне.

Временами тропинка пропадала без следа, но я не боялась и не сомневалась, куда нужно идти. Точно знала, надо или нет переходить через очередной ручей, не раздумывала, направо мне идти или налево. Было приятно так твердо знать, куда держать путь, ведь в моей жизни наяву все было не так. Обычно я чувствовала себя потерянной, прежде чем сделать какой-то выбор, обдумывала варианты часами, и, даже что-то решив, продолжала гадать и беспокоиться, правильно сделала или нет. Здесь же не было никаких сомнений, я была уверена в каждом своем шаге, в каждом действии и невероятно радовалась тому, что рядом нет ма с ее вечными страхами за меня.

Оказалось, я была там не одна. Соскользнув с очередного поросшего мхом валуна, я очутилась на поляне, где вся земля была покрыта плющом. Он образовывал ковер из белых листьев и обвивал стволы четырех громадных ив. Здесь играли три девочки, они бегали, смеялись и перекрикивались. Увидев меня, вся троица остановилась. На секунду я испугалась, будто бы вновь оказавшись на школьной игровой площадке. Самая высокая из них, с кудрявыми рыжими волосами, ниспадающими на спину, улыбнулась и поманила меня к себе. Остальные две – та, у которой была темная кожа и торчащие черные волосы, похожие на одуванчик, и худенькая, как птичка, с длинными темно-русыми волосами – помахали мне руками.

Мои сестры, это мои сестры.

Я уверенно двинулась им навстречу.

– Как тебя зовут?

– Голди.

– Я Скарлет, – сказала самая высокая. Похоже, из них трех заводилой была именно она. – А это Лиана…

– Лиана Мириро Чивеше, – перебила ее девочка с торчащими черными волосами, протянув мне руку.

Я посмотрела на нее, не зная, что делать, затем протянула ей руку в ответ. Она пожала ее за нас обеих и отпустила..

– Можешь называть меня Ана, – сказала Лиана и добавила: – Если хочешь.

Я кивнула.

– Хорошо.

– А это Беа. – Скарлет кивком указала на третью девочку, которая не протянула мне руки. – Мы играем в салочки. Хочешь поиграть с нами?

Я кивнула опять, не сказав, что хоть мне и известны правила салочек, играть в них прежде мне не доводилось. Ведь это можно делать только при наличии настоящих друзей, а у меня были лишь воображаемые. Мне было далеко не все равно, что обо мне подумают другие дети, поэтому играть в салочки с невидимыми детьми я не решалась.

– Начинай, – сказала Скарлет. – Досчитай до десяти и только потом беги. У деревьев нас уже нельзя салить, хорошо?

Я кивнула в третий раз.

– Берегись ее, – заводила кивком указала на Беа. – Она хитростью сделает так, чтобы ты осалила ее, ей всегда хочется быть водящей.

– Хорошо, – сказала я, и Беа засмеялась. Если ей хочется водить, я охотно предоставлю ей эту роль, а сама лучше встану под ивой и буду просто смотреть.

Скарлет подала знак, и сестры бросились бежать друг за другом, а за ними, точно ленточки, потянулись крики восторга. Лиана кинулась к ближайшему дереву и остановилась, а Скарлет стала обегать поляну по краю.

– Беги, беги так быстро, как только можешь, – пропела Беа, вприпрыжку описывая вокруг меня все сужающиеся круги. – Не поймаешь, не поймаешь!

Сделав шаг, хватаю ее за рукав, и она смеется.

– Я вожу, – закричала девочка. – Я вожу, вожу!

Повернувшись, изо всех сил начинаю бежать к дереву. Беа же, явно желая сохранить роль водящей, не спешит меня догонять.

– О, Голди, – сказала Скарлет, остановившись. – Я же тебе говорила. Теперь она ни за что никого не осалит.

Беа ходила взад и вперед, повторяя:

– Я вожу, я вожу.

Несмотря на свою досаду, Скарлет улыбнулась.

– Ты такая чудная, Беа. Я совсем тебя не понимаю.

Та загадочно улыбнулась.

– Это потому, что я настоящая энигма[21].

– Перестань воображать, используя мудреные слова, – с досадой и нежностью сказала Скарлет. – Ты ведь даже не знаешь, что это значит.

Не удостоив Скарлет внимания, Беа посмотрела на меня.

– Как жаль, – заметила она, – что завтра утром ты ничего из этого не вспомнишь.