Так прошло еще несколько дней.

— Выглядит хорошо, — удовлетворенно кивнул Адаже, сняв с Нирона повязки. — Дальше можете обрабатывать самостоятельно. Я объясню технологию и дам все необходимое.

— Слышала, мамочка? — радостно воскликнул Нирон. — Мы можем и твою рану обработать.

Лайна вмиг побелела, когда мы с Адаже недоуменно повернулись к ней.

— У вас есть рана? — серьезно спросил Адаже.

— Да, вот тут! — мальчик показал на себе, положив ладонь на бедро.

— Почему вы не сказали?

— Да что я… Обычное дело, — едва слышно сказала Лайна. — Главное, чтобы Нирон был в порядке.

— Он будет в порядке. Но для этого о нем нужно заботиться. На кого вы оставите эту ответственность, если однажды не сможете встать с постели? — голос Адаже был строг, он отчитывал мать за легкомысленность как настоящий доктор. — Покажите бедро.

— Н-н-нет, не надо, я в порядке, — тоненько залепетала она и замахала руками.

— Но, мамочка, тебе же больно! Покажи ему, дядя доктор хороший! — большие грустные глаза сына не оставили ее равнодушной, Лайна неуверенно кивнула и подошла к Адаже.

— Покажите сами, — строго сказал медик.

Женщина тихонько всхлипнула и подняла платье. Края раны были рваными и багровыми от засохшей невымытой крови, она блестела от гноя и источала неприятный запах, который не был так заметен раньше, запрятанный многослойной юбкой и ядреным запахом мази, что медик накладывал на повязку Нирона. По лицу Адаже на секунду скользнула злость, но он быстро подавил ее и сказал ровным голосом:

— Она инфицирована. Вам стоило показать раньше, она прошла бы гораздо легче и менее болезненно. К тому же намного дешевле, если это вас беспокоило больше всего. Сядьте сюда.

Он указал на место рядом с ребенком, Лайна грустно кивнула и повиновалась.

— Почему вы так затянули? — спросила я, расстроенная этим зрелищем.

— Мамочка боялась жаловаться при бабушке, — грустно сказал Нирон. — Да, мам?

— Что? Почему?

— Потому что бабушка не любит, когда мы жалуемся, — невинно сказал мальчик.

— Но здесь только мы, тут нет никакой бабушки.

— Мама не верит, — пожал плечами мальчик. — Она говорит, что бабушка все видит и потом кричит на нее, если мама грустит. А потом берет нож и машет им. Это я сам видел. Вот так! — он хотел было замахнуться и показать, но, видимо, рана дала о себе знать, и мальчик быстро успокоился.

— Так тебя ранила бабушка, а не Гончая? — удивленно спросила я.

— Ага, — кивнул он. — Было страшно. И больно. Но теперь все хорошо, бабушка больше не вернется. Дядя Гончая уложил ее спать, — как ни в чем не бывало сказал Нирон.

— Шшшш, — зашипела на него мать, полностью игнорируя манипуляции Адаже, что старательно вычищал ее ужасную рану. Она будто вовсе не чувствовала, что медик делает нечто ужасно болезненное.

Я ошарашенно смотрела на них двоих, пытаясь собрать картину воедино. Понимает ли Нирон то, что говорит на самом деле? Он понял, что его чуть не убили? Понял, что и сам радуется убийству? А что Лайна? Если она родилась в убежище, значит, всю жизнь терпела нападки сумасшедшей бабки. Тогда именно это затуманило ее рассудок?

— Зато теперь мы живем только вдвоем, — не унимался Нирон. — И мамочка больше улыбается.

Я не знала, что ответить. Меня поразило, как жестоко жизнь обошлась с этими людьми. Замученная матерью и голодом женщина и ее сын, в память которого буквально вырезаны кровавые воспоминания, а в судьбу вплетена нить жизни едва разумной матери. Он будет расти, постепенно все больше набираясь понимания ситуации, капля за каплей теряя живость и беспричинную радость, что сейчас переполняют его. Если и это тоже не результат действий полоумной старухи.

— На этом все, — сказал Адаже, закрепив повязку. — Ваша рана требует еще больше внимания, чем Нирона. Обязательно приходите завтра.

Лайна кивнула и спустилась на пол. Сын последовал за ней и ждал, пока Адаже даст обещанные повязки и лекарство. Лекарь колебался мгновение и покачал головой:

— Приходите завтра. Я должен понаблюдать за вами.

