– Да, да и еще раз да! Константин Евгеньевич не раз бывал на Черной скале! Это было его любимое место в городе! Три или четыре картины Закатовского точно созданы в том глухом углу! И конечно, Нюся не могла этого не знать, ведь одну из этих картин Закатовский подарил ей!

– У Любарской есть картина Закатовского?! – снова воскликнул сыщик.

– Да, Константин Евгеньевич дружил с Нюсей. Он написал ее портрет – поместил ее фигуру на полотне «Над Ситью» – и еще подарил ей одно из своих полотен.

– А как называется эта картина, вы знаете?

– Еще бы мне не знать, ведь я присутствовала при акте дарения! Полотно называется «Расставание», на нем изображен как раз тот вид, который открывается с Черной скалы. Вид вечернего города, который погружается во тьму! Так что Нюся могла прийти туда, чтобы воочию увидеть тот пейзаж, которым вдохновлялся Константин Евгеньевич!

– Очень интересно… Просто очень интересно! А теперь давайте вернемся немного назад. Вы сказали, что вашей подруге могли назначить свидание на Черной скале. Вы знаете, кто мог назначить свидание?

– Ну, разумеется, я знала поклонников Нюси! По крайней мере, троих. Самым давним и самым преданным ее поклонником был, конечно же, Оссер…

– Кто-кто? – переспросил Гуров. – Оссер? Какое необычное имя!

– Ну, это не совсем имя, – пояснила хозяйка кабинета. – Это прозвище. Речь идет о нашем театральном режиссере Олеге Сергеевиче Сергееве. Весь театр знает, что он с давних времен безнадежно влюблен в Инессу!

– Безнадежно? Почему?

– Трудно сказать. Олег – человек, безусловно, талантливый, видный, он на восемь лет моложе Инессы. Но почему-то никогда не пользовался у нее успехом… Еще один человек, испытывавший к Нюсе трепетные чувства, – наш новый актер Дима Лопахин. Он еще моложе Олега, разница в возрасте с Инессой составляет десять лет. А вот Игорь Моржов, наоборот, человек возрастной, ему уже шестьдесят семь.

– Кто такой Моржов? Тоже актер?

– Нет, Игорь скрипач, он играет в нашем оркестре. Да, вот с кем-то из этих троих Нюся, вероятно, могла отправиться на Черную скалу.

– Значит, кто-то из них и стал ее убийцей, – заключил Гуров. И, увидев недоумение на лице Клавдии Соболь, пояснил: – Установлено, что ваша подруга не погибла при падении со скалы, а была убита уже после падения. Скорее всего, это сделал человек, который столкнул ее в пропасть, он потом спустился и довершил начатое.

– Нет, этого не может быть! – воскликнула хозяйка кабинета. – Никто из них троих не способен на убийство! Конечно, все люди временами впадают в некое темное состояние, совершают странные поступки, но чтобы Олег, Дима или Игорь пошли на такое – я не могу в это поверить!

– Не буду вас разубеждать, – ответил Гуров. – А скажите, кроме троих названных вами мужчин, нет никого, кто мог ухаживать за Любарской или просто общаться с ней?

– Да, могли быть и другие люди. Нюсю всегда окружало множество людей, она любила мужское внимание! Там были самые разные люди: музыканты, журналисты! Помню, был даже какой-то народный целитель, лечащий травами и наложением рук. Но имен я не знаю.

Беседа с Клавдией Соболь оказалась весьма плодотворной. Пока что этот разговор дал ему больше материала для дальнейших поисков, чем предыдущие встречи. Можно было и дальше продолжать разговор с ней, но пришло время отправиться на совещание в кабинет майора Ганчука. Сыщик поднялся и поблагодарил хозяйку кабинета.

Часы показывали уже половину десятого, когда Гуров вошел в кабинет Ганчука. Кроме самого майора, там находился капитан Волобуев.

– Ага, вижу, группа почти вся в сборе, – сказал Гуров. – Только лейтенанта не хватает. Где он?

– Александр в данный момент заканчивает осмотр квартиры Ирины Зверевой, – ответил Ганчук. – Когда закончит, подъедет.

– Хорошо, подключится потом. Начнем с капитана. Удалось обнаружить в квартире Любарской картину Закатовского?

