– Я показывал ей письмо.
– Очень удивилась? – спросил Фледжби.
– По-моему, она удивилась бы гораздо больше, – отвечал Лэмл, – если б вы были понастойчивей.
– Ах так! Значит, она винит меня?
– Мистер Фледжби, я не позволю, чтоб мои слова перетолковывали!
– Не выходите из себя, Лэмл, – смиренно упрашивал Фледжби, – никакой причины нет. Я только задал вопрос. Значит, она меня не винит? Это будет другой вопрос.
– Нет, сэр.
– Отлично, – сказал Фледжби, понимая как нельзя лучше, что она обвинила именно его. – Передайте ей мое почтение. До свиданья!
Они пожали друг другу руки, и Лэмл вышел, погруженный в размышления. Фледжби проводил его в туман и, возвратясь к камину, стал лицом к огню, широко расставив ноги в розовых турецких шароварах и задумчиво согнув колени, словно собирался на них опуститься.
– У тебя такие бакенбарды, Лэмл, каких за деньги не купишь, и мне они не нравятся, – бормотал Фледжби, – ты чванишься своими манерами и своим разговором. Ты хотел потянуть меня за нос, и ты провалил мое дело, а твоя жена говорит, что я же и виноват. Я тебя свалю. Обязательно свалю, хоть у меня и нет бакенбард, – тут он потер места, на которых им полагалось расти, – и манеры дурные, и разговаривать я не умею!
Отведя таким образом свою благородную душу, он сдвинул ноги в турецких шароварах, выпрямил колени и кликнул Райю из соседней комнаты.
– Эй ты, сюда!
При виде старика, кротость которого вопиющим образом противоречила навязанной ему роли, мистер Фледжби до того развеселился, что воскликнул, смеясь:
– Ловко, ловко! Нет, ей-богу, до чего ловко!
– Ну, старик, – продолжал Фледжби, высмеявшись до конца, ты купишь векселя, которые я отмечу карандашом – вот птичка, и вот, и вот, – и ставлю два пенса, что ты потом прижмешь этих христиан, как следует еврею. Теперь тебе еще понадобится чек, или ты соврешь, что понадобится, хотя у тебя где-то там имеется капиталец, знать бы только где, но ведь ты скорей дашь себя поперчить, посолить и поджарить на сковородке, чем сознаешься, так что чек я тебе выпишу.
Он отпер ящик и достал из него ключ от другого ящика, в котором был ключ еще от одного ящика, в котором был ключ от еще одного ящика, где лежала чековая книжка, и после того как он выписал чек и, повторив всю процедуру с ключами и ящиками в обратном порядке, убрал чековую книжку в сохранное место, он поманил к себе старика сложенным чеком, чтобы тот подошел и взял его.
– Старик, – сказал Фледжби, после того как еврей положил чек в бумажник и уже засовывал бумажник за пазуху, – с моими личными делами на сей раз покончено. А теперь одно слово насчет тех дел, которые меня не совсем касаются. Где она?
Не успев вытащить руку из-за пазухи, Райя вздрогнул и замер.
– Ого! – сказал Фледжби. – Не ждал? Куда же ты ее спрятал?
Не в силах скрыть, что его поймали врасплох, старик глядел на своего хозяина в смущении, которым тот очень потешался.
– Уж не в том ли она доме в Сент-Мэри-Экс, за который я вношу квартирную плату и налоги? – спросил Фледжби.
– Нет, сэр.
– Не в твоем ли она саду, на крыше этого дома, готовится к смерти, или как там это называется? – спросил Фледжби.
– Нет, сэр.
– Так где же она?
Райя опустил глаза в землю, словно размышляя, может ли он ответить, не нарушив обещания, потом молча поднял их на Фледжби, видимо решив, что не может.
– Ну, довольно! – сказал Фледжби. – Сейчас я настаивать не буду. Но я хочу это знать и узнаю, заметь себе. Что ты там затеял?
Старик в извинение развел руками и покачал головой, как бы не понимая, чего хочет хозяин, потом обратил на него немой, вопросительный взгляд.
– Волокитой ты никак не можешь быть, – сказал Фледжби. – Ведь ты же «дряхлость, какую сердцу видеть тяжело»[1], ну и так далее, – сам знаешь, если тебе известны хоть какие-нибудь христианские стишки. Ты ведь патриарх, из тебя песок сыплется, не влюблен же ты в чту Лиззи?
– О сэр! – протестующе воскликнул старик. – О, что вы, что вы, что вы!