— Н-н-но… — Лайна хотела запротестовать, но быстро остановилась. — Хорошо. До завтра.

— До свидания! — радостно попрощался Нирон и потянул Лайну к выходу, щебеча ей детские глупости.

Я стояла как вкопанная, чувствуя тошнотворный ком в районе желудка.

— Ты и к этому привык? — глухо спросила я Адаже, когда входная дверь захлопнулась за посетителями.

— К этому, и хуже. К разному, — коротко ответил мужчина.

Мне хотелось забыть о том, что я услышала и узнала. Жить в неведении куда проще, сейчас я убедилась в этом. Ни страшных образов, ни мыслей, ни страхов, ни бесполезного мешающего беспокойства за чужую жизнь. Без всего этого легче. Я не хочу больше узнавать подобного, потому что совершенно бессильна. Как бы мне ни хотелось помочь им, я ничего не могу. Совсем ничего.

— Не думай, — строго сказал Адаже, положив книгу мне на голову. — Мне не нужен в доме второй я. Сложно ужиться.

— Ты признаешь это, — грустно усмехнулась я.

— Делаю вид, — с легкой улыбкой сказал Адаже. — Я буду убирать.

Я кивнула и ушла на улицу, привычно вернувшись в огород. Пока я старательно вкапывала сорняки, все никак не могла выбросить эту ситуацию из головы. Адаже говорит мне отпускать мысли. Наверное, и самому очень легко сойти с ума, пропуская через себя судьбу каждого несчастного. Интересно, что сказал бы Заксен? Он тоже знал о подобном? Нет, наверняка, знал о вещах куда более страшных, но, как и Адаже, предпочел принимать это как должное, не вникая с головой, не переживая боль каждого как свою. Или и вовсе думал совершенно не так, по-своему. И пока что я просто не могу представить, что это за мышление, при котором можно спокойно спать по ночам, зная обо всех кошмарах этого жестокого мира. Хотела бы я спросить, как мне справляться с подобным. Но на примере Заксена и Адаже казалось, что единственный способ — избавиться от чувств. Я пока на такое не способна. Все что могу я — переболеть. Со временем станет легче.

…

Новое утро я как обычно начала раньше Адаже. Привычно натянула штаны под одеялом и вылезла наружу за рубашкой и жакетом. Я бросила взгляд на Адаже и поняла, что сегодня он проснулся раньше обычного: медик молча наблюдал за моими сборами сонным взглядом.

— Доброе утро, — поприветствовала его я.

— Доброе утро, — сказал лекарь и потянулся в кровати, переваливаясь со спины на бок.

— Я позову, когда закончу, можешь поспать.

— Знаю, — лениво ответил он и закрыл глаза.

Я вышла во вторую комнату и подумала, что вместо яичницы и каши можно сделать яичные конвертики с сыром. Вчера вечером Адаже вручил мне книгу по кулинарии, там я и приметила рецепт. Достаточно просто и питательно для завтрака. Вполне подойдет.

Я уже раскладывала завтрак по тарелкам, когда Адаже, одетый и причесанный, вышел из комнаты.

— Сегодня пойдем на рынок, — коротко сказал он и положил на стол список запланированных покупок.

Я глянула на листок и с удовлетворением отметила, что вполне могу пойти одна: мы все это уже покупали раньше, и я помнила, где находятся нужные магазины. Все это я передала Адаже.

— Хорошо, иди, раз так хочешь, — кивнул медик и взял в руки вилку, готовый приступить к завтраку. — Приятного аппетита.

Я пожелала ему того же и присоединилась к трапезе.

— Ты все-таки учился готовить, а не действовал наугад, — изрекла я мысль, что посетила меня вчера, когда увидела многочисленные заметки по краям рецептов. — Насколько я могу судить, ты был старательным учеником. Тогда почему не довел дело до приемлемого результата?

— Пустая трата времени, — просто ответил медик.

— Разве правильно приготовленные продукты не приносят больше пользы?

— Я не чувствую особой разницы, — пожал он плечами. — Хотя, должен признать, у тебя получается хорошо. Не то, чтобы это сильно заботило меня, но вкусная еда довольна приятна.

Сдержан и скуп на комплименты. Похоже, ему действительно не важен вкус еды. Хотя мне временами казалось, что Адаже наслаждался получившимися блюдами. Ну, видимо, и правда только казалось.