– Нет, товарищ полковник, картины там нет, – четко ответил Волобуев. – Но поскольку Николай Васильевич мне сказал, что она там должна быть, я стал искать ее следы. И нашел их.

– Вот как? – откликнулся Гуров. – И какие?

– Я нашел раму от картины, она была спрятана на лоджии за нагревателем. Не очень-то ее и прятали, я за полчаса нашел.

– А почему ты решил, что рама именно от похищенной картины? – полюбопытствовал сыщик. – Может, Любарская купила раму, чтобы потом в нее что-нибудь вставить.

– Это было легко установить, потому что картина из рамы была не вынута, а вырезана. Резали ножом, часть холста осталась зажатой в раме. Я доставил раму сюда, в управление, отдал криминалистам. Они ее изучают. К завтрашнему дню обещали сказать, какая картина была вставлена.

– Отличный результат, капитан! – похвалил оперативника Гуров. – Теперь хотелось бы услышать о данных, которые удалось собрать о владельцах картин Закатовского. Как, майор, ты собрал такие данные?

– Ну, дело было не такое простое, и времени в моем распоряжении было не так много… – вяло начал Ганчук, а затем закончил уже совершенно другим, бодрым тоном: – Но, несмотря на эти обстоятельства, я нужные данные собрал. Хотя, возможно, не в полном объеме. Надо проводить дополнительные изыскания, беседовать с музейщиками, с людьми, которые занимаются продажей картин…

– Я понял твои объяснения и, можно сказать, принял, – заявил Гуров. – Давай свой неполный список.

Ганчук продолжил:

– Итак, к данному моменту мне удалось установить шестнадцать адресов, по которым в городе хранятся или хранились раньше картины Константина Закатовского. Самое крупное собрание находится в нашем художественном музее, он приобрел у художника при его жизни три полотна и еще две картины купил у наследников живописца. Итого у них пять полотен. Столько же полотен осталось у наследников Закатовского. Еще четырнадцать картин находятся в частных собраниях.

– Много же у этого художника было друзей! – воскликнул Гуров. – Четырнадцать человек, которым он подарил свои картины просто так!

– Не совсем верно, Лев Иванович, – поправил его Ганчук. – Как я выяснил, Закатовский подарил картины лишь семерым. Еще трое его картины купили, это наши местные предприниматели, довольно богатые люди: Игорь Терентьев приобрел два полотна, Иван Трутнев – тоже два, Виталий Берман – три.

– Так-так-так… – задумался Гуров. Он глядел куда-то в угол, осмысливая информацию. – Стало быть, семь полотен хранятся у весьма состоятельных людей, за семью замками, под надежной охраной. И еще семь полотен – у людей, близких к Закатовскому, людей небогатых. И пятеро из этих людей были убиты…

– Нет, и тут неточность, Лев Иванович. Я пока еще не выяснил, насколько близки были к Закатовскому Востоков и Зверева, но все, с кем я разговаривал, отрицают, что художник что-то им дарил. Никто не видел у них картин. Нет, получатели картин – другие люди. Помимо Бушуева, Овчинникова и Любарской, я выявил еще четырех человек, которые получили подарки от художника. Это дирижер симфонического оркестра Леонид Ярский, редактор газеты «Северный вестник» Владимир Гришин, краевед Максим Точилин и органистка Татьяна Варенникова.

– Вот оно что… – протянул Гуров. – Если Востоков и Зверева не имели у себя картин Закатовского, стало быть, его картины не обязательно несут смерть их владельцу… Или все-таки обязательно?

В этот момент дверь кабинета открылась, и вошел, вернее, вбежал лейтенант Полудин.

– Я не опоздал? Я спешил изо всех сил! Хотел закончить обыск у Зверевой.

– И как, закончил? – спросил у него Гуров, оторвавшись от своих раздумий.

– Да, осмотрел все самым тщательным образом, – ответил Полудин. – Обнаружил пропажу еще нескольких ценных вещей, которые не вошли в опись при первом осмотре.

– А картину художника Закатовского ты, случайно, там не нашел? – спросил Ганчук.

– Нет, Николай Васильевич, картин у Зверевой не было, это я точно выяснил. Она собирала только иконы, и то старинные. Даже работы восемнадцатого, а тем более девятнадцатого века не брала. А к картинам современных художников вообще относилась с презрением.