– Так почему же ты не сознаешься, чего ради ты полез в эту кашу? – возразил Фледжби, едва заметно краснея.
– Сэр, я вам скажу правду. Но только (простите за такое условие) под самой строгой тайной, полагаясь на вашу честь.
– Туда же, честь! – воскликнул Фледжби, насмешливо кривя губы. – Какая там честь у евреев! Ну ладно. Валяй!
– Вы даете честное слово, сэр? – все настаивал Райя, почтительно, но твердо.
– Ну конечно. Честное благородное, – сказал Фледжи.
Старик, которому так и не предложили сесть, стоял, торжественно положив руку на спинку кресла. Молодой человек сидел в этом кресле, глядя в огонь с выражением настороженного любопытства, готовый подставить ему ножку и поймать врасплох.
– Валяй, – сказал Фледжби. – Выкладывай, какая у тебя была цель.
– Сэр, никакой цели у меня не было, кроме желания помочь беззащитной.
Чувства, вызванные этим невероятным признанием, мистер Фледжби мог выразить только удивительно долгим, насмешливым фырканьем.
– Как я познакомился с этой девицей и за что стал уважать и почитать ее, я уже говорил вам, когда вы видели ее в моем бедном садике на крыше, – сказал еврей.
– Разве? – недоверчиво отозвался Фледжби. – Хотя, может, и говорил.
– Чем лучше я ее узнавал, тем больше меня заботила ее судьба. И вот наступил перелом в этой судьбе. Ей досаждал неблагодарный брат-эгоист, досаждал неотвязный поклонник, расставлял сети другой, имевший над ней больше власти, досаждала слабость собственного сердца.
– Так она увлеклась одним из них?
– Сэр, это было вполне естественно: она почувствовала к нему склонность, потому что у него есть достоинства, и немалые. Но он ей не пара и жениться на ней не собирался. Опасности надвигались все ближе, тучи сгущались, и я, будучи, как вы уже говорили, слишком стар и немощен, чтобы меня заподозрили в иных чувствах, кроме отцовских, вмешался в это дело и посоветовал ей бежать. Я сказал: «Дочь моя, бывают опасные времена, когда всего нравственней и благородней решиться на бегство и когда самым героическим и отважным поступком становится бегство». Она ответила, что уже думала об этом, но не знает, куда бежать, без чьей-либо помощи, и что надеяться ей не на кого. Я доказал, что есть на кого, и помог ей. И она бежала.
– Что же ты с ней сделал? – спросил Фледжби, щупая скулу.
– Я отвез ее далеко отсюда, – сказал старик, широким плавным движением отводя руку в сторону, – далеко отсюда и поместил у наших людей, где ей пригодится ее мастерство и где она сможет работать без помех с чьей-либо стороны.
Глаза Фледжби оторвались от огня и подметили движения его рук, когда Райя сказал «далеко отсюда». Фледжби тут же попытался (очень удачно) повторить этот жест и сказал, мотнув головой:
– Поместил ее в этом направлении? Ах ты старый мошенник!
Держа одну руку на груди, а другую – на спинке кресла, Райя, не оправдываясь, ждал дальнейших вопросов. Но Фледжби отлично видел своими близкосидящими глазками, что по этому единственному пункту бесполезно его допрашивать.
– Лиззи, – сказал Фледжби, снова глядя на огонь, а потом подняв глаза. – Гм, Лиззи. Ты не сказал ее фамилии там, в саду на крыше. Ну а я буду более откровенен. Ее фамилия Хэксем.
Райя наклонил голову в знак утверждения.
– Слушай-ка, ты, – сказал Фледжби. – Мне сдается, я кое-что знаю про этого более опасного соблазнителя, у которого над ней больше власти. Он имеет отношение к адвокатуре?
– Кажется, это его профессия.
– Я так и думал. А фамилия похоже что Лайтвуд?
– Нет, сэр, совсем не похоже.
– Ну, старый хрыч, говори уж и фамилию, – сказал Фледжби, глядя старику в глаза и подмигивая.
– Рэйберн.
– Клянусь Юпитером! – воскликнул Фледжби. – Этот самый, вот оно как? Я думал на другого, а этот мне и во сне не снился. Не стану возражать, если ты обставишь любого из них, мошенник ты этакий, потому что оба они одинаково нос дерут. Ну, а таких нахалов, как этот, я пока что не встречал. Еще и бороду отрастил и чванится этим! Отлично, старик! Валяй дальше, желаю удачи!
